Взорвать «Аврору»
Шрифт:
В толпе, порознь, но на небольшом расстоянии друг от друга, находились троцкисты – рыжий Валера и седой Петрович. Они ждали уже не меньше получаса. К рыжему с трудом протолкался бледный, взъерошенный блондин в кепке, глубоко надвинутой на глаза. Остановившись рядом, он громко попросил прикурить и еле слышно шепнул, затягиваясь папиросой:
– На Марсовом – месиво… Их всех в Лебяжью канавку позагоняли.
Рыжий приметно вздрогнул, но промолчал. Блондин сплюнул себе под ноги и затерялся в толпе.
В первых рядах собравшихся взволнованно переглядывались рослый парень-спортсмен лет двадцати пяти
Наконец из дверей здания вокзала показались Сталин, Ворошилов и Киров. Справа от Сталина шел начальник охраны. Толпа восторженно зашумела, раздались крики «Ура!», «Да здравствует товарищ Сталин!», «Любимому наркому Климу Ворошилову – ура!», «Да здравствует вождь Ленинграда Киров!» Вожди остановились на крыльце вокзала, с улыбками откозыряли толпе.
– Здравствуйте, товарищи ленинградцы! – негромко, но так, что его услышали, произнес Сталин. – С праздником вас!
– И вас, товарищ Сталин! – восторженно отозвался парень-спортсмен. – Ур-ра!
– Просим, товарищ Сталин! Просим! – закричала, приложив ладони рупором ко рту, девушка-комсомолка и начала аплодировать. Ее аплодисменты подхватила вся площадь.
Вожди, улыбаясь, переглянулись. Сталин развел руками – что ж, дескать, поделаешь?.. Поднял ладонь, успокаивая толпу. Та понемногу стихла.
– Я не думаю, товарищи, – негромко, но отчетливо заговорил Сталин, – что в этот знаменательный день мы должны тратить время на пышные речи и церемонии. Мы, большевики, против пышных речей и церемоний. Именно поэтому мы и победили десять лет назад. И победили навеки!
Площадь Восстания, казалось, взорвалась от радости. Грянули бешеные аплодисменты. Восхищенные люди вставали на цыпочки, чтобы увидеть вождей, движущихся по направлению к автомобилям. Наиболее удачливым удавалось протиснуться поближе и пожать руку Сталина и Ворошилова. Вспыхивали блицы фотокоров ленинградских газет, трещали кинокамеры.
Стоявшие в людской толще троцкисты обменялись многозначительными взглядами и кивками. И тут же все трое начали совать в руки стоящих рядом людей листовки, отпечатанные на тонкой белой бумаге…
Между тем Сталин, Ворошилов и Киров, пожимая тянущиеся к ним со всех сторон руки, добрались до автомобиля. Захлопнув за ними дверцу, начальник охраны вскочил на переднее сиденье и кивнул водителю:
– Поехали!
Заурчав, черный «Паккард» развернулся на площади, обогнул памятник Александру III и, набирая скорость, помчался по проспекту 25 Октября по направлению к центру. Вторая машина ехала за ним. Но толпа с площади Восстания не расходилась. Люди продолжали возбужденно обмениваться впечатлениями – большинство ленинградцев видели Сталина и Ворошилова воочию впервые в жизни.
Один из троцкистов – блондин средних лет – сунул листовку в руку плечистому спортсмену, стоявшему в первых рядах. И тут же почувствовал, как его пальцы попали в железный капкан руки спортсмена…
– Эй, ты чего? – скорее обиженно, чем неприязненно спросил блондин и сделал попытку вырваться. Но спортсмен держал его крепко.
– А ты чего тут за листовки людям суешь? – лицо комсомольца налилось злобой. Он мельком глянул на текст листовки и буквально запунцовел от эмоций. – За Троцкого стоишь, гад паршивый?!
Блондин
резким ударом сбил комсомольца с ног и бросился бежать. Но девушка-комсомолка, отскочив в сторону, ловко подставила ему ножку. Блондин полетел носом на булыжник площади.– Держите его, держите, товарищи! – орал спортсмен, поднимаясь с земли. – Он за Троцкого, гад, за Троцкого агитирует!
Толпа кинулась на крик. Блондина скрутили, кто-то повис у него на спине. Отчаянно заливались милицейские свистки. Двое других троцкистов – седой и рыжий, – переглянулись и быстро исчезли в людском водовороте.
Карпов, сунув руки в карманы и слегка раскачиваясь, стоял у окна, выходившего на улицу Дзержинского. По ней по направлению к Адмиралтейству двигался поток праздничной демонстрации. Люди несли транспаранты с надписями «Да здравствует 10-летие Октября», «Руки прочь от С.С.С.Р., мистер Чемберлен!», «Вечная память героям революции!». Мелькали и другие лозунги: «Исключить Троцкого и Зиновьева из рядов ВКП(б)!», «Вычистить из партии троцкистскую оппозицию!».
Отвернувшись от окна, чекист взял со стола стакан с остывшим кофе, отхлебнул, скривился и только тогда перевел взгляд на сидевшего перед ним на стуле Захарова. Вид у бывшего замначальника линейного отдела ГПУ был жалкий. Знаки различия с гимнастерки были содраны, лицо в синяках и кровоподтеках. Руки безвольно лежали на коленях.
– Знаешь, Захаров, – медленно заговорил Карпов, – у меня ночью еще были какие-то сомнения насчет тебя… Думал – ну, может, вербанули враги, сломали на чем-то, всякое бывает. А ты ведь вон какой оказался… Идейный враг Советской власти. Не хочешь разоружаться перед ней даже в день великого праздника…
Он подошел к Захарову, рукой вздернул его за подбородок, заглянул в мутные глаза.
– Еще раз повторяю, Захаров. Чем скорее ты о себе расскажешь всю правду, тем легче тебе будет потом. Наш пролетарский суд – самый гуманный суд в мире, учти это… Ну? Будешь говорить?
– Захаров Семен Игнатьевич, 1897 года рождения, – монотонным голосом заговорил арестованный, – уроженец деревни Сабуровка Ленинградской области, член ВКП(б) с 1920 года. Жена – Елизавета Кирпотина, расстреляна белыми в 1919 году. Сын Владимир, 8 лет, учится в первом классе школы первой ступени…
– Плевать мне, в какой школе твой так называемый сын учится, – перебил Карпов. – Ты про себя всю правду скажи…
Захаров вскинул на своего мучителя несчастные глаза.
– Почему вы мне не хотите верить, товарищ?
– Не называйте меня товарищем, гражданин Захаров, – поморщился Карпов. – Вернее, господин Захаров…
– Я еще раз повторяю – я требую встречи с начальником управления Мессингом, – упрямо произнес Захаров. – Имею для него важную информацию.
– Какую?! О том, что некто Сабуров отправил со станции Ленинка телеграмму?! Это ты называешь важной информацией?!
Захаров перевел дыхание.
– Сабуров враг. Он еще в девятнадцатом с оружием в руках дрался с Советской властью… Он по всем признакам перешел границу и направлялся сюда… А в Ленинграде у него сообщник, некто Сазонов! Достаточно выявить человека, который на Главпочтамте спрашивал телеграмму на это имя, и заговор раскрыт. Его приметы – тридцать лет, кепка, усы…