Я люблю тьму

Не вопрос — утверждение. Вечная тема.

— Конечно же будет! У нас все участвуют, будут песни, танцы… — Катенька, изображая радость, захлопала в ладоши. — Поправляйся! Вот ещё, я домашнее задание для тебя выписала — я на столе оставлю, ладненько?

Да хоть на лоб мне наклей, главное — исчезни уже. Радостная идеальная девочка выпорхнула за дверь. Баба Света добавила напоследок ещё один взгляд — контрольный, в голову:

— Потом поговорим.

Вот бы «потом» не настало. Помирает же кто–то от простого гриппа, чем я хуже?

Как только закрылась дверь, я нехотя поплелась к столу. Катенька постаралась на славу — вон какая папка толстенная! Читать сценарий или делать домашнее задание не хотелось. Что ж, военная хитрость — суну–ка папку между старых тетрадей. Бабушка там не копается, а если спросит — скажу, что так и было. Избежать казни не выйдет, но хоть подышу спокойно.

Отделившись от папки, один листок спланировал на пол. Стараясь игнорировать стук крови в голове, я наклонилась — и замерла. Бумажка не имела к глупому сценарию для первоклашек и домашке никакого отношения: хорошо знакомым почерком там было выведено:

«Завтра вечером. Жди встречи».

Глава XVI Тягостное ожидание

Есть у закона подлости небольшое ответвление, гласящее: секунда может тянуться от мгновения до десяти лет, зависит от того, что именно происходит в пресловутую секунду. Тоскуешь на уроке в ожидании звонка? Секунда тянется, как налипшая на волосы жвачка. Сидишь за компьютером, и тебя никто не трогает? Секунда резко сжимается до размеров одного атома.

Между так ожидаемым вечером встречи и мной пролегло внезапное препятствие под названием «школа». Да–да, она самая. Из оперы тех же неписанных законов: если вскоре состоится столь великое действо, как распределение ролей в грядущем спектакле, не надейся, что выйдет отлежаться. Хоть прыгни под трамвай — доблестная бабуля соберёт тебя по частям, после чего придётся на костылях и с капельницей наперевес спешить на кастинг.

Никому нафиг не сдавшийся кастинг состоялся в актовом зале. В дверь то и дело совали носы любопытные первоклашки — как же, похихикать над взрослыми идиотами, которым больше нечем заняться, кроме как кривляться! Разумеется, первой на крохотную сцену вспорхнула Катенька, и принялась заливаться соловьём о важности будущего спектакля, о серьёзности мероприятия… Мадам Гитлер так и прослезилась, слушая вольный пересказ своей тирады. А уж как старается–то, как старается — будто на Библии клянётся! Или на Конституции. Или на журнале «Космополитен» — что там у таких слащавых подлиз нынче в тренде?

— Разумеется, каждый будет важен на своём месте, для каждого найдётся дело…

Ага. Например, туалеты языком чистить. Всё лучше, чем дрыгаться в конвульсиях, изображая танец. Или того хуже — фальшиво завывать в дряхлый микрофон под аккомпанемент расстроенного пианино. Какие там ещё номера обычно впихивают к месту и не к месту в каждый спектакль? Разумеется, Генка будет танцевать — профессионал, как–никак, в каком–то роде гордость класса. А вот с остальными талантами у нас туговато. Но кого это волнует? Партия сказала — танцы с песнями, значит, будут вам и песни, и танцы.

Катенька, увы, не угомонилась: пришлось слушать долгий и нудный, перемежаемый охами и ахами пересказ уже знакомого идиотского сценария. Имелась там и добродетельная — вот сюрприз–то! — сиротка Машенька, и извечная злобная тётка… Что там пересказывать, хватит и того, что среди действующих лиц затесались говорящий пень, леший Ванечка и невесть как попавший в тёплую компанию дух рождества — одно лицо с Дедом Морозом. Попытаться, что ли, объяснить, что Рождество и Новый Год — немного разные праздники? А, ладно. Всё равно это никому, кроме меня, не интересно.

— Девочки, кто хочет сыграть Машу — на сцену! — Катенька сладенько улыбнулась — и как у неё скулы не сводит весь день лыбиться?! Разумеется, под тяжёлым взглядом мадам Гитлер поднялись все: и крупная, как колхозницы с советских плакатов, Маринка, и тощая, коротко стриженная Леська, и даже смуглая Люба с широкими бровями, похожая на русскую сиротку Машу примерно так же, как я — на арабского шейха. Вереница девчонок потекла на сцену. Пришлось тоже идти. Куда деваться?

— А ты куда?! — я остановилась, но, как оказалось, обращались в кои–то веки не ко мне. Мадам Гитлер сверлила взглядом свежевыловленного Костяна, невесть как прибившегося к женской половине класса. Тот состроил жалобную моську и протянул:

— Извините, Марья Валерьевна! Я смотрю — княгиня пошла, думал, мне тоже можно!

Ха–ха–ха. Безумно смешно, прям щас лопну. Будь другом, Костенька, прокачай себе как–нибудь чувство юмора. Или хотя бы вызубри наизусть сборник анекдотов.

— Ой, девочки, у нас так мало времени! Работаем, работаем! — Катенька хлопнула в ладоши и важно надула щёчки. Ей сейчас остро не хватало тренерского свистка. Желательно — воткнутого в задницу.

— Вот стихотворение — всю ночь писала! Прочитать надо, чтоб с выражением, оно в самом начале будет! Я покажу, как надо.

Не дав остальным вымолвить и слова, Катенька бодро застрекотала:

— Ах я, круглая сиротка, грустно мне на свете жить, без вины ругает тётка, может даже и побить…*

Не удержавшись, я прыснула в кулак. Вот чего тут не хватало — переделок под Есенина! Хорошо хоть, не додумалась самого Есенина впихнуть в роли говорящего пня. Хотя там скорее будет Жуковский, или Пушкин…

— Что смешного?! — оскорбилась мадам Гитлер. — Ну–ка давай ты.

Рот сам собой открылся, и вместо написанного на листочке я выдала:

— Кто бродит, кто плачет под хладною мглой? То тётка меня не пускает домой…**

Повисла тишина. Чёрт, и откуда вылез такой экспромт? Костян заржал не хуже лошади Пржевальского, но тут же зажал себе рот обеими руками: как же, хорошая шутка, а придумал не он — непорядок! Может, прокатит? Не, вряд ли: вон как Катенька надулась. Да и мадам Гитлер раздувается с каждой секундой, краснеет, выпучивает глаза, открывает рот…

— Там другие слова! — плаксиво протянула «великая поэтесса». — Я, значит, старалась, сочиняла, а ты издеваешься! Некрасиво! Очень!

— Катюша, не расстраивайся. А ты, Романова — на место! — гаркнула мадам Гитлер. Естественно. Сочинять стихи может одна Катенька, все остальные по умолчанию несут бред. Вскрыть бы мозг классной — ручаюсь, там только всего две извилины. Одна отвечает за взаимодействие со свитой вроде Катеньки, другая — за всё остальное. Если эта другая вообще имеется в наличии.

Кастинг шёл своим чередом и, как это положено бесполезным и неинтересным сборищам, никак не желал заканчиваться. Разумеется, бедной Машей стала Катенька: как же, не утешить бедную обиженную девочку! Такая ранимая, такая хрупкая, с белыми нежными ручками — согласитесь, именно так выглядит сирота, которую тётка лет так с трёх заставляет работать по дому и выгоняет зимой на мороз! Говорящим пнём оказался Костян: ему подходит, стой себе, скрипи и будь самым бесполезным существом на планете. Мелкая Леська невесть за какие грехи получила роль злой тётки. Мадам Гитлер, как проповедь, зачитывала своё решение, в то время как весь класс плевал в потолок. Отстреляться бы — и забыть, забыть очередную общественно полезную деятельность, как страшный сон! Мне роли не досталось. Уф, слава пресвятому Люциферу. Бабушка, конечно, взбесится, зато…