Я - АЛКАШ

Наш переход на другой берег Байкала в посёлок Усть-Баргузин, по словам шкипера Николая, займёт не более суток и потому терять драгоценное время полной свободы нам не хотелось. Раз уж так получилось, что всю нашу бригаду командир отряда Потап решил отправить в ссылку в далёкий байкальский посёлок, то мы хотели воспользоваться нашей независимостью по полной программе. И поставленный во главе нашей банды комиссар Матвей ничего поделать с нами не мог. Парень он был неплохой, а главное как оказалось не глупый – противопоставлять себя бригаде здоровых балбесов он предусмотрительно не стал и смотрел на наши приготовления сквозь пальцы. Ещё днём мы заслали наших извечных гонцов Бича и Соловья в Листвянку и те вернулись с двумя сумками полными портвейна. Комиссар только вздохнул, когда мы мимо него затаскивали пойло на лихтер. Ему с нами ещё предстояло жить там в посёлке, и не просто жить, а работать и потому портить отношения с самого начала командировки он благоразумно не захотел.

Вообще-то наш стройотряд базировался в порту Байкал, небольшом посёлке в том месте, где Ангара с рёвом вытекает из великого озера. Приезжали мы сюда уже второй год, и нам тут очень нравилось. Часть отряда работала в порту грузчиками – порт Байкал был перевалочным пунктом для народнохозяйственных грузов, прибывших по железной дороге, – другая часть строила для порта пирс, отгораживающий акваторию порта от иногда бушующего озера-моря. Все заработанные деньги шли в общий котёл и делились в конце отряда согласно КТУ, коэффициента трудового участия – была такая примочка во времена развитого социализма. Работали мы много, практически без выходных, но пачки купюр, которые в конце сентября нам раздавал командир, были солидными, и за это стоило три месяца поломаться. Несмотря на тяжёлую работу и хронический недосып мы, тем не менее, никогда не пропускали возможность сходить на танцы, которые в посёлковом клубе по субботам и воскресеньям проводил опойного вида мужичёк, которого мы беззлобно прозвали «диск-жокей». А какие танцы без спиртного? Здоровые, 19-21-летние парни, да чтобы не выпили перед танцульками по паре стаканов разведённого питьевого спирта (а в сельмаге посёлка кроме этого напитка ничего отродясь и не было) – нонсенс! Раскрашенные как матрёшки, одетые в болоньевые куртки, тренировочные штаны с лампасами и резиновые сапоги местные дамочки и сами приходили на встречу со студентами из далёкого волжского города, конкретно приняв на грудь. Вот собственно из-за этих чрезмерных возлияний перед танцами наша бригада и отправлялась в командировку (ссылку?) в далёкий посёлок Усть-Баргузин.

Один из «танцевальных» дней совпал с днём рождения члена нашей портовой бригады, весёлого парня, которого мы называли Мизик. Этот пацан всем был хорош, работал, как черт, но имел один недостаток – абсолютно не умел пить. Нет, выпить-то Мизик как раз мог много, благо здоровье и комплекция позволяли, но спиртное на него действовало угнетающе, мягко говоря. Когда «планка падала» к нему лучше было не подходить, а тут как назло на танцы зарулил наш командир отряда. Ну, и Мизик выступил на него по полной программе. Командир сразу же вспомнил, что в отряде «сухой закон», и на следующее утро поставил вопрос ребром: или он отправляет Мизика домой с письмом в деканат, а это означало автоматическое отчисление нашего товарища из института, или мы всей бригадой едем в Усть-Баргузин и там работаем на разгрузке две недели. Сами понимаете, что мы выбрали второе. Почему эта командировка считалась Потапом наказанием, мы поняли только когда прибыли в этот самый Усть-Баргузин, а поначалу мы даже радовались, что вырываемся на вольные хлеба, под надзором одного только комиссара, которого мы, если говорить честно, ни во что не ставили.

Как потом оказалось, у командира была и другая причина отправить нашу бригаду с глаз долой, и скорее всего мы бы поехали в любом случае, а его ультиматум был просто проверкой на вшивость. Дело в том, что именно в то лето в порту Байкал правоохранительные органы начали великий «шмон». Сказать, что здесь воровали, значит не сказать ничего. Тащили все, начиная с крановщиков и приёмосдатчиц и заканчивая самым высоким начальством. И не удивительно, что ОБХСС и прокуратура наконец-то занялись расследованием, хищение социалистической собственности – это вам не хухры-мухры. Надо честно сказать, что и мы студенты, бойцы ВССО, иногда пользовались тем, что плохо лежит. Короче говоря, крали, чего уж там скрывать. Но брали мы только для себя и уж никак, ни с целью продажи. Сигареты, чай, сахар, спиртное – но в очень небольших количествах, в пределах официальных допустимых потерь. Но когда менты взяли за жопу местных жуликов, то те естественно быстренько перевели стрелки на нас. И вот тех парней, кто уже во второй раз приехал на Байкал стали дёргать в ментуру. Первым кому выпало удовольствие пообщаться с мусорами, был Решут. Вот оттуда из ментуры мы и ждали его перед отходом лихтера. После того как Серёгу вызвали в Слюдянку – именно в этом городе находилась транспортная милиция, которая и вела это дело – Потап наверняка быстро просёк ситуацию и решил всю нашу бригаду, а мы все приехали в порт по второму разу, отправить подальше от следствия. Конечно честь ему и хвала за такое решение, но нам всё равно миновать узилища не случилось. Забегая вперёд, скажу, что по прибытию обратно в порт Байкал, почти вся наша бригада побывала в КПЗ города Слюдянка. Вызывали нас туда группами, и уезжали мы на допрос с шутками и прибаутками, а возвращались по одному, на дизельном тепловозике-«передачке», немного пришибленными от общения с беспредельщиками из сибирской милиции, и честно скажу какими-то повзрослевшими - но это уже совсем другая история. От сумы, да от тюрьмы не зарекайся!

Обо всех этих слюдянковских страстях, порядком напуганный Решут решил нам поведать, как только мы отошли от берега, и уселись за стол в кубрике шкипера. Но мы не очень-то ему верили и после того как выпили по паре кружек вина разговор сам собой перешёл на более актуальные для молодых парней темы: о девках, и о предстоящей работе без командирского надзора. Пятнадцать человек, не считая шкипера, с трудом помещались в тесном кубрике, к тому же все одновременно закурили и через полчаса мы уже вылезли наружу, и, прихватив закуску с выпивкой, расположились прямо на трюмных крышках лихтера.

Нам повезло с погодой, и на озере был полнейший штиль. Было слышно, как тихо шумит вода вдоль борта, а впереди виднелись топовые огни буксира. Шелест рассекаемой воды и монотонное почавкование старенького дизеля на буксире – мы даже замолчали, слушая тишину. Через некоторое время из поля зрения пропали и очертания берега, во все стороны, насколько хватало взгляда, простиралось великое озеро-море. Небо было ясным, с множеством звёзд и великолепной полной луной, свет от которой, оставлял на спокойной глади Байкала отчётливую дорожку. Ручаюсь, что все мы, будущие судовые механики, в первый раз в жизни почувствовали, что это такое, наша будущая профессия. И хотя мы находились всего лишь на гружённом мешками с мукой и комбикормом лихтере, которого тащил на стальном тросе старенький ржавый буксир, ощущение чего-то значительного охватило каждого из нас. А впрочем, может это только я, романтик, видел во всём этом что-то эдакое, и зря говорю за всех. Молодым парням несвойственно делится своими душевными переживаниями и мы, естественно, ни о чём таком не говорили. Но то, что когда все мы выползли из душного кубрика и, устроившись на палубе, замолчали – это я помню точно. 

 Двадцать четыре бутылки по 0,8 портвейна для нашего коллектива были, конечно, невесть каким запредельным количеством. Но, то ли сказалось нервное ожидание отхода, то ли – усталость, а мы в тот день разгрузили три вагона (и загрузили в лихтер), короче вскоре многие из нас заснули прямо на крышках, а часть разместилась в кубрике допивать. Я смутно помню финал – а я был как раз из тех, кто боролся до конца, – но вот своё пробуждение запомнил очень хорошо. Каким-то образом я закатился под единственную шконку в кубрике шкипера, и когда очнулся, то с трёх сторон вокруг себя обнаружил плохоструганные доски. В похмельном мозгу почему-то появилась нездоровая мысль о том, что я в гробу. От моего душераздирающего крика проснулись многие, и потом со смехом доставали меня из-под шконки, днище которой было деревянным, вот его-то я и принял за крышку гроба. Было уже утро, и мы подходили к Усть-Баргузину. Унылый пейзаж и похмелье не способствовали хорошему настроению.

Похмелившись остатками портвейна – студенты не допили, неслыханное дело! – мы развалясь, устроились на палубе лихтера и, разглядывая серые, барачного типа, домишки посёлка, вслух обсуждали перспективы нашей дальнейшей жизни в этом забытым Богом уголке.

– Интересно, есть ли тут танцы, - задумчиво произнёс виновник нашей ссылки Мизик.

– Вот, блядь, только тебе о танцах и думать! – комиссар Матвей был грустен, ему такие вот питейные марафоны были не привычны, а похмеляться он не стал из принципа.

Мизик скроил непонимающую физиономию, а мы все дружно рассмеялись.

Хорошо ещё что здесь, в Баргузине, начальник пристани имел привычку рассчитываться с бригадой за каждый рабочий день сразу, после смены. У него грузчиками всегда были местные бичи, а те требовали расчёт на месте. Комиссар Матвей об этой местной традиции не знал, и мы в конце первой же смены получили деньги сами и в тот же вечер всей бригадой нажрались в усмерть. Оказалось, жить можно и здесь.

А уже через пару недель мы, добросовестно отработав весь срок ссылки, убыли обратно в порт Байкал. Дорогу назад мы проделали уже на другом лихтере, с не менее странным названием – «Р.Люксембург». Шкипер на нём был суровый и молчаливый мужик, к тому же непьющий. И потому весь переход мы просто спали, отходя от тяжёлой работы и каждодневной баргузинской пьянки.

 Самым счастливым человеком на борту лихтера был наш комиссар Матвей, за время командировки изрядно потерявший в весе и с характерными синими кругами под глазами.

август 1983г. порт Байкал – посёлок Листвянка

– Вы, что, действительно не хотите поехать в Песчанку? – в который раз за время разговора переспросил нас командир отряда Потап.

– Не-а, а чего мы там не видали? – улыбались мы.

– Отдохнуть не хотите? Я «сухой закон» в отряде отменю, водки попьёте, - Потап либо претворялся, либо чего-то не догонял – водку мы и так пили почти каждый день.

– Вы нам лучше два отгула дайте, когда вернётесь. Мы в интуристовский бар хотим съездить, - всё-таки вынудил гад выложить все наши карты.

– Что местные бляди уже не в радость? – усмехнулся наш бравый начальник.
– Свежачка захотелось?

Потап всегда любил показать, что он «рубаха парень», и что ничего человеческое ему не чуждо. Каждый день на утреннем построении отряда он, осматривая наши опухшие от вина и недосыпа лица, качал головой и разглагольствовал на тему наших беспорядочных половых связей с местными красотками. «Нет, я конечно тоже в ваши годы раздавал сметану направо и налево, но спать-то надо! – деланно хмурясь, командир прохаживался перед строем, - Гуляйте, только на работе не спать! А то заснёте с мешком на плече, ёбнитесь с рампы – отвечай за вас потом!». Мы послушно кивали головами, а по ночам вылезали из окон барака, где квартировал наш стройотряд, и ныряли в байкальскую темноту, спеша на свидания к своим подружкам. Потап на всё закрывал глаза, все его утренние пассажи произносились для проформы – он был мудрым человеком.