Я – это ты
Шрифт:
– Почему нет? – Я был совершенно серьезен.
– Предпочитаю не утруждать провидение подбором мне любовников. И вообще, гориллы в неволе не размножаются.
– Что? Местная идиома?
– Она самая. Долго ты будешь меня здесь мариновать?
– Хочешь уйти? Боюсь, теперь это не так просто сделать. – Я показал на экраны, где изощрялись в своих тщетных попытках ее сородичи. – Нет, выйти ты сможешь, но, учитывая их… гм… энтузиазм, тебе вряд ли удастся убедить их в том, что ты не «зеленый человечек».
Я поинтересовался у нее за завтраком смыслом этого выражения. Этноним вызвал у нее приступ
Оказалось, что «зеленые человечки» – что-то вроде персонажей фольклора. В них верят, но никто их не видел. И еще верят в то, что эти маленькие разумные ушастые лягушки выведут человечество на новый, более высокий уровень цивилизации. Я подивился странностям местных верований и затем спросил ее о людях в зеленой одежде, осаждавших нас. Она ответила, что неподалеку расположена военная часть и они оттуда. Тогда мне стало ясно, что они лягут костьми, но не сдадутся.
– Вот блин, – сказала Маруся, опечалившись. – Правда, доказывай потом, что ты не верблюд. Тогда уж точно на детали разберут в секретных ящиках. Что ж мне тут теперь вечно сидеть?
– Ты куда-то спешишь?
– Не-а. Вообще мне и идти-то некуда.
– Тогда оставайся.
– Нет, ну и гад же ты все-таки, – резюмировала она. – Объясни хоть, что за штука вокруг твоей посудины. Силовое поле какое-нибудь?
Она опять прилипла к экранам. Я тоже взглянул.
– Что это они делают?
– По-видимому, орудуют электрической пилой. Все их действия демонстрируют полнейшее незнание природы того, с чем они столкнулись.
– Вестимо не знают, – кивнула она. – Ты не выпендривайся, а выкладывай.
– Видишь ли, они пытаются преодолеть границу Внемира. Нефизической реальности. Но это невозможно для материального тела. Мы ощущаем эту границу как абсолютно гладкую твердую поверхность. Это иллюзия. На самом деле это черта, у которой заканчивается пространство. Поэтому мы не можем перейти ее. Ведь мы целиком принадлежим физическому пространству. Материя не способна проникнуть внутрь нематерии.
– А мы сейчас где? – недоверчиво спросила Маруся, зевая. – Если мы под этим колпаком…
– Мы в своем родном физическом мире. Пространство разорвано вокруг нас буквально на толщину микрона. Этого достаточно, чтобы сквозь разрыв можно было видеть. Здесь не все еще ясно. Разрыв пропускает некоторые виды излучений: свет, звук, биоволны, нейроимпульсы. Но только в определенном диапазоне. Например, лазеры тут будут беспомощны. Как и инфразвук. Понимаешь?
Маруся не ответила. Я оглянулся – она свернулась в клубок на диване и спала самым безмятежным образом. Сегодня она не надела платья – накануне я загрузил работой н-конструктор и с утра приволок в ее комнату разнообразной одежды на целый шкаф. Для начала она выбрала белые шорты и голубой облегающий верх. Очень волнительно это выглядело. И я подумал: может,
Создатель не был так уж опрометчив, отправляя меня в это изгнание? Оставалось только понять для чего. Не для того же, чтобы я просто женился здесь. (Кстати, древний институт брака никогда не казался мне таким уж примитивным, я даже испытывал к нему интерес. Как считали многие – нездоровый.) Над этим стоило поломать мозги.Я и ломал – несколько часов спустя она застукала меня скукожившимся над тейоном. Это была маленькая, переносная модель, которую я всегда таскал в кармане. Тут, на корабле не нашлось ни одного. Обнаружив это, я был рад, что мой судьбоносный сомнамбулизм в ту памятную ночь не помешал мне натянуть штаны. Тейон был отличным средством освобождения от бремени земной реальности и, наоборот, верным способом поставить мозги дыбом, если они слишком вялые для решения определенных задач. Ы в силу своего невежества в теофизике относился к тейону с подозрением, но мне удалось убедить его, что это не разновидность экзонаркотика.
– Что это?
Пришлось свернуть реконструкторские работы в голове.
– Тейон, – ответил я не так чтобы очень охотно. – Если хочешь понять его назначение, соедини в одно целое ваши молитвенные дощечки – иконы, да? – символы мироздания восточной религии – мандалы, да? – и, ну, например, музыку постижения, если у вас есть такая. Тейон – это «Обитель Совершенства». По-вашему – «Жилище Бога».
– Ясно. Вы там все чокнутые на какой-то странной религии. Опиум для народа. Дремучий лес. У вас что, сильно неразвиты представления о мире? И такая беспомощная наука? Вы такие глупые, да? Как эти, в романе Уэллса. Элои.
– Не знаю, как в романе, а у нас уже триста лет реализуется программа совершенствования мозга. Каждая новая генерация имеет индекс интеллекта выше, чем у предыдущей. У вас это называется гениальность. Уже несколько сотен лет у нас рождаются дети с мозгом гения.
– Хочешь сказать…
– Хочу сказать, что по вашим меркам я – гений.
Я все-таки поскромничал.
– А я королева английская. Будем знакомы. Мой статус лучше – я одна тут такая. А у вас, наверно, куда ни плюнь – в гения попадешь.
– Не угадала. Триста на двадцать четыре – семь тысяч двести человек.
– Что, ваши бабы ленятся рожать? Доэмансипировались.
– Нет, это Программа Ограниченного Воспроизведения. Мы не можем себе позволить прирост населения больше двадцати четырех человек в год. Ведь мы не умираем.
– Бедняги.
– Кстати, усовершенствованный интеллект нам нужен именно для решения этой задачи – поиска Смерти. Проблема ставится перед каждым, кто входит в сознательный возраст. И ответ ищется самыми разными путями.
– Слушай, это какой-то бред. Зачем искать смерть? Или, в конце концов, прекратите хлестать свой эликсир бессмертия.
– Нет никакого эликсира, – грустно ответил я. – Существует теория, что бессмертие постигло нас в качестве наказания.
– Нда? Как интересно. А кто и за что?
– Никто, кроме Создателя, очевидно. А за что… Давай я тебе об этом в другой раз расскажу?
Вообще-то мне совсем не хотелось об этом говорить. Все это были только предположения теофизиков, и, кроме того, кому охота посвящать других в свои полузабытые грехи?