Я, Хобо: Времена Смерти

–  Ключ - мужского рода, - серьёзно предположила Туча.

–  Но ведь это глупо!
– сказал Кислятина.
– Глупо или нет? Ты, именинник, помолчи. Пусть люди скажут.

–  Очень глупо, - заявил Ван-Келат.

–  Вот ты имеешь в виду сейчас - что?
– спросил Кислятина.
– Глупо шутить над приметами, могущими предостеречь от аварии? Скажи, шкипер. Или глупо верить в приметы?
– Он сильно икнул.
– Извините. А? Шкипер Ван-Келат?

Ван-Келат задумался, и Кислятина про него забыл.

–  Мы тут все празднуем твой день рождения, Шкаб, - сказал Кислятина.
– И я хочу пожелать тебе, Шкаб, дружище… Что? Быть более серьёзным, вот что. Как-то более серьёзно, ответственно относиться к работе экслуав…тационно-тех-нического отделения, понимаешь? Ты меня вышутил, а я с-суну… суну ключ в чехол головкой вниз, а потом п… пос… постесняюсь его поцеловать… и вот тебе готова авария. Вот тебе и аноксия, отравление, пожар… Да, вот тебе и пожар. Ты меня понимаешь?

–  Я тебя понимаю, Миша, - сказал давно кивающий каждому слову Кислятины Шкаб и вскинул бутылку.
– Чтоб нам без пожара!

–  О!
– сказал Кислятина.
– Вот наконец ты очень правильно сказал. За без пожара, космачи!

Мы выпили за без пожара. Заговорила Мэм, и успокоенный Кислятина из блестящего оратора (а мне, например, очень понравилось его выступление) с энтузиазмом, выразившимся очень ясно на всём его лице, парой душевных судорог превратил себя в благодарного слушателя.

–  Люка, - произнесла Мэм.
– Какую мы п-пьём уже, а? А про лимоны т-ты забыл?

–  Тьфу!
– сказал Шкаб, проливая в невесомость не меньше глотка пунша.
– Навилона! Телятина я… Забыл! Марк.

–  А?
– спросил я.

–  Сплавай на потолок, видишь, пакет?

На потолке, действительно, сидел на крючке большой чёрный мусорный пакет, на вид твёрдый. Я повозился с крючком, ободрал палец, но пакет сбросил вниз неповреждённым. На ощупь в пакете были консервные банки. Шкаб поймал пакет, разодрал швейник и, сунув в пакет руку, пересчитал нас.

–  Ничего себе, - сказал он юмористически.
– Одиннадцать человек!

–  Считать не умеешь, - возразил Ёлковский.
– Двенадцать!

–  Девять!
– сказала Туча.

–  Я ставлю на голосование, - объявил Шкаб.
– Девять, одиннадцать или двенадцать? Кто за девять? Стада, изобрази что-нибудь такое, тревожное… Барабанную дробь можешь?

–  Я всё могу, - сказал Нюмуцце, беря гитару.
– Но как я буду голосовать?

–  Орально!
– неожиданно сказал Кислятина, любящий, оказывается, шутки.

Пока смеялись, успели забыть, о чём собрались голосовать. Тогда старина Ейбо начал жестокую похабку про Солнечную Визу, но прервал себя на середине первого куплета и спросил Кислятину, правильно ли он, Ейбо, его, Кислятину, понял, что Кислятина что-то обидное имел в виду?

–  Когда имел?
– спросил потрясённый Кислятина.

–  Ну орально!
– напомнил Нюмуцце, легко перехватывая гитару за гриф.

–  Орально - не имел, - растерянно сказал Кислятина.

–  Кого это ты "не имел"?
– с угрозой спросил Нюмуцце.
– Ты што, шестой, что ли?

–  Т-товарищи, - вмешалась Мэм.
– Здесь ведь я. К-комиссар Форта. Совесть свою имейте при мне!

–  Десять!
– сказал Ёлковский.

–  Ты совесть мою имел?!
– заклинило Нюмуцце. Он вообще подвержен, у него нервная профессия, он с людьми работает: С "Метелью" Скариус, например.
– Да ты… Так, Миша. А ну, выйдем, - деловито сказал он.

–  Десять, я говорю, - сказал Ёлковский.

–  Космачи!
– сказал Френч Мучась. Галдёж моментально стих.
– Ейбо! Сняли. Навилона! Успокойся. Ёлковский! Считать умеешь. Джон! Проснись. Байно! Закрой рот. Ирэн! Хорошо сегодня выглядишь. Шкаб. Эй, именинник! Ну, что там у тебя в прятке?

–  У меня - лимоны!
– с огромной возвышенностью проговорил Шкаб и, помедлив для эффекта, разорвал пакет. По отсеку пронёсся, путаясь в сквозняках, гул восхищения, Кислятина громко сглотнул слюну, и я тоже. Лимоны! С Касабланки не видели мы свежих лимонов, а эти были живые, в прозрачных банках, на почве, с листиками, и баночки были потные, зелёные ОК спокойными светлячками сидели на крышках.

–  Каждому по одному, - сказал Шкаб.

–  Так, я свой не ем, ращу до дерева, - сразу сказала Туча.

–  Как уж хочешь, - сказал Шкаб великодушно.
– Бутылки только наполни.

–  ОК. Бросайте мне ёмкости, - сказала шкипер Ирэн "Туча" Эйшиска.
– Но предупреждаю - быстрей! Мне не терпится сжать своё будущее деревце в объятиях.

Бутылки были наполнены. Было выпито за будущее лимонного дерева Тучи. Было выпито за прекрасный вечер и длящуюся ночь. Было выпито ещё за что-то, но тут я круг пропустил, и не помню - за что, отвлёкся. И наконец Шкаб сказал:

–  Ну ладно, Туча. Рассказывай. Здесь, как все: свойно, неотчётно, клубно доложи про твоих привидений и про "Не-любова". Любопытство - смертная болезнь, а слухи просто убивают; спаси нас уже от.

–  Не в запись, братва, так?
– сказала Туча.
– Мэм, выключи.

–  Ты, Ирэн, за кого меня принимаешь?
– с ясным неудовольствием спросила Мэм.

–  За комиссара.

–  Я не на вахте. Я в гостях у Шкаба. Милая Ирэн.

–  Я знаю. Я на всякий случай. Не обижайся на меня, Нава. Мьюком повелел - молчать страшным молчанием. Не подставьте, космачи.

–  А самой не терпится… - проворчала Мэм.

–  Расскажу - проверишь на себе, - предрекла Туча.

–  Рассказывай, Туча, - повторил Шкаб.
– Злоупотреби вниманьем.

И шкипер "Туча" Ирэн Эйшиска начала свой рассказ про встречу с привидениями. (Вот от где и вот от когда рассказ её и вошёл в "аннал" Нетрадиционной Истории Трассы, а вот от кто - не знаю; не знаю я, кто из бывших в данной Шкабовой локали распустил язык; не я; вряд ли и сама Туча ещё когда и ещё где справилась повторить своё это, нефильтрованно…)

ГЛАВА 8. КТО БРЕЕТ БРАДОБРЕЯ

К концу истории все протрезвели, и праздник кончился; разошлись молча, даже не прощались, хотя до распределителя объёмов "улитка" летели вместе, вереницей, иногда сталкиваясь и потираясь. Основная масса компании поныряла в шахту к бублу-MEDIUM, ну а мы со Шкабом жили близко от невесомости, через тупичковый коридор секции 9 бубла-DOWN у нас личники соседствовали: десять секунд вниз по шахте руками поперебирать, приняться к настилу при четверти центробежного да минута шагом по коридору. Тихо, не людно, до ангаров недалеко. Я уже взялся за дверную ручку личника, но Шкаб взял меня за плечо и спросил: