Взрыв в бухте Тихой
Шрифт:
Подождав, пока все рассмотрят фотографию, мичман вынул из кармана старинные массивные часы фирмы Павел Буре, которым, кстати, он доверял больше, чем сигналам точного времени по московскому радио, и голосом, в котором вдруг послышались боцманские хрипловатые нотки, предложил:
— Спать пора, товарищи, спать! Завтра работа…
…Комбинезон после стирки так сел, что в нем было неудобно работать, и Шорохов снял его, оставшись в одних трусах.
— Наденьте тельняшку! — посоветовал Крестич.
— Не надо, — отмахнулся
Он поправил ремешки ларингофона, берет и, перепрыгивая через камни, пошел к мине. Теперь он остался один на один с сигарой трехметровой длины и более чем полуметровой толщины, начиненной почти тонной сильнейшего взрывчатого вещества; и только красная ниточка провода связывала его с оставшимися за скалой товарищами.
Как все было просто, когда он разряжал собранную Бондаруком и уже обезвреженную капитаном третьего ранга мину. Тогда стукнул нечаянно по корпусу ключом и вслед за этим услышал спокойный голос Рыбакова:
— От такого удара может сработать акустический взрыватель…
И все. А сейчас перед ним сложный механизм, устройство которого он знает весьма и весьма приблизительно. Что нового применил в этой мине конструктор, что скрывалось за возгласом Бондарука «Здесь!..»?
«Чтобы победить, выиграть схватку с конструктором — одного желания мало. Нужно верить в победу, добиваться ее знаниями, выдержкой, умением, настойчивостью», — вспомнились слова Рыбакова.
— Да, не легко придется. Маловато у него еще умения, опыта. Остается выдержка, настойчивость и, самое главное, — вера в победу.
Когда Шорохов шел к мине по гладкой, нагретой солнцем гальке, мелькнула мысль:
«Может быть, на скале появится еще один обелиск…»
Усилием воли он прогнал эту мысль, заставил себя думать о другом, а сейчас он об этом и не вспоминал. Да и вообще он ничего не помнил, не видел, не замечал, во всем мире остались только он да мина.
— Ну что ж, надо начинать! — сказал сам себе Шорохов и улыбнулся: ведь эти слова сейчас запишут в журнал.
«В какой горловине установлен гидростатический взрыватель? В правой, левой или в центре?», — думал Шорохов. Об этом мог сказать только конструктор, да тот, кто собирал эту мину. «А если придется, как Бондаруку, открывать все три?»
Каждое лишнее движение увеличивает опасность взрыва. Может сорваться ключ, да и вообще, кто знает, от чего готова взорваться мина?
— Начинаю со средней горловины! — сказал Шорохов и, положив на корпус мины войлок, установил ключ, затем стал нажимать на него. Или туго зажата резьба, или заржавела от времени, но горловина не поддается. Шорохов выбрал получше опору для ноги и навалился на бронзовую ручку ключа всем телом. И вот сдвинулась крышка горловины с места сначала на миллиметр, затем больше и больше.
Перед ним открылась внутренность отделения, где расположена боевая аппаратура мины. Приборы, витки индукционных катушек, черные нити проводов… Поди разберись во всем этом! А ведь каждый из них в боевом положении, одно неверное, даже неощутимое для глаза движение, включится запальная батарея и — взрыв.
В том же порядке, как это делал Рыбаков, Шорохов начал разоружать мину. Нервы напряжены до предела, весь организм подчинен одному — выиграть схватку с конструктором мины,
не допустить ошибки, и от этого глаза, кажется, видят зорче, руки, словно получившие дополнительную способность ощущать, действуют с точностью хорошо выверенного механизма.К этому прибору приступил Бондарук и только успел крикнуть: «Здесь!..». Что же тут такое, почему взорвалась мина?
Жарко, душно, немного дрожат руки, в голове почему-то крутятся слова глуповатой песни: «Курил в Стамбуле злые табаки». И как мешает пот! Шорохов проводит рукой по лицу, но рука тоже влажная.
«Надо было тельняшку надеть», — вспомнил он совет Крестича. Затем снял берет, вытер им лицо и, отбросив его в сторону, снова склонился над горловиной.
«Что же здесь такое?» — мучительно думал Шорохов, глядя на прибор, принесший смерть Бондаруку.
«Главное — не торопитесь, — вспомнил он утренний разговор с Рыбаковым. — Хотя говорят, что известное выражение „На ошибках учимся“ к нам неприменимо, однако и нам приходится учиться на чужих ошибках. И мои, да и ваши знания во многом оплачены ошибками других. Бондарук тоже где-то ошибся… Теперь поставьте себя на его место, подумайте, что бы сделали вы на его месте, и постарайтесь, если это, конечно, возможно, сделать по-другому. Обратите внимание на резьбу…»
Виктор начал восстанавливать в памяти все, что говорил Бондарук при разоружении мины. Вот он наложил ключ на головку прибора, начал его откручивать…
Виктор еще — уже в который раз! — осмотрел прибор, но ничего подозрительного в нем не было. Вытерев руки о трусы, ощупал его. Тоже все нормально, только вот почему-то завернут не до конца: между головкой прибора и панельной доской, небольшой, примерно полумиллиметровый зазор.
«Для чего?» — подумал Шорохов.
«Обратите внимание на резьбу», — снова вспомнились слова Рыбакова.
«Что если здесь левая резьба? — вдруг мелькнула мысль. — Тогда Бондарук вместо того, чтобы вывернуть прибор, зажал его до отказа, контакты замкнулись и… Так вот что он хотел сказать: „Здесь левая резьба!“, а успел сказать только первое слово».
— Предполагаю, что на приборе левая резьба, начинаю откручивать, — четко сказал лейтенант.
Так и есть, левая резьба. Виток… Еще один… Вот прибор у него в руках, поставлен на предохранитель и положен на гальку. «Вот тебе и „злые табаки“», — радостно думает Шорохов, затем еще раз осматривает отделение боевой аппаратуры и облегченно вздыхает. Вскрыть зарядное отделение и вывернуть запальный стакан с патроном — несложно.
— Дальше проезд закрыт, — сказал шофер, останавливая машину.
«Наверное, дорогу ремонтируют», — подумала Оля, увидев на шоссе много работающих людей.
— Тут недалеко, — ободрил шофер. — Пешком дойдете!..
Нет, Ольга не могла ждать эти три-четыре дня, не могла и не хотела. К чему, зачем? Там Виктор, там могила Федора… И, еле дождавшись утра, она побежала на автобусную станцию. Автобус должен был отходить через полтора часа, и Ольга села в попутную машину.
Как медленно тянулась дорога! Ей казалось, что шофер нарочно не спешит, хотя стрелка на спидометре все время стояла правее цифры «50».