Я — авантюрист?
Шрифт:
Оскорблённая Нина вцепилась зубами в его кисть. Герман вскрикнул и свободной рукой ударил девушку в лицо. Некоторое время он рассматривал укушенный палец, затем глянул в сторону лагеря. Приняв решение, парень легко поднял с травы тщедушное беспамятное тело, забросил на плечо, словно мешок, и двинулся в сторону дороги, которая вела в разрушенный город.
Ветка хлестнула по щеке, даже слегка оцарапала. Нина дернула головой, отстраняясь, и поняла, что лежит на чём-то, мерно покачиваясь.
«Герман, — вспомнила и сообразила она, —
— Отпусти, — кулачок ударил по могучему плечу, — немедленно отпусти!
Её больно перехватили поперек, сбросили, едва не уронив. Ноги косо приземлились, подогнулись от неожиданности. Чтобы не упасть, Нина ухватилась за Германа. Тот подстраховал обеими руками, поставил прямо:
— Очухалась? Тогда сама топай, я тебе не носильщик, — и зашагал прочь.
— Где мы? — оглянулась девушка, не узнавая место.
Луна серебрила жуткий пейзаж — пустая дорога, поросшая кустарником и порванная трещинами на мелкие неровные блоки, словно пустынный такыр, а за обочиной — поваленные и переломанные деревья, деревья, деревья…
Безоблачное небо и холодное ночное светило придавали миру безжизненную чёткость двуцветия. Чёрное отделялось от серебристого границей, за которой детали не различались, становились невидимыми. Но и светлая сторона добротой и щедростью не отличалась — она растворяла в себе полутона, что придают достоверность предметам, и отливала ртутной мертвенностью.
— Герман, стой!
— Чего ради? — ответ был брошен через плечо, а парень быстро удалялся.
— Где лагерь? Мне надо вернуться!
Герман расхохотался, обернулся полностью, отчего фронтальная поверхность тела оказалась в тени, а контур — залила ртутная белизна.
— Не хочешь быть моей тёлкой, возвращайся, кто мешает? А я пошёл!
Чем дальше он уходил, тем страшнее становилось Нине:
«Оставаться тут, среди поваленного леса? Пережидать ночь в этой жути, безмолвной, словно кладбище?»
Как ответ, прилетел звук, от которого мороз пробежал по спине. Не то глухой клёкот, не то вой очень старого зверя, чьи голосовые связки ослабели и способны лишь на тремолирование — вознёсся над неупокоенными трупами деревьев. Нина не выдержала, побежала к единственному существу, которое могло хоть как-то защитить, уменьшить ужас, переполнивший её душу.
— Герман, подожди! Я с тобой!
Она догнала его, вцепилась в руку:
— Я с тобой! Но только чтобы здесь не оставаться. Потом я уйду! И ты меня не удержишь!
Тот высвободился:
— Нужна ты мне…. Жалею, что взял с собой. Да не цепляйся ты ко мне! Дура…
Они брели по старой дороге, пока не оказались перед разрушенным городом. Безжизненные холмы бетонных обломков выглядели большой свалкой. Луна помогла добраться к прогалине между развалин, где Герман долго отыскивал вход среди одинаково чёрных теней.
Потом они осторожно ползли по какому-то узкому каналу в просторное помещение. Там парень посветил зажигалкой, отыскал обломок пластмассового ящика, поджёг и превратил в факел.
— Не отставай!
Насколько Нина сумела понять, им пришлось подниматься
по спиральному коридору, в которой то и дело возникали ходы внутрь этого колоссального сооружения. Оттуда доносились шорохи, но темнота надёжно скрывала их авторов. Парень и девушка основательно устали, когда впереди возникли очертания какого-то механизма.— Пришли! Сейчас найдём своих, и завалимся спать, — пообещал Герман, ускоряя шаг.
Факел высветил примитивный очаг из крупных кирпичей или ровных камней, на которых стоял закопчённый котёл. Немного дальше в беспорядке валялись с десяток постелей, большинство из которых было занято парами. Всклокоченная голова поднялась с одной из постелей, её обладатель заслонился от света:
— Кто?
— Это я, Кир, — обрадовано воскликнул Герман.
— Один?
— С новой тёлкой. Мы там влетели, хрен проссы…
— Падайте, завтра перетрём, — недовольно проворчал Кир, — да гаси же! Спать мешаешь. Вот там свободное лёжбище.
Герман направился к постели, а Нина отошла к стене, свернулась клубочком на бетонном полу и мгновенно заснула.
Утром её разбудили неделикатным толчком в бок:
— Эй, коза, подъём! Твоя очередь жратву готовить!
Над Ниной стоял высокий, как Герман, парень. Он потянулся без всякого стеснения, зевнул, почесал в паху. Затем повернулся в сторону света и показал девушке на невысокого сутулого человека, который хлопотал у костра:
— Вместе с Лёвкой. Хавчик нам сделаете, тогда и сами поесть можете. Иди, он тебе всё покажет. Теперь будете сообща работать.
Лёва оказался тоже очень молодым, но выглядел, как раб из фильмов. Он постоянно втягивал голову в плечи, сутулился и не поднимал глаз на Дона, как звался главарь этой компании.
Быстро отварив сублиматы, которые пахли просто восхитительно, Лёва и Нина подали их троим парням и двум девушкам. Те торопливо сожрали куски мяса, запивая напитками из разноцветных бутылок.
Побросав пустые одноразовые тарелки на пол, вся компания переместилась к костру и занялась непонятным Нине делом. Они что-то кипятили на плоском листе металла, старательно помешивая и подливая резко и противно пахнущий реактив.
— Что это?
— Марьяж делают, — тоже шёпотом пояснил Лёва, — простенький наркотик. Сварят, потом уколются и приход словят. Надо будет линять, когда дело до приёма дойдёт. Этот приступ требует секса, а если твой Герман бисексуал-экзот, как Дон, то он на меня кинуться может, — и слёзы выступили у парня на глазах. — Оно мне надо?
Кусок нежного мяса застрял у Нины в горле. Весь ужас того, что случится с ней, что уже случилось с Лёвой — предстал перед ней, словно в страшном сне. Она вскочила, побежала вниз, не раздумывая и даже ничего не соображая.
Но далеко уйти ей не удалось, сзади послышался топот ног, и голос «принца» ударил ей в спину:
— Ты куда? А ну, стой! Я зачем тебя сюда привёл?
Нина рванула дверь какого-то склада и шмыгнула в темноту. Герман почти догнал её, радостно захохотал, и ей пришлось обернуться, чтобы встретить опасность лицом к лицу.