Я – борец! 2 Назад в СССР

— Глубокая резаная рана волосистой части головы с обнажением кости черепа…

— Всё серьёзно? — спросил я.

— Всё отлично! Лежи! Сейчас обработаем твой пробор и начнём шить!

Это было больно, но я старался не акцентироваться на боли. Так стоят на досках с гвоздями, так ходят по углям, так меняют отношение к закаливанию. Пять швов, десять проколов, пять тянущих стягиваний. Кровь с волос доктор убрал, смачив расчёску перекисью, промакнув губкой получившийся шов. Потом он разбинтовал мою самодельную повязку на ноге и, бурча про себя что-то, принялся обрабатывать рану и там. А потом и её предложил зашить, раз мы тут всё равно этим занимаемся. И я согласился.

Ох, ё! Как это было больно! Больнее, чем на голове, раз в пять!

— Почему тебя назвали Моцарт? Ты такими темпами на Франкенштейна будешь похож? — спросил он.

— Так получилось. Спасибо, док, — поблагодарил я.

— Ты же тут теперь ежедневно? — спросил он.

— Да, кроме выходных, — ответил я.

— Ну вот, до пятницы показывайтесь. Я дежурных медблока предупрежу, — распорядился он. — И готовь правое плечо.

— Зачем? — удивился я.

— Прививку от столбняка тебе сделаем. Тебя же явно не скальпелем в операционной ранило?

— Ну да, не в операционной, — покачал я головой, поворачиваясь к доктору плечом.

В этой болезненной медицине укол в плечо был самым безболезненным.

— Док, а почему в плечо, а не в ягодичную мышцу? — спросил я.

— Там связь лучше с регионарными лимфоузлами и быстрее формируется иммунитет, — ответил мне док.

— А… — протянул я. — Что читаете?

— Да вот, «Мастера и Маргариту» перечитывал…

— А что вам в ней особенно нравится? — спросил я.

— Линия Иешуа, — ответил мне док.

— У вас из журнала «Москва»? — спросил я, помня Анины чтения.

— Нет, у меня лимитированная 1973 года, без цензуры уже. Интересуешься?

— Один из моих любимых писателей, — проговорил я, умолчав про всю линейку, например, что второй — Сергей Лукьяненко, который, наверное, ещё не написал ничего из своего «первого» и уж тем более не написал еще «Дозоров», а значит и не появилась великолепная любовная линия светлого мага Игоря и тёмной ведьмы Алисы Донниковой.

— Я могу дать почитать. На пару дней управитесь до пятницы? — спросил врач.

— Управлюсь, — кивнул я.

К дежурному я подошёл уже с книгой. И когда я поднял глаза, то узнал Седьмого. Молодой лейтенант в зелёной армейской форме с пистолетом в открытой кобуре на поясе сидел и смотрел на меня. Странно, что меня пропустили без досмотра, — видимо, Игорь подал какой-то знак.

— Доброго рабочего дня. Меня надо проводить в борцовский зал, — произнёс я.

— Уже утро почти, — ответил лейтенант. — Пойдём, Моцарт, как только помощник из туалета вернётся.

Помощник в звании прапорщика вернулся, и в нём я узнал Девятого. Он меня, конечно же, тоже узнал и даже спросил:

— Что, Моцарт, бандитская пуля?

— Говорят, что поцарапался, идя в туалет в темноте, — улыбнулся я.

— Хорошо, что не убился, — ещё шире заулыбался Девятый.

— И мне ещё тетрадь нужна. Первый обещал, — проговорил я.

— Нет, тетрадь уже в том корпусе получишь у дежурного. Тут медицинский блок. Проводишь Моцарта? — попросил Седьмой Девятого (именно попросил, а не приказал).

— Да, давай, — кивнул Девятый и махнул мне: мол, иди за мной.

Я шёл медицинскими коридорами с закрытыми дверями, несколько раз спускался и поднимался, пока не прибыл к двери с окошком, в которую Девятый постучал. Через некоторое время я увидел Второго. Это был старший лейтенант, тоже в зелёной форме. Он подошёл к окну, произнеся холодно:

— Вязьма.

— Абакан, — быстро ответил Девятый.

— Неверно. Согласно Уставу гарнизонной и караульной службы я привожу оружие в состояние боевой готовности и командую: «Стой, стрелять буду!»

— Зае#@л! — выдохнул Девятый. — Давай, я в дежурку схожу ответ прочту, если тебе тут скучно!

— «Зае#@л» — ответ верный, — произнёс Второй, и его лицо расплылось в улыбке.

— Очень б@##ь смешно! — покачал головой Девятый. — Принимай Моцарта, короче.

И, развернувшись, ушёл в коридоры своего блока.

Услышав вслед: — Стой! Стрелять буду! — он издали послал на три буквы, от чего Второй ещё шире заулыбался, глядя на меня через окно. Железная дверь открылась, и меня впустили.

— Что-то рано ты в зал? — спросил меня Второй.

— Так получилось, — пожал я плечами, ловя себя на мысли, что говорю это уже в третий раз. — Книжку без пароля смогу вынести?

— У дока взял? — уточнил Второй и дополнил: — После осмотра, что грифов «Секретно» и «ДСП» нет.

— И мне бы тетрадку получить, — попросил я, идя впереди старлея.

— Пустую тетрадку номер один, чёрного цвета, с шестьюдесятью четырьмя прошнурованными, пронумерованными листами, скреплёнными мастичной печатью, с надписью «Методика боевой и физической подготовки», с грифом «ДСП»? — уточнил он.

— А белых не было? — пошутил я.

— Нет, Петька, перебили мы всех белых! — на серьёзных щах ответил Второй.

Мы шли через не очень длинный коридор, снова через уже другую дежурку, где я увидел незнакомого мне усатого старшину, сидящего за стеклом. Второй сказал мне ждать, и я встал перед стеклом. А после Второй вышел из двери и выдал мне ту самую чёрную тетрадь и журнал, в котором было записано слово «Зал», и попросил меня расписаться за ключи, которые тоже выдал.

— Дальше помнишь путь? Прямо и направо до упора? — спросил он меня. Я кивнул, на что получил благословение в виде крестного знамения: — Ну и иди тудЫ с миром!

Как говорила у нас молодёжь, старлей похоже был всегда на приколе. Ну, по крайней мере, с теми, с кем позволяла его должность. И я пошёл туды, куда был послан, нашёл зал и, открыв его ключами, щёлкнул выключателем слева от входа. Белые лампы включились с характерным жужжанием не сразу, будто нехотя предстало моё новое царство. Уж не знаю, надолго ли я тут, но пять рублей за тренировку звучало очень прилично. Я открыл тетрадь и под чёрной обложкой нашёл пятирублёвую купюру — хоть что-то хорошее в этом дне.