Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
Меня быстро определяют в родильную комнату, акушер-гинеколог быстро напоминает, как дышать. С новым болезненным спазмом, от которого хочется выть, я понимаю — началось. Боль, скручивающая все тело, душераздирающие крики и мольба о том, чтобы все это поскорее закончилось, сопровождают меня на протяжении родов.
Я не была готова к такому, хотя много и читала за роды. Теория не практика, здесь все по-другому. Но все меняется, когда я слышу ее крик. Кряхтящий, постепенно набирающий обороты. Из последних сил поднимаю голову и вижу ее… свою дочь, а затем меня поглощает тьма. Вязкая, тягучая. Находясь во тьме, я на ощупь ищу свет, хоть один лучик, чтобы выбраться как можно скорее и взять
Я не могу сказать, сколько провожу времени в небытии, сколько ищу таинственный выход к дочери сквозь густую тьму, но будит меня яркий луч света, что заглядывает в одиночную палату и заставляет жмуриться. И пожилая медсестра, что пытается сделать укол или поставить капельницу… все равно.
Пытаясь привстать, снова падаю. Голова мутная, до одури тяжелая. Прикусив губы, надеясь, что пульсация в висках хоть немного уменьшится, смотрю на медсестру. Она молчит, взгляд бегает. Ее поведение не может ничего не значить. Не понимая, что происходит, невольно касаюсь живота и замираю. Его нет.
Сразу всплывают картинки. Боль, слезы, крики, срывающие горло. И она. Моя маленькая девочка с таким же родимым пятном на пояснице, как и у нее отца.
— Где моя дочь? Где? Скажите мне, пожалуйста, где моя дочь?
Горло саднит, больно что-либо говорить, но я продолжаю, крепко сжимая по краям простынь. Я чувствую, что здесь что-то не так.
Лицо медсестры покрывается пятнами, она резко отступает и отводит взгляд в сторону. Ее нервное состояние наводит на меня дичайший ужас, а фантазия подкидывает самые что ни на есть ужасные картинки.
Какого черта здесь происходит?!
— Одну минуту. Сейчас к вам подойдет доктор, — произносит, немного заикаясь, и слишком быстро покидает палату.
Страх ядовитой змеей сжимает горло, становится тяжело дышать. Перед глазами постепенно начинает расплываться картинка. Моргаю. В конце понимая, что во всем виноваты слезы.
— Только не дочь… только не она… — шепчу бессвязно, тяжело всхлипывая.
— Виктория Андреевна, добрый день, — произносит женщина беспристрастным тоном и присаживается рядом на стул, сложив руки на коленях, словно английская королева. — Прошу вас не волноваться…
— Где моя дочь? — перебиваю, приподнимаясь на локтях, игнорируя головную боль и смотря на нее не моргая.
Не знаю, но каким-то внутренним чувством мне сразу не понравилась заведующая родильным отделением. Холодная. Отстраненная. Чужая. Прав был папа, надо было выбирать другой роддом. И зачем мы только поддались на уговоры мамы?!
— Ваша дочь… она не дышала. Простите.
Холод. Пустота. Ни капли сочувствия в глазах.
— Я вам не верю! — произношу твердо, сжимая кулаками простыню.
Точно помню, перед тем, как отключиться, оказаться в вязкой, оглушающей темноте, я слышала плач своего ребенка. СВОЕГО! Плакала моя дочь, звала меня. Маму! Она не могла умереть и точно не могла родиться мертвой.
Она кричала!
— Мы сделали все, что могли. Мне очень жаль. — Вранье! Ничего ей не жаль и никого.
Она продолжает что-то еще говорить, но я уже не слушаю. Тьма, плотная и вязкая, снова захватывает меня в свои сети. Мне хочется кричать от боли, что разрывает меня изнутри, но получается только хрип. Болезненный. Отчаянный.
— Нет! Нет! Не-е-ет! Она жива, слышите? Жива. Я чувствую ее. Чувствую…
— Успокойтесь, прошу вас, — холодная рука с неприятной дряблой кожей касается моей. Дергаюсь, словно обожглась.
— Она жива… жив-ва… — произношу, снова отключаясь от укола, сделанного тайком.
Глава 25
Холодный душ утром — традиция, которую я не смею нарушить уже десять лет. Горячий кофе с нотками корицей в толстопузой кружке с медвежьими ушами. Единственная пряность на свете, что не выбивает меня из равновесия по сей день, а только придает сил.
Он ненавидел корицу, а я полюбила ее.
На душе давно уже пусто. Струны музыкального инструмента, что раньше дарили чарующую музыку, давно заржавели. Я забыла, как смеяться. Давно забыла.
Оглядываю комнату на предмет забытых вещей и, не найдя таковых, начинаю собираться. Старая классика стала моей незаменимой подругой — черная юбка карандаш и белая блузка. Откровенное декольте и пустота в сердце.
На голове делаю высокий хвост. Ему нравилось… когда-то. На губы наношу помаду насыщенного вишневого оттенка. Несколько взмахов тушью хоть и делают мои глаза выразительнее, но отнюдь не прибавляют им тепла. В глубине их таится холод, порожденный лютой ненавистью.
Когда-то давно я мечтала стать успешной, занять свою нишу среди толстосумов. Не зависеть от родителей и их не интересующего меня мнения. У мамы так и не получилось меня поработить, сделать чужой женой. А я так и не узнала, почему ей это было важно.
Сейчас у меня собственный бизнес. Своя небольшая, но довольно успешная фирма, занимающая рекламой крупных компаний. Да, знаю, я сделала слишком рискованный шаг, замахнувшись на таких акул. Но начинала с малого — приди, подай, не мешай.
Больше семи лет назад я проходила практику в топовой компании, которая занимается рекламой для больших фирм. Я была студенткой-практиканткой, когда мне велели подготовить актовый зал для совещаний. И все бы ничего, но во время переговоров я находилась там. Блуждала заинтересованным взглядом по огромному монитору, вмонтированному в белоснежную стену, столу с раскиданным на нем проектом и качала головой. Я наотрез отказалась соглашаться с предлагаемой идеей. И, естественно, сам заказчик увидел мое недовольство и поинтересовался, что же меня не устраивает.
И тогда я сорвалась. Впервые за два месяца работы в компании сорвалась. Четко и по делу сказала, что концепция проекта дерьмо. И вывалила ему свой взгляд на правильный ход рекламы. Разложила все поэтапно. Четко и понятно. Ходила по залу, размахивала руками и говорила-говорила-говорила, пока не иссякли силы. А потом вздохнула и посмотрела на заказчика. Он молчал. Долго молчал и смотрел на меня равнодушно.
А затем, усмехнувшись, холодным, словно айсберг, тоном сказал: «Я готов заключить с вами контракт, но за проект будет отвечать она!» — и ткнул в меня пальцем. Сделал из меня доску для дротиков. Отдушину для работников. Наказал за несдержанность, за амбициозность и целеустремленность.
Полгода я корпела над проектом, словно проклятая. Большая часть команды напрочь отказалась мне подчиняться. Мне пришлось с нуля изучать фотошоп, брать курсы видеомонтажа и забыть, что такое сон. Но я смогла, хоть и была уволена на следующий день.
Правда, горевать мне пришлось недолго. Заказчик рекомендовал меня своим партнерам как успешное молодое дарование. И стал моим спонсором. Так и появилась моя небольшая, но довольно успешная фирма.
Окунувшись в мир бизнеса, я окончательна потеряла вкусовые рецепторы жизни. Стала холодной, чересчур жестокой и совсем забыла, как смеяться. Сотрудники называют меня леди-босс, но только здесь. В моем детище. А конкуренты акулой. Беспощадной, цепкой и всепоглощающей.