Взломщик устриц
Шрифт:
— Можно покрупнее, а то весь день провозишься.
Кладу мясо в мясорубку вместе с луком. Смешиваю с яйцами, солью, перцем и смесью пряностей. Мне нравится вымешивать сырые продукты, чтобы к рукам липли фарш и яичный желток. Обожаю бархатную гладкость мяса и то, как от лука пощипывает порез на пальце. Я все время пробую, что получается, добавляю соль, прокручиваю пару раз перцемолку. Я вопросительно смотрю на тебя и читаю в твоих глазах ответ: «Это твой паштет, только ты знаешь, что и как». Я выкладываю всю поверхность большой коричневой емкости крепиной [63] , которая тонким белым кружевом будет покрывать паштет. Когда я ставлю террин в духовку, ты проверяешь, достаточно ли я налил воды на противень, потому что паштет будет готовиться на водяной бане.
63
Внутреннее свиное сало в виде сетки.
А сегодня я решил приготовить пончики для своей первой в жизни субботней вечеринки. Ты убираешь все
— Нож для теста где?!
Люсьен все перерывает. Вываливает кучу вилок и ложек. Ножа нет. Пока ты не говоришь мне поискать в керамическом горшке, где хранишь вперемешку всякие венчики, черпаки и разнокалиберные ложки. Я переворачиваю горшок. В куче предметов лежит и грубо сбитый круглый нож, приделанный к деревянной ручке. С его помощью ты режешь тесто на квадраты, треугольники и кружки. Бросаешь один из них в кипящее масло. Тесто начинает золотиться, ты делаешь пончики, а я вырезаю из теста разные фигуры.
Я иду по старому городу и несу корзинку с завернутыми в полотенце пончиками. Этой ночью холодно, но не влажно, в воздухе пахнет печным дымом. Чем дальше я шагаю по улице, на которой находится лавка, где торгуют кониной и висит огромная вывеска в виде конской головы, тем сильнее становятся звуки музыки. Ты всегда отказывался готовить конину. Ты говоришь, что, когда лошадей ведут на бойню, у них человеческий взгляд.
Я слышу «Африканское регги» Нины Хаген, музыка вырывается в приоткрытое подвальное окошко. Взлетаю по ступенькам, толкаю тяжелую дверь, меня ослепляет блестящий шар под потолком, он крутится, и кажется, что движения танцующих хаотичны. Люди кучками перемещаются по лабиринту сводчатых подвалов. Пахнет плесенью, табаком и пачулями. Я со своей корзинкой замер столбом на верхней ступеньке лестницы. Кто-то втягивает меня в круг приятелей, стоящих около мусорного ведра, заполненного пустыми пивными банками. Один из них открывает еще одну с помощью зажигалки и протягивает мне. Его сосед открывает пиво зубами и выпивает зараз. Мы — дикари из бедного пригорода, оказавшиеся среди буржуазного оазиса старого города. Мы — апачи, мы спустились с гор. Индейцы-металлурги, прежде чем пойти на дискотеку, закинулись пастисом. Они стоят в своих дешевых американских куртках с барахолки и рассматривают парней и девиц в «Шевиньоне» [64] . Они смеются, когда видят, что у меня на куртке прилипла сахарная пудра с пончиков, а сами их жуют и смотрят на ребят из обычных лицеев.
64
Марка одежды «Шевиньон» была создана в 1979 году и считалась довольно дорогой. В романе используется в нарицательном значении.
Один из апачей решается:
— Может, угостим их твоей стряпней?
Он подходит к брюнетке, та танцует одна. Она удивлена, как если бы подошел медведь и протянул ей горшочек меда. Пробует и улыбается. И вот мы, щедрые металлурги, стоим в окружении смеющихся ребят. Битва стенка на стенку откладывается до следующего раза. Мы скачем под «Smoke on the Water» [65] группы Deep Purple, пляшем под «Stairway to Heaven» [66] Led Zeppelin, танцуем медляк под «Hotel California» [67] Eagles.
65
Букв. «Дым над водой» (англ.).
66
Букв. «Лестница на небеса» (англ.).
67
Букв. «Отель Калифорния» (англ.).
Я сижу на ступеньках рядом с одним из наших, настоящим медведем, он рассказывает мне о своих первых любовных страданиях, не переставая пить густой, как заварной крем, пастис. Забивает косяк, бумага отсырела, он с трудом делает затяжку. Он бубнит, что «я ничего так», несмотря на то что в цеху самый тупенький. Городские часы отбивают одиннадцать ударов. Я говорю себе, что через час буду уже в постели, что к тому времени я выпью три пива и совершенно оглохну от грохочущей музыки. Я думаю только о паштете в духовке. Прежде чем лечь спать, схожу, пожалуй, на кухню, попробую.
У меня перед глазами появляется грива волос, потом изумрудные смеющиеся глаза. Ее зовут Корин. Она сестра медведя и ласково гладит по голове своего свернувшегося калачиком уснувшего брата. Говорит, что брат обо мне рассказывал, а еще о моих сочинениях и шоколадных трюфелях, которые все едят на математике. Я краснею. Стинг поет «I’ll send an SOS to the world» [68] . Она тянет меня танцевать. Я бормочу, что не умею. Когда она говорит: «Ничего, я тебя научу», это звучит как обещание чего-то большего. Мне семнадцать, но это не важно — я встретил «женщину своей мечты».
68
Букв. «Я отправлю SOS миру» (англ.).
Я смотрю на городские часы. До полуночи двадцать минут. Мы сидим под козырьком здания рынка. Она не то чтобы взяла меня
за руку. Мы просто переплели пальцы. Я боюсь двинуться. Сердце вот-вот выскочит из груди. Я знаю, что она знает, что для меня это первый раз. Она убирает лезущую в глаза челку, пододвигается. Я еще никогда ни с кем не целовался. Первой целует она. Ее губы сладкие, как мои пончики. Я парю над колокольней. Боюсь снова открыть глаза. Бьет полночь. Она резко разгоняет свой мопед, чтобы его завести, шум мотора заглушает ее слова:— Завтра в три на берегу реки.
Когда я вхожу на кухню, отец чистит плиту. Он показывает мне на проведенную мелом линию на полу:
— Закрой глаза и иди по ней до самой стены.
Я иду с прилежностью акробата, ни разу не оступившись. Отец меня останавливает:
— Хватит, ты не пьяный.
Корин не нравится, что по субботам я готовлю и хожу в кафе с приятелями из лицея. Она уже не выносит бесконечные разговоры на потертых кожаных диванах о мотоциклах, Вильгельме Райхе [69] и Фрэнке Заппа [70] . Она сжимает мою ладонь под столом, как бы говоря «пошли отсюда». Ребята подмигивают мне, когда мы уходим. Я сажусь на велосипед и держусь за плечо Корин, чтобы поспевать за ее мопедом. Она живет на вилле в зажиточном районе. Я отказываюсь заходить через дверь, чтобы попасть к ней в комнату. Не то чтобы ее родители выставили бы меня за дверь, обнаружив в кровати со своей дочерью. Они, кстати, очень деликатные люди. Нет, мне нравится играть в бездомного кота, подтягиваться на балке, забираться на крышу и пролезать в окно. Над кроватью — уже знакомая до мелочей фотография Дэвида Гамильтона [71] . Корин такая же, как запах лаванды, идущий от ее одеяла, — она внушает доверие, обволакивает. Ее дом пахнет спокойствием. Для меня это новый запах. Дома папа, Николь и Люсьен предпочитают запахи кухни, табака и пастиса.
69
Австрийский и американский психолог, один из создателей американской школы психоанализа, выступал за отмену репрессивной морали и за развитие полового просвещения.
70
Американский композитор, певец, кинорежиссер. Известен в том числе сатирическими песнями, в которых критиковал общее образование и религию, выступал против цензуры и за свободу слова.
71
Британско-французский фотограф, сценарист, режиссер и продюсер. Наиболее известен портретами в стиле «ню» молодых девушек.
Корин перегибается через меня и берет будильник. Бурчит, потому что я вернусь домой в пять утра. По выходным она повторяет мне, что мы можем поспать у нее дома, сделать домашнее задание и что ее родители с удовольствием вместе с нами позавтракают. Но я не представляю, как оставить тебя в воскресенье один на один с тиканьем часов на пропахшей спиртом кухне. В густой тяжелой тишине, где слышится лишь шум работающего холодильника.
Этим вечером Корин в наше обычное кафе «Балто» не пришла. Я позвонил ей домой, но никто не поднял трубку. На прошлой неделе мы поссорились, потому что она сказала, что от моих волос пахнет картошкой фри. Я ответил, что не вижу в этом ничего постыдного, так как запах масла для фритюра ничем не хуже запаха машинного масла. Она стала утверждать, что я слишком чувствительный, а она хотела как лучше. Корин поцеловала меня и уверила, что будет любить, даже если от меня будет пахнуть кошачьей мочой. Но мои мысли уже было не остановить. Когда говорят о запахе от моих волос, то как будто унижают. А я гордился тем, что являюсь сыном рабочего, который обожает свое дело и занимается готовкой, когда я читаю ему статьи из Всемирной энциклопедии. Мне ужасно нравилось, когда вы с Люлю готовили слоеные пироги. Я восхищался твоей ловкостью, когда ты потрошил и зашивал курицу. Как объяснить это девочке из богатого района? Для нее потрошить курицу — это просто засовывать пальцы птице в одно место. Как рассказать ей о том, что ты делал для меня самые прекрасные натюрморты из гребешков и внутренностей петуха с лесными грибами? Как описать счастье, которое испытываешь, когда каждую весну ешь обжаренные в масле лягушачьи лапки в чесночном соусе с петрушкой? Как передать ей дивный терпкий лесной запах рагу из зайчатины?
Мне восемнадцать лет, и в моей чудесной любви что-то пошло не так. Так что я сажусь на «Хонду XT 500» и еду в Дижон. По шлему хлещет дождь, я вымок до нитки и грею ноги о мотор. Желтый свет фары освещает дорожный указатель — до Дижона тридцать километров. Дижон. Я знаю, что там мама, что у нее новая жизнь. Я часто представлял себе, как сяду на мотоцикл и поеду к ней. Сегодня это свершилось. Я наконец готов признаться себе в том, как мне ее не хватает.
Я газую на повороте. Еду на автомате, потому что в голове лишь пары пива «Пикон», не знаю, сколько я его выпил в «Балто».
Я «одолжил» мотоцикл у приятеля из класса, у меня нет прав, но зато достаточно алкоголя в крови, чтобы почти уснуть за рулем. В ночи я вижу огоньки на машине дальнобойщика, который припарковался у шоссе. Я тоже останавливаюсь на ярко освещенной парковке. Немец-дальнобойщик опускает шторку у себя в кабине. Выключает свет. У меня под ногами скрипит мокрый гравий. Мне холодно.
Я вхожу в придорожное кафе. Мне едва хватает медяков, чтобы расплатиться за большой кофе. Мне не кажется, что я протрезвел. На прилавке куча грязной посуды. Хозяин витает в облаках, больше никого нет. Он пробивает мой заказ. Я пытаюсь смотреть документальный фильм о животных, который идет по подвешенному в углу за барной стойкой телевизору. Я уже знаю, что до Дижона не доеду.