Я боялся - пока был живой

– Исправим!
– оптимистично пообещал Вовик, похлопав меня по спине.

Я пропустил это мимо ушей, наклонился к изуродованной железяке, поднял и восхищенно поцокал языком, оценивая силу Вовика.

– И как это тебе удалось?
– спросил я, удивляясь.

Вовик горделиво вздернул подбородок, а я легко, словно играючи, распрямил кочергу и положил ее себе на колени, смиренно сложив сверху руки.

– Ладно, мент, не встревай, может быть, цел останешься, - буркнул недовольный Вовик.
– У нас тут свои дела, свои счеты, и свои расчеты.

– Да что ты говоришь?!
– деланно удивился я, производя несколько виртуозных финтов кочергой, словно самурай мечом.

Вовик посмотрел, переглянулся со своими дружками и повертел пальцем у виска.

– Может быть, прежде чем со стариками отношения выяснять, ты выяснишь их со мной?
– гордо предложил я, пренебрежительно осматривая Вовика и его громил.

– Ну, мент, ты и тупой! Как был тупым, так тупым и остался. Верно про вас говорят: как надену портупею, так тупею и тупею.

Вовик повернулся ко мне задом, демонстрируя потерю ко мне всяческого интереса, и брезгливо приказал своим гориллам:

– Выбросьте его из квартиры и спустите по лестнице.

Те моментом подхватили мою коляску, вынесли ее, вместе с дверями, на балкон, и...

Вас никогда не спускали по пожарной лестнице? Нет? Все бы ничего, если не считать того, что она - вертикальная.

Последнее, что я услышал вдогонку, была ленивая ругань Вовика.

– Я же не по пожарной лестнице велел спустить!

– А какая разница?
– флегматично отозвался один из "сейфов".

Если его действительно интересовал этот вопрос, ему надо было спрашивать не Вовика, а меня...

Приземлился я относительно благополучно, если можно было так выразиться. Приземлился я посреди клумбы, прямо на пионера, вдребезги разбив его.

Пионер был гипсовый, с горном в руках, он стоял на персональной клумбе, лет, наверное, сто. А вот теперь кучей гипсовых обломков лежал печально у подножия постамента, на котором до этого возвышался, а теперь возвышался я в коляске, не зная как покинуть этот прижизненный пьедестал.

Когда-то, в далекой кудрявой юности, я назначал возле этого гипсового пионера свидания первой своей возлюбленной из пятого "Б", которая была на два года меня старше.

Тогда я был юн и пылок и посвятил ей и гипсовому пионеру такие поэтические строки:

Мадам! Пойдемте в "Дом Мод",

Где купим для вас манто и комод,

Веер, из панциря мамы Тортилы,

Шляпу, подвязку, в ажуре мантилью,

пуф, канапе, маркизет и козетку,

ливрею, горжетку, в петлицу розетку,

портплед, портмоне, ремингтон, редингтон,

портрет кирасира, боа и бомонд,

двух рысаков изящный парад

верхом, прямиком, поскакать в променад,

в карете, ландо, или кабриолете,

и лошадь гарцует, как прима в балете,

мы мчим в тет-а-тет, на журфикс, на пленэр,

где среди клумбы стоит - Пионэр:

с гипсовым горном и в трусиках гипсовых,

на пьедестал его песики писают,

и это, конечно, не очень в порядке,

зато в идеале капустные грядки,

где мы, наконец, мон ами, мон кошон,

двух деток найдем: Боржом и Крюшон...

Вспомнил я счастливые времена, смахнул скупую слезу, повертел головой, высматривая, нет ли кого во дворе с домкратом, или с маленьким подъемным краном. Никого с этими предметами во дворе не оказалось, и вообще двор был пуст, словно пустыня Гоби в полдень.

Что мне оставалось делать? Сидеть и скучать. Не вставать же с коляски!

Вот я сидел и скучал.

А то, что происходило в квартире старичков, я узнал позже от них самих.

глава четвертая

А происходило там следующее.

После того, как меня спустили по вертикальной пожарной лестнице, Вовик вплотную подступился к старикам:

– Ну, пеньки старые, кто из вас мне чайник разворотил? Сознавайтесь по быстрому! Видели картину Репина "Не ждали"? Во! Это про меня! А сейчас мы с вами еще одну картину смотреть будем: "Иван Грозный убивает своего сына". Догадываетесь, кто будет сыном, а кто - Иваном Грозным? Угадайте с трех раз! Ну, кто разворотил мне чайник?! Быстро! Быстро! Рррраззз...

Вперед выступил бесстрашный и справедливый Арнольдик, и фальцетом заявил, откашлявшись:

– Мы честные люди! Мы не трогали чужую посуду! Мы чужого никогда не берем, а уж тем более нам совсем ни к чему ломать чайник. Что это вообще за дикость - портить полезные вещи?

Нинель, несколько более трезво оценившая обстановку, попыталась урезонить своего не в меру расходившегося героя.

– Арнольдик, дорогой, ты не совсем его понял. Молодой человек чайником называет голову, и спрашивает, кто треснул его по чай... по голове. Теперь ты понял?

Арнольдик возвел глаза к потолку.

– Боже мой! Боже мой! Вся страна разговаривает на каком-то птичьем языке! Ужас...

Его вдохновенный и проникновенный плач по великому и могучему, бесцеремонно прервал грубый Вовик.

– Ты, дед, либо отвечай на вопросы, которые я тебе задаю, либо сядь и не мельтеши перед глазами. Так кто меня по, гм, кто меня ударил по... кумполу?

Нинель решительно вышла вперед.

– Это я.

Один из дружков Вовика фыркнул:

– Если кому из братвы рассказать, что Вовика вырубила старушка, божий одуванчик, вот будет кипеж! Прикинь?!

Вовик прервал его.

– Ты, Шмыгло, помолчи лучше. А то, смотри, говорить нечем будет. Ты меня понял? Если кому хоть слово вякнешь!

Шмыгло испуганно зашмыгал носом, отчего сразу же стало ясным происхождение его загадочного прозвища, и испуганно забормотал в оправдание:

– Да ты что, Вовик? Это я так. Да чтобы я? Да чтобы кому? Я никому...

Вовик нехорошо улыбнулся.

– Еще бы ты кому!

И повернулся к другому "сейфу", который стоял молча, приоткрыв рот, только таращился большими, выпуклыми и круглыми глазами без ресниц.