Я люблю тьму

Глава XIV Просто

Вот так всегда — чем активнее надеешься на перемены, тем дольше придётся их ждать. Наверное, ни Светозар, ни Стелла не заметили в моём лице перемен, не заметили, как я, теребя дурацкий бантик, про себя думала: сейчас что–то да случится. Абстрактное «что–то» виделось мне по–разному — от кровавой расправы над бабой Светой и орущей из соседней комнаты Руськой до банального замечания в стиле «Прекратите издеваться над Викой». Ведь он смотрел, смотрел внимательно и даже, кажется, с неодобрением, как меня хлопали по спине, если начинала горбиться, и по рукам, если порывалась взять лишний кусок торта. Но нет — ничего. Если не считать жизнерадостного щебета Стеллы:

— Знаете, в детстве меня тоже всегда коротко стригли, — и, как бы невзначай, взгляд в мою сторону. Так и не поймёшь — то ли обругала, то ли похвалила.

Бабуля тогда заёрзала на стуле. Вот как она бы выдала обладательнице роскошной белокурой гривы своё извечное «лучше модная стрижка, чем патлы кикиморы»? Правда, быстро нашла, как выпутаться.

— Ах, длинные волосы — это так красиво! Но Виктория совершенно не умеет за ними ухаживать! Вечно одни колтуны. Вот подрастёт, станет ответственной девочкой…

Я — как бы случайно, разумеется — выплеснула на колени чай. Плевать, что кипяток, плевать на платье — может, эту тряпку наконец–то выкинут, ею только полы мыть! И прочь, прочь из кухни, а в спину неслось притворно–обеспокоенное:

— Виктория такая неуклюжая! Как думаете, с возрастом это пройдёт?..

Огромных усилий стоило не хлопнуть со всей дури дверью.

Теперь, на следующий день, я валялась на кровати, сдувала лезущие в глаза пряди, пялилась в потолок и думала. С чего я взяла, что вообще что–то случится? Светозар же учёный, так? Это он сказал, что изучает древних славян. Может, на самом деле наш квартирант — психолог. Психолог, который решил провести исследование, и в качестве подопытного кролика выбрал меня. Сейчас небось сидит у себя и строчит что–то вроде «Излишне нервная, истеричная идиотка». Или ржёт над тем, что поверила во всю эту мистическую чепуху?!

Бывает такое, когда хочется ворчать — просто ворчать без перерыва. Кажется, сегодня как раз такой день. Всё раздражает — скулящая из–под дивана Руська, отказывающаяся выползать со вчерашнего дня, серые тучи за окном, смотрящая телевизор бабушка — нет бы свалить в гости! И волосы. Чёртовы волосы, как будто решившие сожрать моё лицо и упрямо лезущие то в рот, то в нос, то в глаза.

Вот пытаешься найти что–нибудь хорошее, а оно то ли отсутствует, то ли хорошо прячется. Даже не порадуешься, что ты отлёживаешься, а остальные на уроках — воскресенье же. Очередной блеклый день, когда хочется молча, без пафоса сдохнуть от скуки, лишь бы не вставать с кровати.

У бабули, к сожалению, очень хороший слух — в её–то возрасте! Наверное, у неё радар в голове, как у боевого робота, или какие–нибудь датчики движения. Стоило высунуться в коридор, как тут же послышалось требовательное:

— На кухню идёшь? Заодно мне чаю нальёшь. Только без сахара!

Знала бы она, каких усилий стоит после этих слов не вывалить в чашку всю сахарницу! А лучше — крысиного яду. Как–то в детстве я пыталась отравить любимую бабулю: тайком вытащила крем из её косметички и вывалила весь в чашку с кофе. Потом испугалась — как же, вдруг узнают и меня дяденьке милиционеру отдадут. И несостоявшаяся Борджиа пошла каяться. Буря бушевала три дня, причём бабушку, стоит заметить, даже не тошнило. Она ещё твердила всё время: «значит, не врут — из натурального сырья делают. Фирма!»

Я тогда думала — если бабушки не будет, мама заберёт меня к себе. Прелестные детские воспоминания.

Кто выдумал, что тоска зелёная? Она пыльная, серая, цвета заплёванного асфальта и застиранного полотенца. Зелёный, он как–то пожизнерадостнее. Вот бы скомкать её, эту тоску, завернуть, как тухлую рыбу, в старые газеты и целофан, и вышвырнуть в окно. Шлёпнется кому–нибудь на голову? Не моя забота. Хотя что с ней сделается? Выкидывай, не выкидывай — вернётся, зудя, как комар, и увлечённо примется сосать — не кровь, а хорошее настроение, так, чтобы под ноль, до донышка.

— Чай! — напомнила о своём существовании бабушка, и я, отмахнувшись от пыльной тоски, понесла кружку в комнату. Всё как всегда — сериал, звенящие кольца и переливающийся скользкий халат, похожий на дохлую рыбу. Как оказалось, Руська уже сидела не под диваном: нет, забилась на колени к хозяйке и на что–то очень увлечённо жаловалась.

— По–моему, Стелла — не очень хороший человек. Кошки всё чувствуют, они боятся только плохих людей. Впрочем, я не удивлена. В шоу–бизнесе сложно не забыть о духовном росте.

Ага. А может, у Руськи, как и у любой злобной твари, аллергия на всех, кто хоть раз посмел взглянуть на меня по–доброму? Вот начни звёздная гостья согласно всем канонам гнобить недостойную или в упор не замечать — тогда кусок кошатины залез бы к ней на колени и принялся урчать с громкостью работающего пылесоса.

Бабушка потянулась за кружкой, но не взяла её, а всплеснула руками:

— Виктория! Что это у тебя на голове?!

С таким омерзением, главное, как будто у меня там по меньшей мере дохлый осьминог, свесивший щупальца. Или, может, какая–нибудь жвачка налипла, или…

— И когда ты успела так обрасти? Недавно ведь стригли!

Я бросилась к зеркалу — и замерла с по–мультяшному отвисшей челюстью. Вроде не первое апреля на дворе, не время для тупых шуток… Волосы, вчера спускавшиеся чуть ниже кончиков ушей, лежали на плечах, чёлка — почти до кончика носа. То–то всё время в глаза лезли! Не длинная копна до пояса или до колен, конечно, но всё равно — за одну ночь?!

— Позвоню Эле, запишем тебя на завтра… — как ни в чём ни бывало, бубнила бабушка. Куда там ей сообразить: не бывает так! На сантиметр, на два — ладно, но на добрый десяток, если не больше… Спустив Руську на диван, дражайшая Светлана Николаевна направилась к телефону.

Руки сами собой сжались в кулаки.

— Не надо никуда звонить.

Бабуля повернулась медленно, как заржавевший робот. Сбой программы, восстание рабов! Обычно я боялась этого взгляда. С таким смотрят на лабораторную мышку, прежде чем вколоть ей что–нибудь потенциально ядовитое. А сейчас — не страшно. Смешно даже.

— Ты что–то сказала?

И правда, вот уж новость–то! Всю жизнь немая была, как Герасим, тот, с Муму который, а тут — раз! — заговорила!

— Не надо никуда звонить. Я не хочу стричься.

Она ещё не сказала ни слова — только открыла рот, собираясь выдать привычные аргументы, а я уже знала, что она скажет, до последней буковки. Как магнитофон, на котором кто–то в нужный момент включает заготовленные фразы.

— Ты на себя–то посмотри! Чистая кикимора. С такими волосами только проститутки ходят!

Ну естественно, ведь знаменитой актрисы рядом нет, можно и проституткой обозвать. Смешно, так смешно, что тяжело держать внутри — хочется долго смеяться в голос, смеяться, пока не лопнешь. Всё одинаково? Как бы не так! Чужой — не мой голос вырвался из горла, выдав невозмутимо–хамское: