Взорвать «Аврору»

– Ладно. Давай попробуем все спокойно обдумать.

Карпов извлек из кармана пальто пачку папирос «Сафо». Смешавшись с весело галдящими экскурсантами, они медленно пересекли набережную и пошли вдоль Зимнего дворца, тихо переговариваясь на ходу.

– Вариант первый, – начал Карпов. – Он смекнул, что сегодня «Аврора» будет под прикрытием. Постоял в сторонке, понаблюдал… И решил, что соваться на нее опасно. А завтра придет и рванет без подготовки.

– В какой еще «сторонке»? – возразила Скребцова. – Тут же все подходы были под колпаком. Никто нигде не стоял. Чердаки домов на набережной? Тоже исключено, тут все ведомственное, режимные объекты, охрана, чердаки под замком. Мост? На мосту сплошные наши были. На крышу Зимнего он, что ли, залез?.. А «без подготовки» – тоже на них не похоже никак. Вон, группа Ларионова три дня подряд местность разведывала, чтобы рвануть. Да и ежу ясно, что 7 ноября на «Аврору» мышь не проскочит.

– Хорошо. Вариант второй. Он передумал и решил рвануть на набережной…

– Смысл? – пожала плечами Даша. – Он же взрывает «Аврору», символ революции! Да еще вместе с вождями! Красиво же! А набережная… Ну что такое набережная?

Карпов с усмешкой крепко затянулся папиросой.

– Ну тогда вариант номер три. Он передумал взрывать. Испугался. И спокойненько возвращается к себе, куда там, в Эстонию или Финляндию…

– Тоже исключено.

– Почему?

Даша вздохнула.

– Потому что он не боится ничего, Женя. Не такой он, чтобы бояться. И не пришел он к «Авроре» по какой-то другой, неизвестной нам причине…

Карпов иронично хмыкнул, но промолчал.

Они подошли к одиноко стоявшему на краю Дворцовой площади, носившей после революции имя Урицкого, автомобилю – небольшому «Рено». Карпов распахнул дверцы, уселся за руль.

– Куда тебя? На службу?

– Сначала домой, – вздохнула Даша. – Переоденусь и двину докладывать.

Марсово поле было совершенно пустынным. Ветер пригибал невысокий кустарник и деревца парка, разбитого тут несколько лет назад. Владимир и Елена, шедшие наискось через площадь, ежились от холода.

– …А потом я пытался пробраться на Дон, – рассказывал Сабуров. – На станции Лиски меня расстреляли.

– Как – расстреляли? – остановилась Елена.

– Весьма обыкновенно, – улыбнулся Владимир. – Там ходили патрули и поезда обыскивали, искали офицеров. Раз лицо интеллигентное – значит, офицер… Таких набралось человек сто двадцать. Было бы меньше, порубили бы шашками, а так поставили под пулемет… Прямо на перроне, на глазах у пассажиров.

– Ужас… И вы?..

– И мне повезло. Я стоял в третьем ряду. Только ранило. Ночью уполз… ну, это долгая история… В общем, вернулся в Питер, а потом, когда уже была Северо-Западная армия, подался туда. Воевал. Потом Эстония, лагерь…

– Какой лагерь?

– Эстонский. Они к нам как к собакам относились. Вповалку, на железнодорожном полотне – офицеры, женщины, дети… В мороз… Тиф разыгрался…

– И Дашу с тех пор не видели?

– Нет, – покачал головой Владимир. – Ее уже тогда, в девятнадцатом, не было в Сабуровке. А сейчас ее брат сказал – в Питере… Правда, он пьян был, мог и чепуху молоть…

Они остановились перед прямоугольными каменными блоками, угрюмо и мрачно высившимися в центре огромной площади.

– А это что такое? – нахмурился Владимир.

– Памятник жертвам революции.

– Жертвам?

– Ну да, – пожала плечами Елена, – здесь же написано. Тут, кстати, Урицкий похоронен, из-за которого погибли мои…

Сабуров неожиданно рассмеялся.

– Вот идиоты. Сами не знают, что пишут. Имели в виду, конечно, героев, а памятник соорудили жертвам…

Елена молча перевела взгляд на памятник, вздохнула.

– Ну… тут же похоронены и полицейские, жандармы, которые в феврале семнадцатого защищали старый режим… Так что жертвы здесь тоже есть. – Она зябко передернула плечами, взглянула на Владимира. – Знаете что… Я постараюсь помочь вам.

Владимир удивленно пожал плечами:

– Как? Да и зачем, Лена? Не нужно. В конце концов, я ведь здесь не за этим…

– А зачем?

Он пристально посмотрел на нее, потом взглянул на часы.

– Наверное, там уже чисто… Пойдемте.

Его расчет оказался верным, на набережной 9 Января уже никого не было. Время было позднее, к ночи похолодало, и зеваки постепенно разошлись. Сабуров пристально оглядел местность, но чекистских «топтунов» тоже не было видно – наверное, наблюдение за крейсером сняли. Резко, сухо щелкая, трепетали на ветру красные флаги. Ярко освещенная тень «Авроры» лежала на черной, ледяной даже с виду воде Невы.

– Ну и что? – пожала плечами Елена, ежась от ветра. – Вы мне «Аврору» хотели показать?

– Да, – медленно произнес Владимир, не отрывая глаз от крейсера. – Я должен ее взорвать…

Елена ничем не выказала своего удивления. Просто пожала плечами.

– Зачем?

– Как символ…

Она снова пожала плечами, поглубже засунула руки в карманы пальто.

– Глупо.

– Возможно, – тихо сказал Сабуров.

Оба умолкли, глядя на корабль.

– Любуетесь, молодые люди? – прозвучал за их спинами высокий, ироничный голос.

Владимир и Елена резко обернулись. Перед ними стоял высокий, с военной выправкой полуседой мужчина лет пятидесяти, в длинном пальто-реглан и шляпе. Откуда он появился, Бог его знает. Сабуров нервно усмехнулся, шагнул к нему:

– А-а, так вот вы какой… Ждете меня тут, да?

Мужчина непонимающе поднял брови:

– В каком смысле – жду?

– Ну, вы же будете меня, что называется, брать на месте? Это же Захаров придумал – отпустить меня и проследить, куда я направлюсь дальше? – Он резко крутанулся к девушке: – И вы вместе с ним?

– Владимир, опомнитесь, – быстро и тихо сказала Елена.

Мужчина улыбнулся.

– Вы меня с кем-то спутали, наверное… Я не из милиции.

– Ну да, – кивнул Сабуров, – ГПУ – не милиция.

– Ну, куда-куда, а вот в ГПУ меня не взяли бы, даже если бы я и захотел, – рассмеялся незнакомец. – Там такие, как я, не нужны.

– Какие?

– Бывшие офицеры царского флота. Я служил на «Авроре». Мичманом.

Повисла неловкая пауза. Владимир почему-то спросил:

– Давно?

– Давно. И давно ее не видел…

Полуседой мужчина подошел к парапету, не обращая внимания на собеседников, положил руки на холодный гранит.

– Какой корабль… – медленно, с болью произнес он. – И что они сделали с ним. Символ переворота…

Он замолчал, потом так же медленно, не глядя на молодых людей, продолжил:

– Знаете, в восемнадцатом мы хотели взорвать ее… Я, лейтенант Овсянников, кавторанг Бутримович… еще несколько офицеров. Просто не было сил смотреть на то, как она… – Мужчина умолк, вцепившись худыми пальцами в парапет.