Я — авантюрист?

— Вы ко мне? Простите, не сразу понял… Чем могу служить?

Эта манера обращения отличалась такой несовременностью, что она не удержалась, заметила:

— Вы так странно говорите, Сергей Николаевич, что удивительно. Как из двадцатого века…

— Так оно и есть, — расплылся в довольной улыбке профессор, — именно двадцатый, первая треть…

Ничего себе заявление! Девушка едва удержалась, что не броситься современнику, ну, почти современнику, на шею и не завизжать от восторга. Ещё бы! Человек, который помнит тот мир, который получил классическое образование и должен иметь превосходную память! Нина справилась с порывом и ограничилась откровенным вопросом:

— Так вы наш… А как сюда попали, и когда?

Недоумение, проступившее на благородном лице Сергея Николаевича, дало ответ раньше слов, которые лишь озвучили его:

— Вы тоже, как и Виктор, ошибаетесь в предположениях. Я местный, сиювременник. Мы с вами непременно разберёмся в истории вашего проникновения в эту реальность, но позже, как только возможность появится… А богатством словарного запаса и образностью, не убоюсь иронии цветистыми оборотами — я обязан родителям и дедушке. Они у меня словесники, приобщили к бумажной книге. О, классика, бессмертная, о мемуары, особенно академические издания, без купюр! А стихи? Возвышенная поэтика образов и…

Он красиво и связно говорил, напоминая ручей, журчанием и непрерывностью, но настроение Нины увяло, она вспомнила о цели, с которой окликнула Водянова, а потому неделикатно оборвала его:

— Прошу прощения, но мне надо выяснить, на что способен Виктор. Он так жестоко поступил с нашим товарищем, и я боюсь, что завтра дело кончится плохо…

— Понимаю, как я вас понимаю, — мгновенно переключился профессор. — Мне ведь тоже не по себе от его манер. Видите ли, милая девушка, он уверен, что в условиях особого, как бы помягче, военного, пожалуй… Да, военного, уже начались перестрелки… Ах, я отвлёкся!

Водянов понизил голос, словно готовился открыть некую тайну:

— Он частично прав. У нас никто не рискнёт украсть или обидеть кого-то, но не по велению совести, не из внутренних побуждений или установок, отнюдь. Из страха перед наказанием. Виктор — только никому, смотрите! — в первый же день установил режим террора. И как! Показательно убил молодого, сильного парня, такого же высокого, кстати, как ваш подсудимый. Между нами, — профессор перешёл на шёпот, — он даже не переживал по этому поводу. И это меня пугает больше всего…

— Как вы его терпите? — звенящим от негодования голосом воскликнула Нина. — Гнать таких из руководства! Поганой метлой! Я завтра же поставлю вопрос на общем собрании, и к вам мы не пойдём, пока этот убийца…

Она захлебнулась — воздуха не хватило на монолог. Водянов вклинился в паузу:

— Вы правы, да. Но он и сам поставил вопрос, чтобы избрали другого, порядочного человека. Просто обстоятельства не позволили нам закончить процедуру выдвижения кандидатов и…

— Вот завтра и закончите!

Нина побежала к себе. Она приняла решение, которое могло лишить её места в совете, но жизнь человека стоила дороже, много дороже шкурных интересов. Собрав узелок с запасом еды на первое время, девушка выждала, когда стемнеет. Убедившись, что лагерь засыпает, она направилась в сторону уцелевшего склада. Там, в каморке, томился под охраной Димы и ещё какого-то парня из новеньких Герман.

— Всё нормально?

— Привет, Нина, — охранники заслонились руками от костра. — Всё в порядке, а что?

— Как Герман?

— Тоже нормально. Ужин съел, сейчас спит, наверное. Спокоен, как слон.

— Надеюсь, не убежит, — хитро выразила сомнения Нина, рассчитывая понять, где слабые места у этой импровизированной тюрьмы.

Её первое намерение — отпустить охранников и открыть дверь, конечно же, было глупым и неисполнимым. Нина отдавала отчет, что руководит ею желание спасти от смерти Германа, «принца», пусть и не оправдавшего мечтаний, пусть виноватого в смерти какого-то Фёдора, но всё ещё чуточку её любимого. Наверное, поэтому и голова работала не очень хорошо. Но сейчас, оказавшись совсем рядом — только дверь, вместо замка подпёртая толстой палкой, и разделяла их — девушка успокоилась и решила действовать разумно.

— Дверь ему не выломать, — самодовольно заявил второй охранник, — да и мы не дадим. Пол бетонный, а окошко с тылу завалено.

— Вот и ладно. Ну, пока!

Нина распрощалась, дала круг и зашла в развалины. Долго и осторожно она пробиралась среди потолочных плит и стенных панелей, которые осыпались, разломились и создали настоящие завалы. Крадучись, девушка сделала последние шаги перед обломками плиты, которые привалили окно каморки. Собственно, один только обломок потолочной плиты, который упал вертикально и был прижат другими, мелкими кусками, преграждал путь Герману на свободу.

Нина занялась расчисткой. Она аккуратно переносила обломок в сторону, по возможности бесшумно укладывала и возвращалась за следующим. Сколько времени ушло, пока ей удалось пошевелить вертикальный кусок плиты, сказать трудно, но усталость накопилась такая, что пришлось сесть, чтобы перевести дух. Герман изнутри толкнул обломок, отодвинул и шёпотом спросил:

— Кто? Зачем?

— Тс-с-с! Это я, Нина. Так надо. Минутку подожди, чтобы не шуметь, а то услышат…

Она ощутила такой прилив сил от его голоса, что справилась за пару минут, руками и ногами отгребая мелочь в сторонку. Наконец, заслон удалось отодвинуть настолько, что Герман протиснулся, словно змея, сполз на землю.

— Говори, зачем ты меня выпустила?

— Тебе грозит опасность. Виктор, он убийца…

— Да в гробу я его видал, — захорохорился недавний заключённый, — у него прав нет меня судить…

Однако страстный шёпот Нины заставил его замолчать.

— Что ты! Он страшный человек, он людей убивает. Ты должен переждать, пока я не добьюсь его отстранения от власти. Пойдём, я покажу, где можно укрыться, а потом я тебя верну, и всё будет хорошо…

Когда они выбрались из развалин, луна взошла полностью и прекрасно освещала путь. Нина направилась к излучине ручья, в своё потайное место. Положив узелок с едой на камень, она в полный голос пожелала Герману спокойной ночи. Тот усмехнулся:

— Я тут не останусь. Твои приятели скоро хватятся, начнут искать, а мне не в кайф туда возвращаться. Пойдем со мной!

— Куда? Зачем? — Нина вырвала руку из лапищи Германа, но тот настаивал.

— Я знаю местечко, где жрачки — завались. Там мои приятели окопались. Мы как раз от них шли сюда за девочками, когда этот придурок с пистолетом…

— Пусти! Да что ты во мне пристал!

Она опять сбросила его руку с плеча и отступила к лагерю. Парень удивился:

— Я пристал? Сама меня сюда привела, я не просил! — снова поймал её запястье, крепко стиснул, рванул к себе. — Кончай выделываться, пошли уже. Я же знаю, ты на меня запала, аж по коленкам течёт. Там потрахаемся всласть, не здесь же комаров кормить… Да что ты… Ой!