Warhammer 40000. Катарсис

Один рывок и меч выскользнул из ножен. Клинок замер у самого горла Агатана, едва не вкусив крови. Взгляд Реоса, словно взгляд змеи столкнулся с таким же взглядом вичера. Гладиатор не дрогнул, даже не шелохнулся и по заскользившей на губах улыбке было ясно, что он готов придумать достойный ответ, но Реос его опередил:

– Одному мечу я доверяю точно и он ближе других к тебе, - Архонт воткнул клинок в землю перед воином у которого его позаимствовал, затем кивнув Ристелл прошел мимо вичера.

Проходя вслед за Реосом мимо Агатана, она была готова к защите. Гладиатор проводил ее холодным взглядом, но все же сдержал бросавшуюся в глаза ярость.

Ристелл думала, почему Архонт столь беспечно прошел в лагерь врагов, но поравнявшись с ним, задала другой вопрос:

– Почему ты не довел дело до конца?

Взглянув на Реоса она заметила, что он улыбается, но теперь его улыбка не пугала, а согревала каким-то озорным весельем:

– Последний ход я доверю тебе, Ангел. Твоему мечу.

Она склонила голову, подозревая, что Реос заметил ее готовность вступить в безнадежный бой против армии вичера. Только сейчас она заставила себя отпустить рукоять.

– Исход иных сражений порой зависит от весьма незначительных жестов, - Реос вернулся к изучению древа.

Возможно этим он хотел сказать, что поставил на место вичера, но канонисса не была уверенна в эффективности такого жеста, хотя безусловно смерть Агатана могла послужить командой для его сторонников.

Только сейчас Ристелл задумалась о том, как разделились войска Реоса. Возможно причина уверенности Архонта в том, что среди окружавших их воинов не все присягнули в верности гомункулу или вичеру. Если только Вормас не провел чистку рядов, едва Веллория послужил его целям.

Ее душило отсутствие информация, она чувствовала себя слепой, бредущей по канату над пропастью, но в спину дышал вичер и в очередной раз ответам придется подождать.

Чем ближе они подходили к древу, тем внушительней оно казалось. На память пришли дела об артефактах, затуманивающих разум, но по сути своей не наделенных каким-либо сильным свойством. Пустышки, отравляющие наивных еретиков. Но здесь Ристелл ощущала иное. «Листья» - зеркала манили своими плавными движениями, словно подвешенные на нитях света они вращались вокруг своей оси, являя взору подернутые рябью тени иных миров. Могущество этого артефакта казалось бесспорным. И все же первый порыв восхищения прошел, оставив после себя привкус меди во рту, да мурашки на коже.

Это варп. Так сказал голос. Похоже она успела привыкнуть к отраве сочащейся из имматериума. Обрела иммунитет. Эта мысль заставила ее сжать кулаки. Так просто и беспрепятственно тщеславие вело ее к ереси, а впереди маячила возможность пасть окончательно или совершить последний рывок к трону императора, сорвать планы темных, гомункула и… Реоса.

Архонт не замечал воинов вокруг, словно шел по аллее в собственном дворце, а темная рать была не более чем деревьями его сада. Что за козырь он держал в рукаве? Почему бы Вормасу просто не схватить его и не приказать пытать, пока Реос не выдаст секрет нахождения второй части ключа? Тем более теперь, когда стало ясно какие фигуры белые, а какие черные и партия близится к своей развязке.

Вблизи шеренги воинов не производили ужасающего впечатления, но Ристелл не обманывалась на этот счет. Она знала, что за спинами первого ряда стоит второй, третий…, еще сотни. Словно зубы капкана или снежный настил, готовый вот-вот сорваться лавиной и поглотить наложницу с Архонтом.

Страх отступал лишь, когда она рисовала перед глазами смерть гомункула. С одной стороны, она забрела в стан врага, но с другой, сейчас с ней был Реос, ведущий игру и меч, способный отрезать голову палачу. Если ценой этого станет ее жизнь, что ж…, пусть так и будет. Именно сейчас Ристелл понимала, что отступить не только невозможно, но и не верно. Рабы ушли из-под плети эльдар, возможно ее сестры нашли покой у трона императора, значит все что осталось сделать, это обезопасить Империум от силы древнего артефакта… или погибнуть пытаясь.

Ристелл…

Словно эхо от знакомого голоса

Я рядом, уже близко, Перышко.

Ею завладело желание закрыть уши руками, дабы избавиться от нескончаемого далекого гула, голоса варпа, заглушающего шепот в ее голове. Это Кхан, его голос. Впервые Ристелл не ощущала, что вот-вот проснется. Несмотря на реальность, напоминающую кошмар, она знала, что токсин Вормаса уже растворился в ее крови и был нейтрализован амальгамой. Сны кончились, а голос ее учителя остался.

Кхан.

Ристелл знала, что взывать к учителю опасно, стоя посреди темного племени, по колено в тумане варпа, но ей нужно было убедиться в том, что инквизитор не фантом, не пытка надеждой.

Отклика не было. А через пару шагов они вышли к сплетению тончайших корней Древа. Лучи света, образующие ствол и ветви, плавно стекали к земле, где вселяя первобытный ужас в сердце канониссы обращались в кровеносные сосуды и капилляры, лоснящиеся и скользкие от крови. Туман варпа словно нарочно открыл взгляду картину безумней и страшнее которой, Ристелл не видела за все время пленения и годы жизни до него – сосуды, словно змеи и черви, увлеченные игрой заклинателя вылезали из сотен гниющих тел рудокопов Империума в истлевшей одежде. Тех самых, которые встретили ее отряд как врагов. Скрученные неестественным для живых образом, они образовали холм, из которого бил фонтан света – Сердце Мира. Должно быть именно артефакт позволял телам спастись от жестокого времени и разложения.

Канонисса замерла, не в силах идти дальше. Какое-то безумие обратило взгляды мертвецов к ней и казалось, что все вокруг исчезло, осталась только пустыня, холм из гниющих трупов и необыкновенно, лживо непорочное и прекрасное Древо.

Ей хотелось кричать, но голос пугливо свернулся в горле. Хоте-лось броситься и вырывать лучи света из тел ее сестер и братьев, но мышцы не отзывались на команды или страх не позволял ей эти команды отдать.

Она почувствовала прикосновение к плечам, знала, что это Реос, видела как шевелятся его губы, но не могла понять ни слова. Руки, долгие годы усваивавшие суровое воспитание веры в эклезиархии, дрожали от желания сжечь весь холм дотла, истребить этот памятник осквернению. На какое-то мгновение эти чувства словно вернули Ристелл в ту пору, когда она была сестрой битвы, а не наложницей Повелителя тьмы. Но огнемета не было под рукой, а вокруг стояла армия, готовая обратить ее в тлен, за единственный неосторожный жест. Ее словно привели на поклонение богу зла. Вновь всколыхнувшаяся вера отогнала прочь наивные предательские мысли, воспользоваться древним артефактом и в то же время разум твердил, что при подобном раскладе у нее нет ни единого шанса уничтожить Сердце Мира. Может Император привел ее сюда в назидание? Показать всю мерзость и жестокость варпа, возродить ослабшую веру. Возможно он привел ее сюда лишь для того, чтобы она смогла умереть тем, кем мечтала – сестрой битвы, а не рабыней Архонта.

Проснулись страхи первого дня плена, когда каждый был готов поведать ей о жестокости детей тьмы. Неужели она настолько породнилась с ними, что уже забыла об их естестве, гнилом нутре, жаждущем чужих мучений и боли.

Что же так удивляет тебя?

Этот голос, в отличие от голоса Реоса нашел путь в ее сознание, быть может от того, что звучал в ее мыслях, а может потому, что она ждала и боялась его услышать. Потому что он эхом повторил ее мысли и принадлежал тому, кто охотно делился с ней историей зла. Надежды на то, что вичер разделался с гомункулом не оправдались. Под зеркальной кроной сердца Мира, попирая тела людей, стоял Вормас Нкуаб, собственной персоной… в окружении инкубов, похоже определившихся со стороной или всего лишь исполнившие роль конвоя, проводившего наивного Архонта в лапы палача.

Ветви древа словно распускались за спиной Вормаса и его силуэт напоминал ангела тьмы в ореоле благословенного света. Словно грязная тень на белоснежной епитрахили.

Лица палача не было видно, но его глаза светились отраженным светом, напоминая Ристелл о том мгновении, когда она впервые заглянула в них.

Он стал медленно спускаться к ним и каждый его шаг по мертвым телам, словно удар по сердцу канониссы, заставлял ее сильнее сжимать рукоять цепного меча.

– Сердце мира нуждается в крови, - Уже вслух произнес палач, остановившись перед Архонтом, наконец выплыв из тени и обретя привычную форму гомункула, - На то оно и сердце.