Я их всех убил

empty-line/>

Боль в желудке с каждым шагом усиливалась. Те несколько миллиграммов морфина, которые ему впрыснули много часов назад, уже давно перестали действовать.

Он еще этого не знал, но его молчание утратило смысл. Теперь, когда выяснилось его настоящее имя, Кристоф Корню перестал быть неизвестным.

Двое жандармов явились в больничную палату, надели на него наручники и велели следовать за ними.

Когда все трое вышли из старого здания больницы, в лицо им хлестнул холод и отвратительный мелкий дождь: тысячи капель наносили им кинжальные уколы.

В отделении Анси подследственного приняли Максим и Эмма. Выждав, пока он вылезет из фургончика, они провели его в камеру. Кристоф Корню вернулся в «холодильник».

– Добро пожаловать домой, – бросил Максим Монсо, поворачивая ключ в замке.

Задержанный вытаращил глаза, его зрачки расширились. Рот искривился, а из горла вырвался звериный крик. Крик, леденящий кровь. Крик ужаса. Он бросился на тяжелую стальную дверь и начал об нее биться.

Дверь содрогалась от грохота, Эмма и Максим, нахмурившись, переглянулись.

Кристоф Корню раз за разом повторял одно и то же:

– Отправьте меня в тюрьму! Я их всех убил!

Максим отодвинул заслонку глазка и пристально посмотрел на задержанного. Глаза у того налились кровью, по лбу струился пот. Максим в свой черед заорал так громко, что перекрыл жалобные вопли:

– Кристоф Корню!

Человек отступил от двери, напряженно глядя на Максима. Казалось, услышав собственное имя, он испытал шок, но по мере того, как он отходил вглубь камеры, уголки его губ все сильнее кривились.

Он покрутился и скорчился, вжимаясь в левый угол, – казалось, он пытается вдавиться в стену.

Максим вопросительно посмотрел на Эмму, которая только пожала плечами. Он уже собрался закрыть окошко, но тут различил, что Кристоф шепчет новую мантру.

Максим напряг слух и наконец разобрал:

– Только не Капитан, только не Капитан…

Прибытие Кристофа Корню привлекло внимание почти всех членов бригады, поэтому Павловски смог спокойно ознакомиться с отчетом Анри Саже, не рискуя, что его побеспокоит чей-то нескромный взгляд.

Документ датировался девяносто восьмым годом, то есть прошло более двадцати лет. Борис понимал, как ему повезло: архивы начала девяностых еще не были оцифрованы, и он, скорее всего, никогда не отыскал бы нужную бумагу.

Анри Саже присвоил этому досье второй уровень конфиденциальности, но не предусмотрел хитрого маневра, позволившего Борису получить ответ на свои вопросы.

Его лихорадило, как ребенка, который боится, что его застукают с коробкой конфет. Глаза бегали по экрану, некоторые абзацы пришлось перечитывать дважды.

В отчете кратко описывалась масштабная операция по проведению обыска в самом сердце владений Детей Гайи – там, где они с Максимом побывали несколько часов назад. Полицейский рейд стал результатом многомесячного расследования мошеннических действий секты.

Официально зарегистрированная как ассоциация, созданная в соответствии с законом 1901 года, данная секта на протяжении десятков лет не декларировала доходы, перечисленные на несколько счетов в Швейцарии, скрывая таким образом колоссальные средства. Были изъяты тысячи бухгалтерских документов и все компьютеры различных бюро, а более двадцати человек вызваны в следственную бригаду для допроса.

Насколько Борис смог понять из этого документа, речь шла о темных финансовых транзакциях секты, что позволило налоговым органам возбудить иск и привлечь жандармерию с целью проведения обыска.

Следующая часть досье состояла из сотен страниц показаний. Павловски посмотрел на часы и огляделся. За столами Эммы и Максима никого не было, а остальные дознаватели, похоже, с головой ушли в работу. Он прикинул, что у него остается всего несколько минут. Не имея возможности внимательно изучить протоколы допросов, он решил проглядеть список членов секты, которые попали в поле зрения следственной бригады.

Одно из имен привлекло его внимание – и он понял, почему капитан Анри Саже решил наложить на это досье гриф секретности.

Двадцать лет назад, в 1998 году, на допрос в жандармерию была вызвана некая Мартина Монсо. Мартина Монсо, урожденная Саже.

16

Младший лейтенант Павловски перевел компьютер в спящий режим, как только заметил тень коллеги, неспешным шагом направляющегося к его столу. Максим с обычным непроницаемым выражением лица доложил:

– Наш человек отдыхает на холодке, Эмма дала мне адрес больничного комплекса, где его содержали. До истечения срока задержания осталось всего несколько часов, – может, заскочим по-быстрому?

Его вопрос скрывал завуалированный приказ, что вызвало раздражение Бориса, которому не очень нравилось, когда какой-то жандарм, находящийся у него в подчинении, указывал ему, что делать. Но с самого прибытия в бригаду он научился скрывать свою истинную натуру и казаться уступчивым.

– Это где? – спросил он, не поднимая глаз.

– В Швейцарии, недалеко от Женевы, всего минутах в двадцати отсюда.

Ответ, казалось, не устроил Бориса, он нахмурился. Максим читал его лицо, как открытую книгу. Он со вздохом устроился на стуле рядом и мягко сказал:

– Это единственный реальный след, который у нас есть.

– Единственный, который остался, – проворчал Павловски.

Максим несколько секунд помолчал, потом продолжил:

– Ты считаешь, что я провалил наш последний выезд, но уверяю тебя, на этот раз все обстоит иначе. У нас есть имя нашего парня, и мы знаем, откуда он; мы в двух шагах от серьезного прорыва в расследовании. Нужно только съездить в Швейцарию, задать несколько вопросов, и если мы что-то учуем, то запросим отдельное требование [23] .

23

Отдельное требование – предложение следственного органа другому следственному органу о производстве каких-либо следственных действий.

Борис покачал головой.

– Это больница, общественное место, нам там чинить препятствий не будут, – не сдавался Максим.

Павловски на мгновение прикрыл веки, оценивая ситуацию. У него накопилось немало вопросов, касающихся прошлого Максима, и он подумал, что поездка в машине может оказаться удобным случаем их задать.

– Тогда едем вдвоем. И возьмем твою машину, – бросил он, неожиданно согласившись.

Дождь прекратился, но небо оставалось темным и грозным. Столбик термометра стоял так низко, что, смирившись, они плотнее запахнули зимние куртки. Глядя, как порывы ветра гонят перед машиной опавшую листву, Максим спросил себя, придет ли когда-нибудь лето.