Я буду любить тебя вечно

Домой иду, опустив голову и проклиная все на свете. Ну как так можно-то? За что меня не любит эта жизнь? Сначала папа и бизнес, который он оставил фиг пойми на кого. Затем переезд чуть ли не каждый год, и вот сейчас незапланированная беременность. В восемнадцать лет. Когда нет ни образования, ни отца ребенка рядом.

Ненавижу! Гад! Скотина!

Никогда не прощу его за то, что оставил меня одну.

— Не хочешь сходить в кино? — тихо интересуется за ужином мама и аккуратно подсовывает под тарелку билет на новинку кинематографа.

Я так и не смогла ей во всем сознаться днем. Испугалась. Заперлась в своей комнате и просидела там до ужина, все это время оплакивая свою загубленную молодость. Ребенок — это же такая огромная ответственность. Он требует столько внимания и ласки. А главное — защиты. Смогу ли я, сама еще будучи совсем ребенком, дать ему все это? Вряд ли.

Наверное, пора уже во всем покаяться.

Подняв безразличный взгляд от тарелки с картофельным пюре и недоеденной котлетой, смотрю на маму, приподняв бровь и насмешливо улыбаясь. Она серьезно сейчас хочет отправить меня в кино с тем парнем? Решила вновь взяться за старое и выдать меня насильно замуж?

Ну уж нет. Делаю глубокий вдох и говорю совсем другое:

— Не хочу, — произношу, отодвигая от себя наполовину пустую тарелку с едой и еле сдерживая рвотный позыв.

Только не сейчас, пожалуйста. Сначала я хочу дослушать увлекательный спектакль и поставить в нем финальную точку, а уже потом можно и остальное.

— Вика, понимаешь…

Перебиваю, не позволяя ей закончить начатое:

— Ну а там, скорее всего, на крыльце, с букетом шикарных цветов меня будет ждать мой будущий муж?

Дернувшись от такой дерзости, мама смотрит на меня с нотками былой власти во взгляде. Если раньше я боялась такого взгляда, готова была сделать все, что она захочет, только бы она сменила гнев на милость, то сейчас мне плевать.

Я давно уже не маленькая девочка, и пора бы мне научиться отвечать за свои необдуманные поступки. А беременность, пожалуй, да, это самая настоящая глупость для моего возраста. И самая большая ошибка, которую мне придется совершить.

— Вика, успокойся. Ты же сама все видишь, — зачем-то смотрит в сторону окна, которое я открыла нараспашку, потому что просто нечем дышать. — Он не вернется больше.

— Я беременна!

Занавес.

Глава 24

Виктория

С того злополучного дня прошло больше чем полгода. Многое изменилось, особенно я.

Я стала другой. Нет больше той скромной заучки-Вики, что дарила всем милые улыбки, смотрела из-под опущенных ресниц, искренне боясь накликать на себя негатив одноклассниц. Она умерла в тот день, когда осталась одна. Исчезла, испарилась.

Мы снова собрали коробки, вызвали фургон и отправились в дальнюю дорогу. На этот раз в столицу нашей необъятной страны. И на этот раз по моей инициативе. Отец наконец-то решил остепениться и попробовать вернуться в семейный бизнес, который давно уже не семейный. Правда, по сей день его дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Но, даже несмотря на сложность работы, он не унывает. Только изо дня в день повторяет, что ради меня и любимой внучки, которая еще не появилась на свет, горы свернет, лишь бы мы ни в чем не нуждались. Хотелось бы в это верить, но есть одно «но».

Отец совсем не горит желанием жить барской жизнью. Для него когда-то любимая клиника превратилась в нудную рутину. Балласт, от которого он хочет избавиться как можно скорее. Вырвать с корнями и забыть раз и навсегда.

Я помню, что много лет назад именно этот город, именно эта клиника стали отправной точкой в его биографии. Здесь он впервые потерял пациента и веру в себя как в врача. Он словно заковал себя в медные цепи и поклялся никогда не прикасаться к хирургическим инструментам. Возвел вокруг себя непробиваемые и непроглядные стены, лишь бы вновь не окунуться в прошлое.

Теперь я понимаю папу, как никогда.

Все это время он бежал от болезненного прошлого, пытался забыться на лекциях. Погружался в написание методичек. Тщательно исследовал свою ошибку и пытался донести до студентов, что теория не всегда работает на практике.

Только бы не возвращаться в прошлое, что продолжает безжалостно убивать.

Он мечтал излечить свою раненую душу, но не смог.

И я не смогла.

Я до сих пор бегу от прошлого, что причинило мне боль. Особенно во сне, когда просыпаюсь среди ночи в холодном поту и со слезами на глазах. Прошлое, словно зыбучие пески пустыни, пытается поглотить, задушить. Оставить свой неизгладимый отпечаток на веки вечные.

Все это время я, как последняя дура, пыталась его найти. Даже писала письма, глупо надеясь на ответ. Но слышала лишь тишину. Мысль о том, что он с семьей, возможно, переехал, исчезла сразу, как только я вспомнила его слова. «Это дом моего дедушки, дом моего папы и мой. Я не могу исчезнуть из него навсегда». Он говорил это с таким теплом, что все мои сомнения рассеялись разом.

Он не переехал. Он просто не хочет меня знать!

Единственная моя радость — дочь. Она должна появиться на свет со дня на день, и я очень хочу, просто мечтаю, чтобы она была похожа только на меня одну. Эгоистично? Плевать. Она моя и только моя дочь.

Сейчас я даже не уверена, что хочу, чтобы Женя когда-либо узнал о ее существовании. Я до сих пор не могу его простить за ту боль, что он мне причинил. Унизил. Растоптал. Но тем не менее я благодарна ему за свою малышку.

Перебирая почту, я обращаю внимание на конверт из города, в котором по неосторожности оставила свое сердце. Столичный адрес мог знать только один человек. Тот самый, кому на протяжении полугода я пишу письма, но ни разу ни в одном из них не созналась, что беременна.

«Дорогая наша девочка, прости меня, пожалуйста. Я знаю, что не вправе тебе писать, да и не от меня ты ждешь писем. Но он не напишет. Никогда.

Я прошу у тебя прощения за всю ту боль, что тебе пришлось пережить. Верю, ты любишь его. Знаю это. Но он не вернется. Прости его… и меня тоже…»

— Па-а-ап, — ору, выпуская из рук письмо и чувствуя адскую боль в низу живота, скручиваясь на полу в бублик.

Ну вот, кажется, началось.

…Оказавшись в роддоме, вижу, как медики быстро окружают меня со всех возможных сторон. Перекладывают на каталку с дребезжащими колесиками и катят по коридору, свет в котором больно бьет по глазам. Отвернувшись в сторону, краем глаза замечаю взволнованного папу и крайне спокойную маму. Она так и не смогла мне простить мою беременность.