Вызов
Шрифт:
– Представляю, как она мечтала, чтобы ты сделал первый шаг, но недалекий молокосос предпочел рыдать в подушку и строчить стихи на сербском.
Вампир чуть улыбнулся.
– Я не рыдал. Я веселым был.
– И психом. Веселым психом.
– Психом я стал после смерти. Ну, незадолго до нее.
Желая увести Ману от воспоминаний о ненавистной ему дочери окситанской земли, я спросила:
– А первый секс когда был?
– Лет в 14, - сказал Мана.
– Да ладно...
– Пф, я приехал летом в гости к родителям в первый раз после начала учебы в Вене, увидел
– Она хранила твой цветок?
– Ну, расставались мы неиспорченными гормональной бурей, так что все было почти романтично.
– Как ее звали?
– Пава. Павления.
– Эх, Мана, Мана!.. Имени благочестивой женщины, не посмевшей изменить супругу ты не запомнил, а какой-то девчонки, соизволившей тебе отдаться... Наверное, еще и фамилию-отчество помнишь?..
Все с той же ухмылкой Мана утвердительно кивнул, что-то подправляя на холсте.
– Помню.
– Изобразишь?
– Ну, отца ее звали Каменко - отчество сама образовывай. А так она была Павленией Депрерадович.
Я не сразу поняла, в чем дело. Даже успела ужаснуться инцесту...
– Она стала твоей женой?
– уточнила я тихо. Громко не получилось - я отчего-то ни на миг не задумалась раньше о том, что он мог быть женат.
– Да, четыре года спустя.
– Почему ты не говорил мне, что был женат?
– Потому что я был женат шесть лет всего три с гаком века назад - это ровным счетом ничего не значит теперь. И потому что не хотел такого голоса и такого взгляда твоего...
– Ну, это так неожиданно...
– Прости.
– Ты любил ее?
– Да не помню уже. Наверное. По-своему. Мы мало были вместе.
– А как она выглядела, помнишь?
– Помню, - со вздохом сказал Мана, - рослая, с тонкой талией и крупными бедрами и грудью. Русая, сероглазая. Смешливая, говорливая, - мне показалось, или голос Маны помрачнел?
– Глупая, недалекая, темная...
Я в тревоге уставилась на Ману. Он уже не с улыбкой, а с ненавистью, невидящим взором, сверлил полотно.
– Дура...
Я вскочила. Он опомнился, бросил кисть и палитру.
– Прости, - в глазах Маны читалось сожаление, - иногда память сильнее меня.
– Что она сделала?
– осторожно спросила я.
– Ничего. Ничего не сделала, слава Богу...
– Мана скривился, как от физической боли, приложил кончики пальцев к виску.
– Черт!.. Ты говоришь, что я не запомнил ту венскую даму. Она осталась в моей памяти светлым пятном первой взрослой любви. А Пава... Нет, не хочу. Ничем хорошим она не осталась. Я на балкон.
И он, как был босым и топлесс, улетел на балкон.
Какое-то время я ему дала наедине с собой. Когда он мне и об этой своей жене неожиданной расскажет, и о Субирано?.. И сколько еще скелетов скопилось в шкафу Маны за годы его жизни?.. Как всегда - одни лишь вопросы. Эх... Было так хорошо болтать с ним и дурачиться, а теперь все испорчено.
На балконе было очень холодно. Январь
в этом году выдался суровым. В платье из тонкой шерсти я мгновенно промерзла. Мана курил, глядя на город. Мы с ним жили буквально на расстоянии двух остановок езды на маршрутке, кстати.– Холодно, - сказал он, не оборачиваясь, - ты замерзнешь.
– Идем в тепло, Мана, - я положила руку на его ледяное плечо, едва удержалась,чтобы не отдернуть.
– Прости меня, я не хотела напоминать тебе о... былом, - я с трудом подобрала слово.
Да и вообще, трудно с ним...
– Ничего страшного. Твоей заслуги в этом нет, я же псих, - с иронией заметил он. Ирония не была наигранной - Мана умел быстро приходить в себя.
– Пожалуйста, не бери в голову, - я утащила вампира, швырнувшего окурок с балкона, в комнату, - я не хотела портить тебе вечер...
– Гайя, не испортишь вечер тому, у кого вся жизнь века назад наперекосяк пошла.
Я плюхнулась на диван следом за вампиром. Он схватил лежащий там плед и укутался.
– Чтобы ты из-за меня не мерзла. Я скоро согреюсь. Иди сюда.
Я умостилась на плече Маны, пытливо глядя на него снизу вверх. Он скосил на меня глаза.
– Что?
– Ты очень странный вампир, Мана.
– Я бы посмотрел, в какой маразм впадала ты, пожив с мое.
– Ты ведь умеешь чувствовать...
– Все мы умеем. Со временем ты в этом убедишься.
– Может...
– Поцелуй меня.
Наверное, лимит Маны на сантименты был исчерпан. Нетерпеливые холодные губы за несколько минут потеплели. Мана снова вжимал меня в свое горячее, льнущее ко мне тело, снова целовал и шептал слова, которые жгли меня, как клейма. Ушли все мысли, кроме одной - несмелой, пугливой, далекой: после этого мужчины я уже не буду прежней...
Утром он уехал в клуб, когда я еще спала. Проснувшись, я нашла в кухне аккуратные, заботливо сделанные сендвичи с красной рыбой, вареное яйцо в смешной подставке, галеты и вазочку с джемом. Даже в чашке уже была заварка, а чайник не успел остыть полностью со времени ухода Маны. Стало стыдно: вампир, наверное, помнил завтраки из своего утонченного монакского прошлого (завтракали же они с людьми?..). А я вот утром съедала булку с маслом и колбасой, осушала чашек пять чая и начинала мечтать о том, как пообедаю котлетами и борщом...
Пока чайник нагревался до нужной мне температуры, я читала записку, заботливо оставленную мне: "В чашке - одна ложка сахара. Надеюсь, на форель аллергии у тебя нет. Я вернусь к трем". Почерк у Маны был мелким и аккуратным. Вдруг стало интересно, кто он по знаку Зодиака. Я вот - Скорпион. Бытует мнение, что мы отвратительные мстительные интриганы и садисты. Пожалуй, Мана тоже Скорпион...
На мольберте был чехол, на чехле - записка: "Только попробуй сунуть нос". Поборов искушение сунуть туда нос (хотя бы из чувства противоречия), я решила занять себя чем-нибудь конструктивным. Я прихватила накануне с собой ноутбук, теперь через вай-фай подключилась к Сети. Захотелось чем-нибудь удивить Ману. Он рисует меня - а я что? Напишу ему книгу с посвящением? Бред. Хотя... Как-нибудь потом.