Взорвать «Аврору»

– Дед… – прошептал он еле слышно. – Видишь, как оно все… Спасибо тебе.

Устало отдуваясь, из недр своей гигантской кровати, до революции явно украшавшей спальню какой-нибудь купчихи, выбрался Мессинг. Запахнув халат, зевнул во весь рот. С наслаждением потягиваясь, он обернулся к кровати.

– Слушай, ну сегодня ты просто в ударе была… – пробормотал он. – Декамерон какой-то прямо. Тысяча и одна ночь… Нюхала опять небось?

Елена, лежавшая в постели, равнодушно пожала плечами.

– Ну и нюхала… Что теперь?

– А я люблю, когда ты нюхаешь, – рассеянно отозвался Мессинг. – Ты тогда такая… раскованная, словом. – Он снова крепко зевнул и потянулся. – О-о-ох, мать-перемать… Ну и денек сегодня будет, а.

Он подошел к платяному шкафу, открыл створку, сбросил халат и стал копаться в шкафу.

– Стасик, – негромко позвала Елена.

– М-м? – вопросительно промычал Мессинг.

– Мне твоя помощь нужна.

– Что, посадить кого? – засмеялся чекист. – Так ты еще за себя должок не отработала… институтка, дочь камергера. Что там с бывшим офицерьем, отслеживаешь?

– Отслеживаю. Пока Епишина веду, как ты приказал… Стас, я серьезно. Я подружку свою старую потеряла, а найти не могу.

Мессинг выглянул из-за створки шкафа.

– Что значит – потеряла? Когда?

– Давно, лет десять назад.

– А теперь вдруг вспомнила? – фыркнул Мессинг. – Трогательно.

Обнаженная Елена встала с постели, подошла к любовнику.

– Ну, Стасик… – она обняла его. – Тебе же это раз плюнуть. Ну, прикажи своим, они же ее за час раскопают.

– Ага. Раскопают и снова закопают… – он закрыл дверцу шкафа и теперь стоял перед обнаженной девушкой в полной форме ОГПУ. Брезгливо окинул Елену взглядом. – А зачем тебе эта подружка сдалась? Тоже небось… дочь врага Советской власти?

Елена молчала. Мессинг брезгливо усмехнулся.

– Что, боишься меня… Елена Оттовна?

Елена отвернулась, сделала шаг к постели.

– Стоять!!!

Она застыла, вся сжавшись, как от удара кнутом. Мессинг улыбался.

– Фамилия как? – спросил он будничным голосом.

– Фон Фиркс, Елена Оттовна, – устало, ровно заговорила Елена, – 1902 года рождения, из бывших дворян. Место рождения Санкт-Петербург, отец – Отто Карлович фон Фиркс, действительный статский советник, камергер, мать – Александра Владимировна фон Фиркс, урожденная Искрицкая, оба расстреляны в 1918 году…

– Да не твоя фамилия, дура, – добродушно сказал Мессинг. – Подружки твоей.

– А… – Елена вздохнула. – Скребцова Дарья Павловна, 1900 года рождения.

– Че-го?!!

Елена удивленно обернулась. Но Мессинг уже напустил на лицо равнодушное выражение.

– Скребцова Дарья Павловна… – начала повторять Елена.

– Да понял я, понял, – перебил он. – Ладно, наведу справки. – Он приблизился к девушке, осторожно положил ей ладонь на голую спину. – А где ты будешь юбилей Октября отмечать, а?

– Не знаю еще, – пожала она плечами.

Мессинг шагнул к выходу из комнаты, в дверях остановился и пристально взглянул на Елену.

– Значит, никаких новых контактов с бывшими офицерами у тебя не было, я правильно понял?

– Ну я же сказала, – медленно отозвалась девушка.

Мессинг хмыкнул, послал ей воздушный поцелуй и вышел из комнаты.

Елена тяжело опустилась на постель, уронив голову в подушку…

Владимир рискнул тронуться с места, только когда убедился в том, что милиционеры убрались с кладбища. Скорбный, завывающий звук автомобильных моторов был слышен, наверное, на всем острове. Потом наступила тишина, прерываемая только шелестом ветвей деревьев.

Сабуров осторожно поднялся со скамьи, поклонился в последний раз могиле деда, на которой случайно (или нет?) оказался и двинулся вдоль кладбищенской стены. Куда теперь? Никаких мыслей по этому поводу у него не было. Ясно, что нужно было пробраться в центр, но как это сделать? Наверняка милицейское оцепление простоит на набережных до утра…

Звук, раздавшийся из-за покосившегося металлического креста, заставил Владимира вздрогнуть. «Засада!» Он мгновенно выхватил браунинг, но тут же понял, что тревога была ложной: на него смотрели бесконечно испуганные детские глаза.

– Ты откуда тут? – хриплым шепотом спросил Сабуров первое, что пришло в голову.

Беспризорнику, судя по всему, было лет пятнадцать, не больше. Он смотрел на Владимира с неприкрытым страхом.

– Не бойся, я не из милиции, – поспешно сказал Сабуров.

Паренек недоверчиво усмехнулся.

– Ага, а сам с пушкой ходишь…

Сабуров спрятал браунинг.

– Не знаешь, как выбраться отсюда в центр? – спросил он у беспризорника. – Они за мной охотятся…

Беспризорник хмыкнул.

– Ага, заливай больше… Я на Васильевском всех урок знаю.

– Кого? – удивился Владимир.

– Ты что, не блатной? – удивился в ответ беспризорник.

Сабуров вздохнул.

– Слушай, парень. Мне нужно в центр, так, чтобы не попасться милиции. Сможешь тихо вывести меня с кладбища в Гавань?

Беспризорник задумался.

– А что дашь?

– Советские деньги устроят?

Глаза беспризорника вспыхнули неподдельным интересом.

– Советские?! А ты что – несоветский?!..

Владимир молчал.

Беспризорник решительно поднялся с кучи опавших листьев и подтянул штаны.

– Пошли, – он повелительно мотнул головой куда-то в сторону.

Идти оказалось не так уж далеко. Где-то на западной окраине кладбища Владимир и его проводник перебрались через стену и сразу же оказались в лабиринте портовых складов. Ветер стал злее и резче, чувствовалась близость моря.

Примерно через десять минут ходьбы беспризорник остановился перед какой-то деревянной дверью и коротко, решительно постучал. После большой паузы дверь открылась. На пороге стоял коренастый кривоногий человечек, судя по всему, сильно заспанный и весьма недовольный жизнью.

– Ну чего надо, Смола? – буркнул он, глядя куда-то в сторону.

Вместо ответа беспризорник склонился к нему и приглушенно забормотал что-то. Сколько Сабуров не вслушивался в это бормотание, он так и не смог разобрать ни слова.

Наконец кривоногий тяжко вздохнул и, почесав в затылке, взглянул на Владимира.

– Чем платить будешь?

– За что? – удивился Сабуров.

– Как за что? – в свою очередь удивился кривоногий. – Тебе ж в центр надо?

– Ну, надо, – согласился Владимир. – А ты что…