Взгляд василиска

— Что вы имеете в виду?

— Я действительно намерен разделить наш импровизированный отряд, но не немного не так. Вспомогательные крейсера, действительно, пусть отправляются пиратствовать на торговые пути. Два наименее пострадавших в бою крейсера: «Рюрик» и «Аврора» с парой миноносцев пойдут пощипать японские транспорты. А остальные пойдут в Порт-Артур.

— Простите, но это безумие.

— Безумие это идти во Владивосток. Мои крейсера слишком повреждены и могут просто не дойти. Угля не хватит. К тому же, мне лучше известны возможности Владивостокского порта. К сожалению, они откровенно убоги и ремонтироваться мы там будем до морковкина заговенья, фактически выйдя из войны.

— Но «Ослябя» нуждается в доковании…

— А наша эскадра нуждается в броненосцах, которым совершенно нечего делать во Владивостоке!

— Вы твердо намерены идти в Порт-Артур?

— У меня приказ, не забыли? Значит так, отряд Вирена и «Богатырь», «Аврору» и оставшиеся миноносцы будут нашим охранением. «Россия», «Громобой», «Ослябя» и «Николай» и транспорта пойдут колонной. Если все сделаем как надо, то японцы смогут узнать только о быстроходных крейсерах.

— Может, отправить «Боярина» с «Рюриком» и «Авророй»? Он после боя не слишком хороший ходок.

— Нет, лишняя пара глаз нам не помешает.

Говоря о перевозках войск у берегов Кореи великий князь не ошибся, Япония действительно лихорадочно увеличивала численность своей армии на материке и посылала один пароход за другим с подкреплениями. Крупные корабли флота были заняты блокадой Порт-Артура и поисками Владивостокских крейсеров, а для конвоирования транспортов сил не оставалось совсем. И вот по этой артерии войны и нанесли свой удар «Рюрик» с «Авророй». Пока поврежденные корабли шли экономическим ходом к Шантунгу, оставшиеся практически невредимыми крейсера гонялись вместе с миноносцами за вражескими транспортами. Первым под удар попал пароход «Тенрю-мару». Сначала он попытался уйти, но перехваченный миноносцами остановился. С русского крейсера к нему направилась досмотровая партия, но тут случилось неожиданное. На палубу японского трампа выскочили солдаты и открыли винтовочный огонь по приближающейся шлюпке. Увидев, как их товарищи падают сраженные японскими пулями, стоящие у пушек комендоры просто осатанели. Выстрелы последовали один за другим и прежде чем офицеры успели восстановить порядок и прекратить огонь, один из снарядов встретился со снарядами артиллерийского парка в трюме парохода. Корпус «Тенрю-мару» с грохотом раскололся, и из него вырвались языки пламени и клубы черного дыма. Выяснить, что именно взорвалось на злосчастном пароходе так и не удалось, поскольку, даже угодив в воду, японцы отказывались спасаться и отплывали от пытавшихся им помочь русским моряков. Те после нескольких попыток, решили, что так тому и быть и предоставили японцев их судьбе. В следующий раз на «Рюрике» и миноносцах были осмотрительнее и не посылали своих людей на досмотр, а добившись остановки судна, давали время на эвакуацию, после чего расстреливали его из пушек или топили миной. На долю «Авроры» выпал ничуть не меньший успех. Пока их товарищи занимались досмотром «Тенрю-мару», крейсер Сухотина погнался сразу за двумя японскими пароходами и, не слишком церемонясь, утопил одного самодвижущейся миной, а второго расстрелял из пушек. После чего спустил шлюпки и занялся спасением не многих уцелевших. Всего русским крейсерам попалось по пути семь больших пароходов, три каботажника и почти десяток рыбачьих джонок, которые так же отправились на дно.

Получив приказ Иессена, вспомогательные крейсера отправились в крейсерство. Командиру «Ангары» капитану второго ранга Сухомлину повезло сразу. Первое же встреченное им английское судно оказалось нагруженным военной контрабандой, и после снятия экипажа было утоплено подрывными патронами. Затем были германские, французские, бельгийские пароходы, но больше всего английских и американских. Одних русские моряки топили, других разгружали, а одного немца под названием «Бремен», отправили с призовой партией во Владивосток. Все дело в том, что германские негоцианты везли в страну восходящего солнца продукцию заводов Круппа калибром в сто двадцать миллиметров с полным боезапасом. Обойдя по дуге Японию, русские моряки провели приз Татарским проливом и доставили в родной порт. Помимо этого, Сухомлин всякий раз поймав контрабандиста, конфисковал на нем топливо. После нескольких таких погрузок в открытом море, матерящиеся в тесных угольных ямах матросы наградили своего командира кличкой Угольщик намертво прилипшей. Но как бы то ни было, в результате принятых мер, автономность вспомогательного крейсера значительно увеличилась.

К сожалению, недавно назначенный командиром «Лены» капитан второго ранга Берлинский не был столь предусмотрительным. Отдав после боя большую часть своего угля крейсерам Иессена, он успел досмотреть только три нейтральных парохода и отправился на бункеровку. Причем, отчего-то выбрал для этой цели Филиппинские острова. К несчастью, «Лена» пришла в Манилу одновременно с известием об очередном американском пароходе потопленным «Ангарой», что отнюдь не добавило местным властям симпатий к русскому рейдеру. Сначала они просто отказались продавать ему уголь. Затем разрешили, но мизерное количество и столь дурного качества, что Берлинский отказался его покупать. Когда, наконец, удалось договориться о продаже кардифа, поступили известия о том, что к Филиппинским островам направилась японская эскадра, к тому же в машинах «Лены» обнаружилась какая-то неисправность. Все это время японский консул, не переставая протестовал против стоянки русского крейсера. Оказавшись в безвыходном положении, Берлинский обратился в Петербург с просьбой разрешении ему разоружится и, получив его, немедля дал подписку о неучастии в войне и сдал в местный арсенал замки орудий, боезапас, а так же некоторые детали машин, гарантирующие невозможность крейсеру выйти в море. Последнее, было явной ошибкой и роковым образом сказалось на судьбе незадачливого командира «Лены». Во время одного из частых в этих широтах тайфуна, русский пароход сорвало с якоря и выкинуло на берег. Позже, во время расследования обстоятельств дела, выяснилось, что известия о подходе японских крейсеров было ложным, а проблемы с машиной оказались вовсе не такими значительными, как докладывалось в Петербург. После войны капитан второго ранга Берлинский, был отдан под суд, лишен офицерского звания и орденов и посажен в крепость.

Как и во всякой войне, трусость и нераспорядительность одних, нередко компенсировались героизмом и самопожертвованием других. Получивший тяжелые повреждения в бою броненосный крейсер «Дмитрий Донской», едва не затонул в шторм. Впрочем, лишившийся труб и с поврежденными котлами старый корабль не сдавался и упорно боролся с разбушевавшейся стихией за жизнь своего экипажа. Наконец, почти лишенный хода крейсер выбросило на берег одно из многочисленных островов архипелага. Дело могло кончиться плохо, но по счастью, вскоре шторм стих, и жизни отважных моряков ничего не угрожало. К сожалению, радиорубка была разбита еще во время боя, и вызвать помощь не представлялось возможным. Первое время на крейсере надеялись, что их найдут, но с каждым днем надежда таяла. Однако принявший командование после ранения командира старший офицер Блохин был не таким человеком, чтобы отчаиваться. Поскольку следующего шторма старик «Донской» мог и не пережить, большинство команды, включая раненых, было переведено на берег. Чтобы предотвратить разброд и шатание, люди были заняты работой. Одни под руководством офицеров строили хижины, другие пытались починить разбитые во время боя шлюпки, третьи добывали пищу. К сожалению, островок был совсем мал и не мог бы прокормить такое количество людей долгое время, но пока голод потерпевшим кораблекрушение не угрожал. Когда одну из шлюпок удалось восстановить, Блохин отправил на ней на разведку мичмана Погожева и шестерых матросов. На следующий день мичман и его люди вернулись на захваченной ими большой рыбачьей джонке полной рыбы. Поскольку местные жители имевшие несчастье попасться на глаза ушлому мичману формально были подданными микадо, русские моряки были в своем праве. Посмотрев на добычу, Блохин крепко задумался. Затем, ознакомившись с рыбачьим суденышком, распорядился перетащить на него две тридцатисемимиллиметровых пушки Гочкиса и десантное орудие Барановского. Больше, джонка вряд ли бы выдержала, впрочем, для его замыслов и этого было достаточно. Через три дня, английский пароход «Гермес» повстречал в море странную джонку. Сначала на ней полуголые люди махали длинными шестами с привязанным к ним тряпьем стараясь привлечь к себе внимание. А затем, когда его капитан, на свою беду, решил подойти поближе на джонке подняли Андреевский флаг и выстрелили из пушки, приказывая остановиться. Будь у капитана Харди чуть больше времени на раздумья, он, возможно, сообразил бы, что малокалиберные снаряды не смогут нанести ему пароходу серьезных повреждений. Но в тот момент он был настолько ошарашен, что и не подумал сопротивляться. Со странной джонки на борт «Гермеса» поднялись вооруженные русские моряки и ознакомившийся с документами офицер, радостно заявил мрачному капитану, что поскольку его старый угольщик идет с грузом кардифа в Иокагаму, то и корабль и его груз конфискуется как военная контрабанда. После чего, он заставил Харди и его людей подвести «Гермес» к какому-то острову, где на их угольщик еще два дня перегружали снятое с разбитого русского крейсера вооружение и переводили людей. Наконец, когда все что матросские руки смогли снять со старого корабля, было погружено на захваченный корабль, Блохин приказал отчаливать. Заложенные в погреба и заряженные минные аппараты подрывные патроны взорвались, отдавая заслуженному кораблю последний салют, и капитан второго ранга приложил руку к козырьку, провожая старого товарища в последний путь.

По пути ставший русским вспомогательным крейсером «Гермес» захватил еще один приз и привел его во Владивосток.

Впрочем, обо всех этих обстоятельствах стало известно гораздо позже, а пока крейсерская война только разгоралась. Один из старших братьев нашего героя, великий князь Александр Михайлович, получил от государя именное повеление организовать блокаду японских островов. Сандро, как его называли в семье, подошел к делу весьма энергично и со свойственной ему изобретательностью. Пароходы Добровольного флота «Владимир», «Киев» и «Воронеж» один за другим выходили из Севастополя под коммерческими флагами. Достаточно тихоходные корабли поначалу не вызвали подозрений у «просвещенных мореплавателей», однако едва первый из них, «Владимир» миновал Суэц, к нему присоединился отставший несколько ранее из-за поломки от отряда Вирениуса крейсер второго ранга «Алмаз». Крейсер из «Алмаза» построенного как яхта наместника Дальнего Востока Алексеева, был, прямо скажем, так себе. Слабо вооружённый и тихоходный по меркам крейсеров, он, тем не менее, мог догнать почти любой транспортный корабль, чем немедленно и занялся. Приданный же ему в качестве судна-снабженца «Владимир» обеспечил более чем достойную автономность. Захватывая одного за другим нейтралов и отправляя их с призовыми командами в Черное море, он скоро на некоторое время практически перекрыл доставку грузов в Японию через Суэцкий канал. Биржевые котировки в очередной раз рухнули, а пароходные и страховые компании резко взвинтили цены. Вслед за этим пришло сообщение, что вооруженная царская яхта «Штандарт» вместе с пароходом «Киев» занимается тем же самым у мыса Доброй Надежды. Построенный датскими корабелами «Штандарт» был весьма быстроходен, а установленные на нем четыре шестидюймовых и шесть девятифунтовых орудий несмотря на некоторую устарелость были вполне достаточны для того чтобы внушать уважение купцам. И наконец, еще один русский крейсер «Светлана», также имевший репутацию яхты, вместе с пароходом «Воронеж» занял позицию в Индийском океане. Впоследствии, злые языки окрестили этот отряд рейдеров, «яхтенной эскадрой» или даже «сборищем плавучих борделей», но в тот момент их действия произвели эффект разорвавшейся бомбы. Скандал поднялся страшный, дипломатические ведомства Великобритании, Франции и Германии потребовали прекратить от Российской империи «неслыханное пиратство, попирающее все международные нормы». Особенное возмущение вызвал тот факт, что призовые команды на захваченных нейтральных кораблях формировались из числа моряков Добровольного флота доставленных транспортами.

В ответ на эти «громы и молнии», только что сменивший Ламсдорфа на посту министра иностранных дел барон Розен, вызвал к себе послов и скучным голосом сообщил им:

— Россия в отличие от Японской Империи всегда соблюдала дух и букву международных договоров и никогда ни на кого не нападала без объявления войны. И даже подвергнувшись вероломному и ничем не спровоцированному нападению со стороны последней, свято выполняет взятые на себя обязательства. Посланные же на морские торговые пути крейсера, действуют в полном соответствии с международным морским правом. Так что, претензии ваших правительств, господа, по меньшей мере, не обоснованы.

Впрочем, французский посол Морис Бомпар, имеющий дружеские отношения с большинством членов царской семьи попробовал пожаловаться лично государю. Тот принял его очень любезно и сочувственно выслушав, заверил в своей полной и безоговорочной поддержке. Но когда на следующий день, окрыленный полученными обещаниями, посол явился в здание на Певческом мосту, Барон Розен, чье германофильство было общеизвестным, без тени улыбки спросил его:

— Месье Бомпар, как вы думаете, сколько дивизий выставит Япония в случае Франко-Германской войны и, самое главное, на чьей стороне? — И пока потерявший дар речи посол пытался найти какой-нибудь удобоваримый ответ, продолжил: — Возможно убытки ваши негоциантов не настолько велики, чтобы «Прекрасная Франция» рисковала ради них потерей такого союзника как Россия?

Потрясенный до глубины души Бомпар поднял глаза на украшавший кабинет министра парадный царский портрет и тихонько пробормотал: «Боже, какое византийское коварство!»

Больше претензий от правительства Франции на действия русских рейдеров не поступало. К тому же, первые призовые суды в Севастополе преподнесли еще одну сенсацию. Если груз британских кораблей, как и они сами, просто и незатейливо конфисковались, то владельцы французских и немецких пароходов получали довольно значительную компенсацию, покрывавшую их расходы на переход в русский порт и возвращение обратно, как если бы они были зафрахтованы русским правительством. Вслед за этим все газеты обошла весть, что немцы и французы сами сообщали русским властям о характере своего груза и именно за это получали вознаграждение. Неизвестно было ли в этих сообщениях хоть слово правды, но правительство Микадо стало довольно настороженно относится к любым перевозчикам кроме британских.

Неутешительные для Японии результаты сражения в Восточно-Китайском море, повлекли за собой кадровые перестановки в объединенном флоте. Едва второй боевой отряд вернулся в Сасебо, адмирал Камимура был снят с должности командующего отрядом и заменен адмиралом Катаока. Вместо, уничтоженных в бою крейсеров Уриу к нему был приписан шестой боевой отряд Того младшего. Едва не затонувший во время шторма «Идзумо» и сильно поврежденный крейсерами Вирена «Асама» отправились на ремонт. А «Иватэ», «Токива», «Адзума» и «Якумо» под флагом младшего флагмана адмирала Мису двинулись на соединение с главными силами. Впоследствии, поспешный уход крейсеров назвали ошибкой. Известия о дерзком налете «Рюрика» и «Авроры» на перевозившие войска транспорты был получен через пять часов после их выхода. Посланное вдогонку авизо «Яйеяма» догнало броненосные крейсера только у Чемульпо, когда русские крейсера миновали Цусимский пролив, подтвердив свою репутацию невидимок.