Взломщик устриц

— Если зимой приехать, тут дубак, как в Сибири, — говорит мне Франсуа, пока я стаскиваю велосипед.

Он родом из Дижона. Может быть, он видел там мою маму?

Мы крутим педали как попало, вокруг трещат кузнечики. Мы кричим, поем, мчимся наперегонки. Франсуа с остальными вожатыми пытаются навести порядок в этом хаосе, но у них получается не очень. Мне нравится быть в общей куче мальчишек. Старая ферма, где мы будем жить, представляет собой прямоугольник из камней, крыша покрыта ржавым шифером. К запасному выходу криво прибита железная лестница. Окна и двери выкрашены в зеленый цвет. На первом этаже находится зал с низким потолком, он похож на хлев, тут мы будем обедать. На втором этаже — ряд умывальников под большими окнами, а потом спальня со скрипучим полом. Вплотную к кроватям стоят шкафчики, некоторые дверцы сломаны. Мальчишки оккупируют кровати под оранжевыми одеялами, они очень похожи на пожарные грузовики. Мне достается кровать у запасного выхода, вот и хорошо, что я не в общей куче. Мне совершенно не хочется ссориться из-за шкафчиков, я предпочитаю положить свой рюкзак под кровать. Вдруг из выкрашенных черной краской динамиков над шкафами раздаются звуки электрогитары. Сначала Джими Хендрикс [48] , потом Ange [49] и Максим Форестье [50] .

48

Американский гитарист-виртуоз, певец и композитор.

49

Французская рок-группа 1970-х годов, игравшая в стиле «прогрессивного рока».

50

Французский поэт и музыкант.

Жить одной большой толпой — это весело. Я в первый же день рассказываю Франсуа, что помогаю отцу в ресторане и могу готовить хоть каждый день. И сразу двигаю вперед тяжелую артиллерию — предлагаю сделать спагетти болоньезе.

— Если ничего другого нет. — Так ты говоришь, если готовить не хочется.

Франсуа почти в шоке:

— Серьезно? Ты уверен?

Я слишком занят, чтобы ответить, — чищу лук — поэтому просто киваю. Беру кусок дерева — будет вместо разделочной доски. Я крупно режу лук, давлю чеснок, стругаю морковь. Все это обжариваю. Франсуа приносит мне замороженное мясо:

— Это фарш.

Я морщусь, потому что дома ты готовишь болоньезе из отличного куска говядины. Тушу пару минут, потом добавляю томатную пасту и вываливаю консервированные очищенные помидоры. В буфете нашлись говяжьи бульонные кубики. Я развожу их теплой водой и выливаю бульон в готовящееся блюдо. Солю, перчу. Протягиваю ложку столпившимся вокруг ребятам:

— Пробуйте!

Они жмурятся:

— Вкуснятина!

Потом пробую сам и важно, отчего Франсуа улыбается, заявляю:

— Чего-то не хватает.

Пытаюсь найти приправы и лавровый лист. Тут явно не гурманы собрались. Я вспоминаю, что по дороге на пригорке видел тимьян, ты часто используешь его, когда готовишь каре ягненка. Он, конечно, растет рядом с шоссе, но ничего страшного, я быстро мою его под краном и режу в соус. Снова пробую:

— Так-то лучше. — И повторяю твои слова: — А теперь пусть постоит.

В полдень у меня уже железобетонная репутация. Мало того что мне удалось скормить ребятам тертую морковку благодаря соусу с луком-шалотом, так еще все требовали добавки спагетти. Я вне себя от счастья, когда вижу, что все тарелки прямо вылизаны. Теперь меня зовут «шефом», но Франсуа не понимает, почему я довольствуюсь корочкой хлеба и кусочком камамбера. Я гордо отвечаю, что «повара слишком заняты, чтобы сидеть за столом».

Однажды я сомневаюсь в блюде, которое хочу приготовить. Речь идет о курице. Я прошу позволения тебе позвонить. Ты приходишь в ужас, когда узнаешь, что у нас нет профессионального повара, и зовешь к телефону директора. Подходит Франсуа, он говорит тебе, что я каждый день готовлю на всех и что остальные у меня на подхвате. Я слышу, как ты выходишь из себя. Через несколько минут Франсуа передает мне трубку.

— Записывай все, что я скажу, — говоришь ты.

Мне кажется, что рецепт оживает. Мне даже удается выпросить у вожатых белого вина для соуса.

Но настоящий подвиг я совершил, когда мы ходили в поход. Мы остановились на привал в отличном тихом месте около бурной речки. Поставили на лугу палатки, там еще были камни — я еле вбил колышки. Но самое трудное оказалось впереди. Наш главный придумал, будто надвигается конец света и мы должны как-то выживать. Например, пользуясь только веревками, топором, ножом и ветками орешника, сделать себе мебель. Бывалые ребята быстренько смастерили стол, скамью и даже сушилку для посуды.

Утром мы проснулись от гвалта. Между палатками бродили бесхозные куры. Нам предстоит простая, но важная миссия, как объясняет наш главный. Делимся на группы, и выигрывает та, что приготовит на обед самую вкусную курицу. Но сначала ее надо поймать, ощипать, выпотрошить… Даже самые храбрые притихли. Ладно еще поймать, это почти как за мячом бегать. Но что потом? Какой-то любитель крови берет топор и с трудом отрубает голову курице, да еще и не с первого раза.

Я пытаюсь вспомнить, как Габи разделывал курицу на заднем дворе своей избы. Я знаю, что нужно связать ноги у живой птицы веревкой, подвесить вниз головой, чтобы кровь текла из горла. Наша рыжая курочка квохчет под ясенем, пока мы передаем друг другу самый острый нож, но желающего что-то не находится. Все смотрят на меня: я же повар, значит, мне и резать. Я глажу курочку, как это делал Габи, а потом резко перерезаю ей горло. На траве растекается большое рубиновое пятно. Курочка бьется в конвульсиях.

— Это нервы, — говорит один парень.

Я забыл поставить кастрюлю на огонь. Все забегали, стали собирать хворост. Огонь быстро разгорается. Я ничего не объясняю своим товарищам.

— Помочь? — спрашивают они.

Я прошу их сходить нарвать тимьяна. Кладу курицу в кипящую воду — буквально на пару секунд, чтобы перья легче отошли. Потом потрошу, откладываю в сторону внутренности и фарширую тимьяном. Мои товарищи выстругали две рогатины, чтобы на них можно было положить шампур из ветви орешника. Мы, сменяя друг друга, вертим шампур. И подаем курицу нашим вожатым на листьях горечавки.

Было бы здорово, если бы ты был с нами, когда на наш последний ужин я приготовил целую гору блинов. У меня чуть руки не отсохли. Ребята подарили мне разделочную доску, на которой выжгли мое имя.

Вечером по возвращении домой я сижу с тобой, Люсьеном и Николь на террасе. Вы расспрашиваете меня о походах, об ущельях, которые мы пересекли, о местах, которые посетили. Но я хочу говорить только о стряпне. Тебе это не нравится. Ты смотришь куда-то вдаль. Николь ставит на стол тарелку с помидорами и репчатым луком:

— Такая жара, ничего не будем разогревать.

Ты откупориваешь бутылочку розового вина, которое обычно пьешь летом. Резко прерываешь рассказ о моих подвигах. Кладешь руку на плечо Люлю:

— Завтра придут менять печь.

Люлю никак не реагирует. Он отрезает себе кусок колбасы, которую ест с ножа, закусывая хлебом. Габи тоже так делал.

— Та, что на угле, уже не грела, совсем сдала, старушка, — говорит отец.

— Но она же была не так плоха! — протестует Люсьен.

Ты хлопаешь его по плечу и произносишь, как в рекламе:

— Увидишь, газ — это отлично и практично. Больше не будем таскать уголь ведрами из подвала.

Николь кивает:

— Газ и почище будет, да и хватит вам уже таскать мешки, не юноши, поди.

Люсьен не слушает, он скручивает одной рукой цигарку. В огоньке щелкнувшей зажигалки видно, какое у него худое лицо. Я не рассказываю о моих спагетти и курице. Я думал, ты будешь мной гордиться. Но нет. Ты, верно, думаешь, что я все каникулы готовил у тебя за спиной. Лучше бы я сделал что-нибудь действительно плохое.