Вызов
Шрифт:
– Но ты оставлял меня тут!
– Для таких случаев у меня есть куча замков, видеонаблюдение и две сигнализации. Одна - на пульте охранного агентства, другая - моя личная.
– Но как можно жить в таком опасном месте, Мана?
– я воззрилась на него осуждающе.
– Я живу в клубе, - сказал он.
– Вот как. И говорить об этом ты мне не собирался.
– Собирался. Непременно. Просто там такая берлога... А тут даже "Стейнвей" есть.
Мана улыбался.
Потом... потом было здорово. Он рисовал меня, при этом позировать можно было весьма условно. Мне милостиво разрешили читать книгу.
– Эй...
– Тшшш...
– быстро, как соску - хнычущему ребенку, вампир сунул мне "Трех товарищей" Ремарка.
И как он узнал, что больше, чем эту книгу, я перечитывала только "Мастера и Маргариту"?..
– У тебя лицо было такое кислое, когда ты читала тот роман...
– пояснил спустя какое-то время Мана.
Хороший, милый, добрый, настоящий Мана. С волосами, поминутно заправляемыми за уши, в голубых джинсах и с гематитом на шее. И босой. И такой сосредоточенный, легкий, безмятежный, без понтов, заскоков и закидонов. В какой-то момент меня перестал интересовать заученный почти наизусть текст, и на предложении Отто сходить на бокс я закрыла книгу. Устроившись поудобнее на диване, я принялась наблюдать за Маной. Поставив ногу на нижнюю опору мольберта, он чуть склонился к холсту.
– Я начал рисовать, когда Субирано подкинула меня Тристану, - вдруг сказал Мана.
– Он решил, что такому психу, как я, лучше всего подойдет такая арт-терапия. Неспешные движения кисти успокаивают, неяркие краски, по крайней мере, не бесят, и так далее. Мне даже ножа для бумаги в руки не давали.
– Субирано тебя довела до такого?..
– Я сам себя довел, - спокойно ответил вампир. Я не видела его манипуляций из-за мольберта, но лицо было видно хорошо. Вот он опустил глаза к дощечке, на которой растирал краски.
– Суби имела надо мной физическую и духовную власть, но морально ломаться или нет - зависело от меня. Так вот, я подумал - а что, оружия нет, едва ли не в комнате без острых углов держат - буду рисовать.
– Сублимация?..
– не поняла я.
– Нет, просто в то время художники часто травились красками и свинцовыми тюбиками. Я понимал, что не умру от этого, но и такого было достаточно для души страдальца, - он иронично улыбнулся полотну.
– Что ты любишь рисовать больше? Голую натуру?
– пошло скалясь, предположила я.
– Когда-то - так и было. Недолго. Предпочитаю рисовать то, что не хочется съесть, - вампир оторвал, наконец, взгляд от девушки на холсте и глянул на девушку из плоти и крови. Он ждал моей реакции.
– Ну, или изнасиловать...
– пробормотал он, не дождавшись, снова обращая глаза к полотну.
– Мана...
– пока мы не отошли от темы Субирано, решилась спросить о том, чем же она так насолила ему.
– А?
– У меня есть к тебе очень личный и неприятный вопрос. Можно?..
– Нет, - отрезал он.
– Ладно, - покорно согласилась я.
Наградой мне был изумленный взгляд крыжовенных глаз.
– Ты опять меня убить решила?
– Почему ты так думаешь?!
– Послушна в последнее время сверх меры. Усыпляешь мою бдительность? Не выйдет.
– Мана, я человек, - я сделала усталые глаза, - я иногда устаю бунтовать. Просто
устаю - веками мой дух не ковался в горнилах заоблачных сфер...Вампир весело фыркнул.
– Стихи?..
– Отстань, у тебя арт-терапия - и я тоже хочу.
– Ну, продолжай, - с улыбкой предложил Мана.
– А ты стихи пишешь?
– Нет. На родном когда-то писал вирши. На других языках не получается.
– Боже... Влюбленный юный Мана Депрерадович томился под окном дамы сердца, при свете одинокой свечи писал ей романтичные строки, ждал часами, чтоб поцеловать ее руку после танца, в то время как штаны едва не лопались и хотелось одного - быстро-быстро задрать ей юбку в темном уголке и выплеснуть всю свою любовь на ее пылающие лядвии...
Мне пришлось прерваться, потому как вампир зашелся звонким, таким медовым для моего слуха смехом, отложил кисть и палитру, подошел, все еще хихикая, ко мне и, склонившись, нежно поцеловал.
– Мне нравятся твои высокопарные импровизации, - сообщил он, возвращаясь к мольберту.
– Лядвии, - он еще раз хохотнул, качая головой, - и где ты такого нахваталась.
– Представляю, с какими дурами ты трахался, если тебе слово "лядвия" из уст женщины кажется верхом эрудированности...
– Грязная, пошлая девочка...
– медленно и довольно проговорил Мана, снова растирая краску на палитре.
– С такими точно не встречался.
И снова - я ему "спишь со мной", а он мне - "занимаюсь любовью", я ему "трахался", он мне - "встречался"... Я давно стала замечать эти округлые деликатные формулировки в том, что касалось меня. Может, это лишь кажется? Мне часто кажется то, чего нет.
– Так я угадала? Ну, со стихами и дамой?
– Практически один в один описала, - с улыбкой сказал мой вампир.
– И что? Так и не дала?
– Не дала, - с притворно грустным вздохом согласился он.
– Зато наверняка была какая-нибудь девчонка попроще - с кухни князя, - я задумчиво плела косички из своих волос, перекинутых через плечо, - или нет, какая-нибудь аппетитная мещаночка...
– Ты меня уже с Д`Артаньяном путаешь, - со смехом заметил Мана.
– Ты пытаешься вызнать, кого я впервые полюбил или с кем впервые переспал?
О, вот опять! Со мной - занимается любовью, а с первой женщиной - оказывается, лишь спал.
– Мне, пожалуйста, и кофе, и чай. И то, и другое с тортом, - процитировала я весьма приблизительно персонажа детской книжки "Дядюшка Ау".
– Торта не будет.
– Почему?
– проныла я.
– Потому.
– Ладно. Кого полюбил первым?
– Я не помню ее имени, - честно признался Мана, слегка отступая от мольберта и глядя на полотно с расстояния.
– Так страстно любил я эту молодую женщину, супругу одного из друзей Франца, кстати. Так умирал без нее ночами. На войну шел с ее именем. А спустя полвека понял, что даже не в силах вспомнить ее облика или имени, - Мана задумчиво пожал плечом.
– Она осталась в мелочах в моей памяти. Запах ее парфюма от конверта с письмом. Замысловатая буква "т", особенно если с нее строка начиналась. Красноречивые ее взгляды. Цвета глаз не помню, а "гляделки" с ней - так живо. Жажда обладания. Умирание от любви, - Мана усмехнулся.
– Все ушло за полгода. Кажется, после войны и ранения я перестал о ней думать. Перестал замечать...