Взрыв в бухте Тихой

И у Павла такой же путь в жизнь намечался. А вот сейчас вспомнились советы товарищей, и ему так захотелось учиться, а потом написать такую же могучую музыку, только чтобы в ней слышалось, жило величественное, грозное, ласковое, вечно волнующееся и вечно что-то обещающее море…

— Личный состав ноль шестнадцатого на корабль! — прозвучало в зале.

Рябинников поднялся и бросился к выходу. Через несколько минут он был уже на катере.

— Не удалось концерт дослушать? — встретил его у трапа Лиходеев.

Павел только рукой махнул.

* * *

Уже и сигнал боевой тревоги отзвучал, уже и катер вышел в море, а Павел Рябинников все еще находился под впечатлением концерта, в ушах его все еще звенели звуки Богатырской симфонии. Павлу давно хотелось с кем-нибудь посоветоваться: стоит ли ему стремиться стать музыкантом, есть ли у него для этого способности. Сегодня, после концерта, он думал поговорить с дирижером, да вот как получилось. Что же поделаешь — служба.

«Ничего, жизнь еще только начинается, мое от меня не уйдет!» — подумал Рябинников, внимательно осматривая свое заведование — гидроакустическую аппаратуру, способную «видеть» и «слышать» морские глубины. Вот шумопеленгатор. В подводной части корабля установлен специальный прибор для улавливания подводных шумов, затем звуковые колебания превращаются в электрические, усиливаются и уже прослушиваются гидроакустиком. Старший матрос Рябинников наизусть знал шумы почти всех видов кораблей.

Павел переводит взгляд на станцию ультразвукового подводного наблюдения. Эта станция посылает импульсы ультразвуковых волн, которые, отражаясь от встречных предметов, многое рассказывают опытному наблюдателю. Сейчас станция не работает, экран электронного индикатора серый, безжизненный.

Когда Павел Рябинников вместе со старшиной I статьи Новосельским впервые спустился в рубку, где расположена гидроакустическая аппаратура, то растерялся. Так много здесь разных механизмов, приборов, ручек настройки, индикаторов, что, казалось, жизни не хватит, чтобы изучить все это. А много ли времени прошло, и уже моряк чувствует себя здесь как дома. Он отлично знает назначение каждого прибора, безошибочно, не глядя, находит нужную ручку управления, понятен ему и язык светящихся индикаторных «глазков».

С мостика поступает приказание:

— Открыть вахту!

Рябинников включает шумопеленгатор, поправляет на голове наушники. Сначала ничего не слышно, затем раздается легкое гудение, и вот властно врывается голос моря. Море поет. Плещутся волны, шумит прибой, звенит перекатываемая водой галька, и все это сливается в чудесную завораживающую музыку. И как только Павел остается один в рубке и включает аппаратуру, он забывает обо всем на свете: голос моря властно захватывает его.

Конечно, хорошо и на палубе, особенно в такие теплые летние ночи, как сейчас. Море, наполненное мириадами мельчайших светящихся организмов, горит. То вспыхивает от всплеска ярким голубым огнем гребень волны, то, вспугнутая шумом корабля, стремительно бросится в сторону рыба — и зарницей блеснет яркий луч, а позади катера, почти до самого горизонта, остается сияющая полоса… Хорошо!

Павел, когда не несет вахту, всегда выходит на палубу, но все-таки в рубке с наушниками на голове лучше, тут по-настоящему сливаешься с морем, словно беседуешь по душам со старым хорошим другом.

Рябинников, хотя и недавно служит на пограничном катере, а самостоятельно несет вахту всего второй выход в море, уже успел сродниться с морем, полюбить его той любовью, которая остается на всю жизнь. И он уже не может без того, чтобы не ощущать дрожи корабля от работы мощных моторов, чтобы не слышать плеска волн за бортом, а в телефонах — певучего голоса моря. В такие минуты ему хочется навсегда связать свою жизнь с тревожными буднями военной службы, с вечно качающейся палубой катера.

Да, собственно говоря, старшина группы гидроакустиков старшина I статьи Новосельский не раз советовал:

— Кончите службу — оставайтесь на сверхсрочную. Ведь вы же прирожденный гидроакустик!

Старший матрос Рябинников, действительно по шуму винтов легко определял вид корабля, брал пеленг. Он мог отличить сухогрузный транспорт водоизмещением в шесть тысяч тонн от такого же транспорта водоизмещением в восемь тысяч тонн, определял на слух, груженым идет корабль или его трюмы пусты.

Правда, иногда случалось, что Рябинников не мог сразу установить контакт с кораблями, особенно с мелкими, но старшина Новосельский заставлял тренироваться каждую свободную минуту, и последнее время и здесь Павел не ошибался.

Недавно Новосельский демобилизовался. Перед отъездом старшина долго беседовал с Павлом. Они сидели на молу военной гавани. Перед ними расстилался порт, плыли в голубом небе дымы кораблей, качались стрелы кранов, раздавались гудки буксиров, слышался звон металла. Неподалеку от них стояло несколько светло-серых военных кораблей, а ближе к выходу из гавани — длинный и узкий, как стрела, пограничный катер, ставший теперь Павлу вторым родным домом.

— …Трудно мне расставаться с морем, привык к нему, — глуховато говорил тогда старшина, посасывая папиросу, по привычке зажав ее в кулак. — Теперь оно долго мне сниться будет… Но и астрономию я не могу бросить, нужно закончить учебу…

Новосельский страстно был увлечен астрономией, мечтал работать на радиоастрономической обсерватории и еще до службы закончил два курса радиотехнического института. Звездное небо он знал, казалось, лучше, чем свои пять пальцев, о планетах же рассказывал так, словно побывал на них в прошлое увольнение.

Товарищи по службе иногда беззлобно подшучивали над старшиной:

— Как там, новая звезда не появилась?

— Появилась, — спокойно отвечал Новосельский. — И, возможно, потомки ваших потомков даже увидят ее…

— Ты, Павел, смотри, — говорил тогда старшина, — если тебя так тянет к музыке, то… Но ведь и гидроакустиком не каждый сможет стать. А это подводные глаза и уши катера…

Не раз думал об этих словах Рябинников, и мысли его как бы раздваивались. В ушах постоянно звучала музыка, руки тянулись к инструментам, но в то же время море все более притягивало его.

Вот и сейчас Павел вспомнил разговор со старшиной и так ясно увидел его высокую, стройную, собранную фигуру, словно он стоял здесь рядом, в рубке.

«Помню ваши советы, товарищ старшина!» — улыбнулся Павел и, поправив наушники, стал вслушиваться в пение моря. Как будто бы и однотонный, но в то же время бесконечно разнообразный, наполненный неисчислимыми нюансами голос его не умолкал ни на миг. И так хорошо мечталось под тот привычный и всегда волнующий шум! Рябинников вспомнил свое детство в далеком северном селе, учебу, работу в колхозе, затем первые месяцы службы… Как-то там дома? Отцу не до него, своих дел много. Его недавно назначили бригадиром, приходится вникать в новую работу, а вот мать, наверное, ежедневно вспоминает и не раз…