Взгляд с обочины 1. Митрим

– Ну постой ты хоть две минуты!

Сулиндо опять её успокоил. Тихо говорил что-то, прислонился лбом ко лбу.

Когда Нинкветинко сел ровно, Талья наконец поняла, что происходит: на ней всадник, сейчас можно будет побегать. Её не стали разочаровывать. А то запомнит, что с этим сиденьем куча возни и никакой пользы, и в следующий раз ещё больше дурить будет.

Через полчаса или чуть больше, когда они вернулись, возле левады их уже ждал Сулиндо с морковкой для Тальи и вопросами для Нинкветинко.

Тот охотно поделился, что сиденье не сильно, но всё-таки ограничивает движения, колени приходится сжимать сильней, чтобы лошадь заметила. Но держаться было действительно легче, особенно помогали подставки для ног. С ними, кажется, вообще учиться езде не надо.

А Талья слишком радовалась возможности побегать, хотя бы и с непонятной штукой между спиной и всадником, чтобы возмущаться. Сулиндо, придирчиво осматривавший её спину, нахмурился. Под лопатками виднелись небольшие следы, как будто надавило сиденьем, и Сулиндо, достав из кормушки пучок соломы, начал с силой растирать лошадиную спину.

Они обсудили немного, как бы получше подогнать конструкцию, и через полчаса Нинкветинко вернулся снова, с листами плотной бумаги, двумя отрезками мягкой медной проволоки и яблоком. Пока он угощал Талью, Сулиндо положил проволоку ей поперёк спины и аккуратно согнул по холке, потом вторую, ниже, для заднего края сиденья. Полученные дуги осторожно, чтобы не помять, перенесли на бумагу, надели на спину лошади уже их, угольком помечая, где надо сделать потуже, а где, наоборот, расширить еще, и Нинкветинко ушёл переделывать сиденье по точным меркам, опасаясь не успеть до утра, когда лорд, чего доброго, опять решит куда-то ехать.

Опасения не оправдались. Ни завтра, ни послезавтра целители не позволили Куруфинвэ никуда ехать, призвав на помощь его старших братьев, после того как отчаялись взывать к его благоразумию. Это помогло, и следующие несколько дней он покладисто занимался чертежами и расчётами у себя в шатре, а когда поехал всё-таки в очередной раз на место стройки, то не стал возражать против седла.

***

Всё более-менее устоялось. В первые недели отец приезжал несколько раз, проверить, а потом перестал, отвлёкшись на стройку и попросив только сообщать новости. Рингвайрэ занимался лагерем, дозорами и прочим, а Тьелпэ – добычей камня, и всё шло лучше, чем он ожидал. Особенно к концу лета, когда старшие мастера окончательно перестали ходить с докладами и вопросами к Рингвайрэ и стали ходить к нему. И перестали удивляться между собой, что лорд Тьелперинкваро, оказывается, вежливый, спокойный и помнит по именам даже многих из тех, кто ему не представлялся.

После стольких лет подслушивания он про половину из них помнил, что они предпочитают на завтрак.

Вот подслушивать стало неожиданно сложно. Ему и в лагере не всегда уже удавалось просачиваться незамеченным, как в детстве, но на каменоломне это не получалось вообще. Последнее время его замечали сразу.

Это было неудобно, хотя и лестно.

Только Рингвайрэ отношение менять не собирался. Он и раньше знал, что мальчик тихий и вежливый. А бывший верный Феанаро ценил в эльдар несколько другие качества.

Хорошо хоть не лез.

Так что когда он пришёл как раз перед тем, как они собирались открывать третий участок в дополнение к двум уже начатым, Тьелпэ немного удивился. Поднял голову от стола.

Рингвайрэ кивнул:

– Я слышал, ты собираешься разрабатывать четвёртый участок.

– Да. Через несколько дней можно начать.

– Я был там вчера. Там выход меньше, чем, например, восьмой. И склон неудобный. В гору тащить потом придётся.

Тьелпэ отложил линейку, прижимая карту ладонью. Ведь решили уже, кто чем занимается. Чего он опять начинает? Ему обидно, что с вопросами по добыче теперь ходят не к нему? Сколько можно считать меня малолетним дураком?

– Я там тоже был.
– Сухо.
– И решения по карьерам принимаю я.

– Ты. Но это не значит, что нужно игнорировать советы старших.

– Я не игнорирую. Оба эти участка мы смотрели ещё с отцом. И пришли к выводу, что восьмой - наименее перспективный.

– Восьмой участок смотрел ты или Куруфинвэ?
– Рингвайрэ явно собирался продолжать разговор до победы. И даже не слишком скрывал раздражение.

– Лорд Куруфинвэ, - хмуро поправил Тьелпэ. – А смотрел я.

Мастер если и смутился, то ненадолго.

– Ты ошибся.

– Нет. И я не вижу смысла в этом споре. Окончательное решение всё равно за мной.

– Я обещал не лезть в вопросы добычи камня и не лезу. Хотя этим премудростям меня учил ещё твой дед, который кое в чём разбирался. Но если сейчас я настаиваю на своём мнении, значит, это важно.

Тьелпэ слушал, начиная всё больше злиться. Частью от обиды на нравоучительный тон Рингвайрэ, частью от понимания, что ведёт себя глупо, нужно было сразу сказать: хорошо, давай проверим. Но не признаваться же в этом! Особенно – Рингвайрэ! Который и так его пустым местом считает.

Сказал резко:

– Хватит. Я тоже кое в чём разбираюсь. – И добавил решающий аргумент: - Насколько я помню, ты собирался выполнять распоряжение отца. И подчиняться мне.

На лице Рингвайрэ заходили желваки, но спорить больше он не стал. Молча развернулся и вышел.

Тьелпэ остался разглядывать карту.

Злость прошла через несколько минут, и стало стыдно – что глупо завёлся, что нахамил. Очень веские аргументы, убедительные. Во всём прятаться за отца – отличный способ доказать, что уже взрослый и что знаешь своё дело.

Восьмой участок, это последний, там же как раз не успели толком проверить. Надо будет посмотреть ещё раз.

И надо будет извиниться.

***

Но ни в тот день, ни на следующий до извинений не дошло: наутро впервые с начала лета приехал отец. Куруфинвэ давно собирался вырваться посмотреть, как идут работы, но каждый раз возникали более срочные дела. Если в то, что без его участия камень заготовить смогут, мастер ещё верил, то подготовку места под будущую крепость передоверить было совершенно некому.

До обеда Тьелпэ водил отца вокруг карьеров по кривым тропкам, показывая, как претворяется в жизнь то, что они когда-то отмечали на карте. Сперва с некоторым напряжением ждал, не найдёт ли отец ошибок, но он не находил, только кивал и задавал вопросы. Так что когда они устроились под навесом перекусить, Тьелпэ уже спокойно слушал, как Рингвайрэ докладывал, сколько камня отправлено, сколько планируется отправить завтра, какой дорогой, с какой периодичностью дозоры её проверяют…

Навес расположился на уступе примерно на середине склона и на перекрестье тропок, паутиной опутавших карьеры и склады. По другую сторону стола, за спиной Куруфинвэ, склон продолжал подниматься, достаточно полого для вереска и кривых берёзок в трещинах, а по эту сторону - спускался в глубокий распадок, уходящий вправо и вниз. По его дну к склонам подходила дорога, невидимая отсюда за тонкими раскидистыми соснами. А поверх их вершин, через распадок, открывался отличный вид на соседний склон, где камень был лучше и монолитней, и потому обрывался отвесной стеной, в которой словно ножом нарезали широкие и высокие, в рост, ступени с вертикальными бороздками высверленных пазов и тёмными влажными потёками в верхних рядах. На эти ступени с дороги вели широкие ответвления. А на самом верху, на вычищенной до голого камня макушке, как раз закончили сверлить очередной блок, и теперь ждали, когда вода и разбухшее дерево в пазах сделают своё дело. От стола до них по прямой – как ворона летит – была от силы пара сотня шагов, и прекрасно можно было разглядеть и лежащий прямо на камне инструмент, и мастеров, с интересом поглядывающих на совещание под навесом. Но чтобы дойти до них по земле, пришлось бы спуститься по тропинке влево, к самому началу распадка, пройти развилку, от которой широкая хоженая тропинка уводила ещё ниже, к дороге, и снова подняться уже на соседний склон.