Я буду жить до старости, до славы...

2

Он гимнастерку снял. Тяжелой, сочной была его суровая рука… Он с проседью серебряной, височной, но, видимо, не старше сорока. Он успокоился. Вагон качало. Он расстегнул сорочку на груди, и все увидели, что грудь курчава, с боков побольше, меньше посреди. И в комнатке, в купе четырехместном, в табачном, серо-крашеном дыму он был, пожалуй, самым интересным, но это неизвестно почему. Обыкновенны были все соседи, включая всех — и даму и юнца, в неторопливой длительной беседе, которой ни начала, ни конца. Юнец краснел. Ему мешали руки. Другой сосед раскладывал кровать. А дама что ж? Она уже со скуки была с любым готова флиртовать. Она и не умела быть иною, все было так с девичества у ней: и волосы, подкрашенные хною, темнее у корней, багровый рот. …………. Как часто я в вагонном коридоре, порой ночами не смыкая глаз, позабывал о радости и горе, раскуривая трубку сотый раз. Кто завтра мне — поэту и бродяге — постель постелет, приготовит чай? В какой смешной и новой передряге придется очутиться невзначай? В любом селенье, на любом привале каких мы только… (легки дороги…..) любили, ревновали, горевали, лезгинку танцевали, пировали, араку пили, ели шашлыки. Вот полустанок. Пролетая мимо, я на секунду вижу вдалеке бревенчатые избы, клочья дыма и девушку в малиновом платке. Она рукою робкою махнула. Быть может, мне… …………… Погасла сразу лампочка ночная и разбудила медленно одних, другие спали, ничего не зная, им снилась жизнь далекая, иная… Прошел по коридору проводник. Военный, всполошенный шумом этим, вскочил и вспомнил: …поезд… …еду в Крым… Был у уборной в очереди третьим, а потерпев немного, и вторым. Тяжелым телом хвастаясь холеным, он вымылся до пояса. Потом он вытерся везде одеколоном и отполировал себя жгутом из простыни сухой-сухой, махровой, минуты три, а может, больше — шесть… И вышел замечательный, здоровый, блестели зубы, захотелось есть. О, ветчина, слезящаяся жирно, уже тобой позавтракать пора, на столике разложена обширно телятина, зернистая икра. …………… ……………

1936

Парашютист (Отрывок из поэмы «Люся»)

Ворча, машина вышла из ангара. Чудовище, не торопясь, плыло. Чуть красноватым, словно от загара, блестело занесенное крыло. Гуляли ветры злобно и привольно, и летчики нахмурились слегка. Один сказал другому недовольно: — Того гляди, надуют облака… Другой сказал: — Пожалуй, но едва ли… Хотя и он уверен был в душе… А на парашютиста надевали два ранца с парашютами уже. Два ранца, выверенных, заряженных, пригодных в положении любом… Парашютист — мохнатый медвежонок в комбинезоне зимнем, голубом — стоял, неловко растопыря руки, казался незаметным, небольшим, позевывал и ежился от скуки, спокоен, равнодушен, недвижим. Взял карабин — и по аэродрому пошел к машине прямо, не спеша. Один из летчиков сказал другому смешно и непонятно: — Хороша… Они молчали. Редко, редко — слово. Казалось, это — темная стена. В ней — на груди комбрига Бережного, переливаясь, рдели ордена. Все разговоры ветром относило… — Прыжок парашютиста… — Затяжной… — Семь тысяч метров, кажется… — Красиво… — услышал, улыбаясь, Бережной. Но вдруг, подобна яростной лавине, пошла машина, воя и гремя, огромными моторами тремя, по бетонированной луговине. И не заметил устремленный глаз, как от земли она оторвалась — и выше, выше, видно еле-еле, как уходила птица напрямик — на крыльях звезды алые горели, легко, не потухая ни на миг. И ждали люди, локтем чуя локоть — соседа локоть… Тишина была. И ничего не видно, только клекот стального разъяренного орла. Проходит час, а может быть, минута, а может быть, тяжелый долгий век, и вот — момент до бесконечья жуток — летит, не раскрывая парашюта, из облака на землю человек. И смотрят все в смятенье и истоме, смешав понятья слов и скоростей. Еще секунда — на аэродроме… Сейчас, сейчас… Но вдруг, переливая цветами и заката и утра, мелькнула в небе звездочка живая и расцвела… И крикнули — ура! И страх ушел, как будто вовсе не был, и человек качался над тобой, его берег огромный купол неба, оранжевый, лиловый, голубой. И я повествованью не перечу, когда скажу, что, задыхаясь, все бежали с криком храбрецу навстречу, спеша через канавы и шоссе. А он стоял смущенно и неловко уже теперь совсем невдалеке. Поблескивала матово винтовка в его еще мальчишеской руке. Он шлем снимал, увидели — девичья кудрявая сверкнула голова… И замолчали все до неприличья, пропали песни, светлые слова. А волосы витые, золотые, и нос горбинкой, чуточку смешной… И только: «Люся, Люся, это ты ли?» — сказал, себе не веря, Бережной. Но все теперь опомнились. Кричали, другие радостно еще вдали. А эти, прибежавшие вначале, уже к ангарам Люсю повели.

1936

Н. А. Прозорова Новонайденные тексты Бориса Корнилова из архива Г. М. Козинцева

[114]

Творческое наследие поэтов и писателей, погибших во время сталинских репрессий, как правило, не сохранилось в виде личных архивов. Безвозвратно утрачен и архив Бориса Петровича Корнилова, который был расстрелян как «участник троцкистско-зиновьевской террористической организации» 20 февраля 1938 года. В связи с этим значение документов и автографов поэта, уцелевших в российских архивохранилищах в составе фондов других лиц, неизменно возрастает, а поиск их является одной из архивно-исследовательских задач. О новонайденных автографах поэта и пойдет речь в настоящей публикации.

114

Впервые с небольшими изменениями опубл.: Русская литература. 2011. № 2. С. 214–224.

В Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ СПб.), в фонде известного режиссера и теоретика кино Г. М. Козинцева, нами были обнаружены новые стихотворения Бориса Корнилова: четыре неизвестных поэтических текста и ранняя редакция «Сказания о герое гражданской войны товарище Громобое».

Обратимся сначала к истории текста стихотворения «Сказание…». Произведение было впервые напечатано в 1934 году в газете «Известия» под названием «Шуточное сказание о герое гражданской войны товарище Громобое» («Про того Громобоя напасти…») [115] , а затем без указания даты, с измененным названием и сокращенным текстом включено автором и книгу «Новое» [116] .

115

Известия. 1934. 6 авг. № 182. С. 3; текст без даты.

116

Корнилов Б. Новое: [Стихи]. Л., 1935. С. 65–66. Стихотворение получило название: «Сказание о герое гражданской войны товарище Громобое». В книге не были помещены 11—13-я строфы стихотворения, опубликованные в газете; слово «попы» в 5-й строфе исправлено в книге на «паны».

После трагической гибели поэта его творчество было обречено на забвение почти на два десятилетия, и в первый посмертный сборник «Стихотворения и поэмы» (Л, 1957), подготовленный О. Ф. Берггольц и М. П. Берновичем, «Сказание» не вошло. Позднее, при отборе стихотворений и поэм Корнилова для «Библиотеки поэта», Бернович включил «Сказание…» в издание с условной датой: <1934> [117] . В 1972 году, публикуя стихотворения в сборнике поэта «Продолжение жизни», К. И. Поздняев опустил угловые скобки, и, таким образом, в печатных источниках надолго [118] закрепилась датировка «Сказания»: 1934 [119] . Еще дважды стихотворение было напечатано в сборниках, вышедших и пермском и петербургском издательствах в 1986 и 2011 годах, где дата «Сказания» была вновь заключена в угловые скобки [120] .

117

Корнилов Б. П. Стихотворения и поэмы / Вступ. Статья Л. Аннинского; Сост., подгот. текста и прим. М. Берновича. М.; Л., 1966 (Библиотека поэта. Большая сер. 2-е изд.). С. 208–209. Текст был воспроизведен по книге «Новое» с незначительной орфографической и синтаксической правкой.

118

В книге: на долго. — прим. верст.

119

Корнилов Б. П. Продолжение жизни: Стихотворения и поэмы / Предисл. О. Берггольц; Сост., подгот. текста и послесл. К. Поздняева. М., 1972. С. 114–115.

120

Корнилов Б. П. Стихотворения. Поэмы. Пермь, 1986. С. 177–178; Корнилов Б. Песня о встречном. СПб., 2011. С. 120–130.

В перечисленных изданиях Бернович и Поздняев публиковали стихотворение без комментария, очевидно не располагая в это время необходимым для этого материалом. Автор первого исследования о творчестве поэта — Г. М. Цурикова лишь вскользь упоминает о «Сказании», относя его к былинным сценам, и замечает, что «здесь Корнилов как бы соревнуется с А. Прокофьевым, писавшим на ту же тему» [121] . Действительно, шуточный герой-крестьянин корниловского стихотворения подан в том же лубочном тоне, что и в «Трех песнях о Громобое» А. А. Прокофьева [122] . «Шуточность, несерьезность, пародийность „Громобоя“ ощущаются еще более, — писал критик и исследователь творчества А. Прокофьева А. П. Селивановский, — если сравнить с прокофьевским аналогичное стихотворение Б. Корнилова о том же „Громобое“, с теми же исходными ситуациями и той же концовкой: „Украшают его орденами и сажают его в сельсовет“» [123] . Но почему два поэта «соревновались», сочиняя стихи на одну и ту тему «с исходными ситуациями» и похожей концовкой? Первым эту загадку попытался разгадать Дм. Молдавский, занимавшийся творчеством Прокофьева и обративший внимание на примечание к первой публикации прокофьевских стихов о Громобое в журнале «Залп» в 1932 году: «Песни для звуковой кинокомедии „Путешествие в СССР“» [124] . Затем, обратившись к вдове режиссера Козинцева, В. Г. Козинцевой, подтвердил свои предположения о том, что оба поэта, Корнилов и Прокофьев, писали стихи о Громобое для новой картины [125] .

121

Цурикова Г. М. Борис Корнилов. М.; Л., 1963. С. 101.

122

См.: Прокофьев А. А. Собр. соч.: В 4 т. Л., 1978. Т. 1. С. 145–148. Отметим попутно, что впервые имя Громобой появилось в «Русских сказках» В. А. Левшина — в «Повести о дворянине Заолешанине, богатыре, служившем князю Владимиру» (1780). Отец богатыря Заолешанина, Свеналд получил имя Громобой за воинские победы, будучи на службе у князя Святослава Игоревича. Литературный герой Громобой встречается также в «героической повести» Г. П. Каменева «Громобой» (1796) и у В. А. Жуковского в первой части баллады «Двенадцать спящих дев» (1810); здесь Громобой — имя раскаявшегося грешника, продавшего душу дьяволу. Впоследствии на этот сюжет А. Н. Верстовским была написана опера «Громобой» (1854). Известны также фольклорные переработки баллады Жуковского (см.: Неклюдов С. Ю. Фольклорные переработки русской поэзии XIX века: Баллада о Громобое // И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата. М., 2008. С. 574–593). Во время Русско-японской и Первой мировой войн имя Громобой было на слуху как название российского броненосного крейсера, построенного на верфи Балтийского завода в 1900 году и затем принимавшего участие в боевых действиях в составе Тихоокеанской эскадры.

123

Селивановский А. П. В литературных боях. М., 1963. С. 585. Критик цитирует стихотворение Корнилова по первой, газетной публикации.

124

Прокофьев А. А. Первая песня о Громобое. Вторая песня о Громобое // Залп. 1932. № 9. С. 4–5.

125

См. об этом подробнее: Молдавский Дм. Песни о Громобое и «Новые времена». Г. М. Козинцев и А. А. Прокофьев (К 80-летию со дня рождения поэта) // Кадр. 1980. 19 ноября. С. 4. В. Г. Козинцева показывала Молдавскому автографы песен Прокофьева, находящиеся в архиве режиссера.

В литературно-художественной коллекции известного библиофила и музыканта М. С. Лесмана также имеется рукопись интересующего нас стихотворения Корнилова. Этот автограф был впервые описан в аннотированном каталоге «Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана» под названием «О герое гражданской войны товарище Громобое — сказание» («Как зазвякали звезды на шпорах…») [126] . С 1994 года коллекция Лесмана начала поступать в Пушкинский Дом, благодаря чему нам удалось познакомиться с рукописью произведения de visu, хотя научно-техническая обработка фонда еще не завершена. После сличения недатированного и неавторизованного автографа с текстом первой публикации выявились разночтения: измененное название, отсутствие в автографе первой строфы текста газетной публикации и незначительные лексические замены [127] .

126

Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. М., 1989. С. 301.

127

Слова автографа «Пушки рвут» заменены в первой публикации на «Пушка рвет». От книжных изданий автограф отличается наличием трех строф, в дальнейшем при публикациях опущенных (см. прим. 115).

В 1996 году в домашнем архиве поэта Г. А. Некрасова был обнаружен еще один автограф «Сказания…» Корнилова. Атрибуцией этого автографа занимался Поздняев, сопоставивший рукопись стихотворения с опубликованными текстами. Исследователь определил, что текст автографа из архива Некрасова и текст, опубликованный в газете «Известия», имеет незначительные расхождения и отличается от книжных изданий [128] . Однако в статье о находке, опубликованной в «Нижегородской правде», Поздняев не указал, был ли датирован Корниловым автограф «Сказания…».

128

По сообщению Поздняева, автограф отличается от газетной публикации отсутствием слова «шуточное» в названии; написанием слова «че-пу-ха» через дефис; заменою строчек автографа «Пушки рвут холостою пальбою, всем приказано в ноги упасть» на: «Пушка рвет холостою пальбою, раззевая горячую пасть». Три же строфы, «пропавшие» в книжных изданиях, есть и в газетной публикации, и в автографе. См. подробнее об этом: Поздняев К. Обнаружен автограф Бориса Корнилова: раздумья, навеянные этой находкой // Нижегородская правда. 1996. 12 ноября. № 129. С. 3.

Мы продолжили разыскания в архиве Г. М. Козинцева в ЦГАЛИ СПб., благодаря которым удалось выяснить следующее. Обнаруженный нами автограф «Сказания о герое гражданской войны товарище Громобое» является первой редакцией стихотворения и имеет авторскую датировку: 27 июня 1932 [129] . Очевидно и то, что «Сказание…» было написано Корниловым как текст песни к незаконченному фильму «Путешествие в СССР», который Козинцев и Л. З. Трауберг снимали в 1932 году. Остановимся на этом подробнее.

129

ЦГАЛИ СПб. Ф. 622. Оп. 1. Ед. хр. 247. Л. 6–6 об.

В 1931 году режиссеры побывали на Магнитострое и, вернувшись в Ленинград, под впечатлением от поездки приступили к написанию сценария эксцентрической комедии о современной стройке для Ленинградской фабрики «Севзап-кино» (ныне это киностудия «Ленфильм») [130] . Но работа не пошла. Позднее, в 1974 году, участники фильма рассказали о подготовке сценария и актерских работах в интервью журналу «Советский экран». «Тогда мы обратились к молодому Николаю Погодину, — вспоминал Л. Трауберг, — в то время начинавшему увлекаться кинематографом. В начале 1932 года он вручил нам готовый сценарий „Последняя артель“, который после некоторой переделки стал называться „Путешествие по СССР“ [131] .

130

В начале 1920-х годов Г. Козинцев, Л. Трауберг и С. Юткевич основали в Петрограде творческое объединение «Фабрика эксцентрического актера» (ФЭКС). Начав режиссерскую работу, они привнесли в советский кинематограф эстетическую программу фэксовцев: цирковую клоунаду, карнавал, буффонаду (см. фильмы «Похождения Октябрины» (1924), «Шинель» (1926) и др.).

131

Правильное название фильма «Путешествие в СССР» (см.: ЦГАЛИ СПб. Ф. 622. Оп. 1. Ед. хр. 247).

Вот его содержание. Сельская артель, состоящая из ядреных мужиков, отправляется на стройку — мир поглядеть и себя показать. Это очень знаменитая артель. Она существует много лет, у нее свои „легенды“, которые мужики охотно рассказывают при случае, и все они уверены, что их артель — самая лучшая в мире. Но когда они приезжают на стройку, выясняется, что слава их дутая и что они всего-навсего обыкновенные кустари. Артель быстро распадается, и вместо нее возникает новая бригада…

Все это было написано в очень смешных эпизодах. <…> Был в сценарии крестьянский парень, мечтательный юноша, зачитывающийся „Детьми капитана Гранта“, — его играл Б. Чирков. Был веселый хвастун, наивный, простодушный силач Митроша — Зуда — С. Каюков. Была девушка Маша, овладевавшая сложным механизмом, экскаватором „Марион“, — М. Бабанова. Патриархального старосту артели должен был играть М. Тарханов. И был еще кулацкий сын Васюта Барашкин, продавший артельную корову без ведома артели, хвастун и лентяй. В этой роли снимался Э. Гарин» [132] .

132

«Путешествие по СССР» / Публ. интервью И. Чанышева // Советский экран. 1974. № 11. С. 19.