Я их всех убил

Она подошла к столу Бориса и взяла отчет об обыске у escort girl [25] . Эмма сама на этом обыске присутствовала, но ей хотелось глянуть свежим глазом. Криминалисты зафиксировали мельчайшие детали, и она вчитывалась в отчет, мысленно осматривая квартиру. Этой продвинутой технике ее обучил Максим.

Следовало уравновесить дыхание, сосредоточиться на ощущениях, которые при этом возникают, чтобы создать некую пустоту в мыслях, и наложить на нее ментальные образы соответствующей обстановки. Иногда это легче достигалось с помощью запахов или звуков, оставшихся в памяти при первом посещении. Она десятки раз видела, как ее друг брал при обыске какой-нибудь предмет и обнюхивал его под приглушенные смешки коллег.

25

Эскортница (англ.).

К сожалению, в голове Эммы не отпечатались никакие особые звуки или запахи из дома Нины; зато в памяти была еще свежа конфигурация комнат. Она прикрыла веки и сконцентрировалась. Полный перечень предметов, наличествовавших у предполагаемой жертвы, стал огромным подспорьем в этом упражнении по визуализации.

Она снова увидела себя рядом с Ахмедом и отправилась в виртуальный тур по квартире. Как и во время обыска, она закончила ванной, где с помощью «Блюстар» были обнаружены потеки крови, которые кто-то пытался замыть. Она мысленно несколько раз обошла помещение. Снова увидела цветочный узор на душевой занавеске, на которой не хватало одного колечка, электрическую зубную щетку на бортике раковины, зубную пасту в держателе в форме слона, плетеную корзину для грязного белья, флаконы с шампунями и кремами для тела на душевом поддоне, маленький белый шкафчик с ящиком, где лежала косметика, утюжок для волос, фен и ватные палочки. Она мысленно снова открыла ящичек и осмотрела содержимое. Несколько тюбиков губной помады разных цветов, блеск для губ, утюжок для волос, фен той же марки и коробочка с ватными палочками. Фен… Ватные палочки… Она чувствовала, что здесь что-то не так и она вот-вот поймет, что именно, ее веки затрепетали от напряженной сосредоточенности.

Вдруг она распахнула глаза и расплылась в улыбке.

Кое-что у Нины Грокис-Стейнер – особенно в ее ванной комнате – выпадало из обычного ряда, и эта деталь, пусть вроде бы совсем незначительная, полностью меняла расклад.

Дрожащими руками она схватила мобильник и набрала номер друга.

На автостраде в направлении Анси Максим вел машину быстрее положенного, превышая скорость как минимум на десяток километров. Дождь прекратился, но небо по-прежнему не желало пропускать ни единого лучика солнца.

– Думаешь, этот Беккер как-то связан с нашим подозреваемым? – спросил Борис, по-прежнему пребывавший в недоумении после визита в психиатрическую лечебницу.

Не сводя глаз с дороги, напарник ответил ему со всей решительностью:

– Когда ты в первый раз вместе с Эммой допрашивал Корню, он ведь упомянул какого-то «капитана», так?

– Возможно, это совпадение.

– Ну и что? Поищем, что у нас есть на Луи Беккера, и выясним.

– А по-моему, это потеря времени, я бы сосредоточился на других следах, – заявил Павловски.

– Каких именно?

– Возникла у меня одна теория. Я тебе раньше о ней не говорил, не хватало кое-каких деталей, но теперь все отчасти прояснилось.

В Максиме пробудилось любопытство, но он молчал.

– Ты не проголодался? – вдруг спросил Борис. – У меня во рту с утра маковой росинки не было: хочешь, заедем перекусить и я заодно все тебе расскажу?

Тон младшего лейтенанта был на удивление сердечным, и Максим несколько долгих секунд раздумывал над его предложением.

– Я обещал сегодня пообедать со старым другом. Жаль, но твоей теории придется подождать, пока я вернусь в бригаду.

Павловски скривился:

– Уже почти три часа.

– Именно, и я уже очень опаздываю.

Съезд с автострады приближался, а Борис все никак не мог разобраться в собственных мыслях. Неуловимый Максим давал ему немало пищи для размышлений, он даже затруднялся сказать, чем сам был занят большую часть времени – попытками понять это загадочное существо или следствием, которое они вели. Как бы то ни было, он по-прежнему был убежден в существовании связи между этим делом и напарником, и ему не терпелось пообщаться с Максимом лицом к лицу, чтобы рассказать о своих последних открытиях.

Когда за платанами показались здания казарм Анси, Максим нарушил молчание:

– Я тебя высажу у парковки, ладно? Мне правда пора. Я через час вернусь.

При других обстоятельствах Павловски никогда бы не позволил жандарму, находящемуся в его подчинении, заниматься собственными делами в разгар расследования; но в данном случае приходилось идти на уступки, чтобы завоевать его доверие. Пусть отправляется обедать в середине дня. Сколь веревочке ни виться, конец неизбежен.

18

После того как Борис вышел из машины, Максим развернулся и, как только оказался вне поля зрения коллеги, схватил тюбик с транквилизатором и проглотил таблетку, оцарапавшую горло. Почувствовал, как пилюля скользит вниз, до самого желудка.

Пока светофор горел красным, он откинулся на подголовник и закрыл глаза. Под веками плясали тени, и он ощущал, как замедляется биение сердца.

Через несколько секунд сзади загудели машины, и он вздрогнул, вынырнув из раздумий. Включил первую передачу и тронулся с места.

Через десяток километров дорога поднялась на перевал и снова запетляла. Ранняя зелень вела дуэль с чернотой неба. Никакого жилья в окрестностях, лишь деревья до самого горизонта. Только первоцветы у подножия дубов, каштанов и лиственниц привносили нотку надежды в это угрюмое окружение.

На повороте две колеи, заполненные дождевой водой, – очевидно, след трактора – свидетельствовали, что в этой глубинке все же есть люди.

Максим проехал мимо деревянного щита, указывающего направление к альпийскому ресторану, хорошо известному гурманам и туристам. Потратив несколько евро, здесь можно было продегустировать местные блюда в типично савойской обстановке, со спартанским комфортом, но теплым приемом.

Машина затормозила перед покрытой гравием дорожкой, мягко сбегающей к прелестному, типично деревенскому шале, крыша которого обоими скатами касалась земли. Дерево фасада и балкона казалось доисторическим, и только черепица из плитняка блестела как новенькая.

Стоило открыть дверцу, и в салон машины ворвался холод, ледяными касаниями напомнив, что на высоте температура понижается еще на несколько градусов. Запах горечавки, цветущей в углу запущенного сада, вызвал счастливые воспоминания юности. Рефлекторно Максим глянул на ржавый портик, где когда-то красовалось изображение трапеции и весов, и почувствовал легкий укол в сердце. В обычное время его гиперчувствительность вызвала бы ощущение кома в горле и непреодолимое желание заплакать, но благодаря химическому присутствию в крови транквилизаторов дурнота оказалась легкой и мимолетной.

Подойдя ко входу, он нажал на звонок и подождал несколько секунд. Короткая красная занавеска за окошечком в центре деревянной двери отодвинулась, и он увидел улыбку Анри Саже.

– Мне чуть было не пришлось ждать! [26] – воскликнул он с порога, протягивая к Максиму руки.

Мебели внутри было совсем мало: заставленные книгами полки занимали практически все стены. Множество низковольтных лампочек давали оранжевый свет, теплый и приветливый. Старый паркет поскрипывал под ногами. Мужчины направились в большую комнату, где шахматная доска, казалось, терпеливо дожидалась, когда ее удостоят вниманием.

26

Фраза Людовика ХIV, короля-солнце; цитируется в романе Александра Дюма «Три мушкетера».