Я люблю тьму

— Чегой–то, родненькая, побледнела? Тебе волноваться нечего! Молодёжь они не убивают.

Не убивают? Новость вроде хорошая. Правда, интересно, где подвох. Ну не может же быть вообще без подвоха!

— Молодёжь к себе сманивают. Запугают сначала, а потом пряником перед носом помашут — и усё! Нас потому и мало — не научены врать. А эти… тьфу на них! — Маланья сморщилась и плюнула в ближайшую урну. Затем беспокойно зашевелилась, поёрзала на качелях и резко сменила тему:

— Книга с заговорами в доме есть какая?

Ага, конечно. Вот прям по пятьдесят штук на каждой полке.

— Бабушка в это не верит…

— И плохо, что не верит! Серая она, бабка твоя, дутая. Такие неопасные вроде — живут себе, копошатся, делают чегой–то, стремятся… И ни в добро, ни в зло не верят, всё больше в ерунду какую–то — деньги им, удовольствия, славу…

Так, Вика, спокойно, не красней. Ай, блин. Не получается. Маланья, впрочем, увлеклась тирадой и попыток провалиться сквозь землю не заметила.

— … Вот живёт такой, серенький, и ни добра от него, ни зла! Что был, что не было. Таким–то быть и страшно! Колдунья, ежели середины держаться будет, силы все растеряет, и будет вам вместо ведьмы мерчендайзер, менеджер или вовсе «Свободная касса!». Добрая ты? Значится, гони поганой метлой мелочь всякую, учись на ней, сильнее становись, а там, глядишь, до верхушки доберёшься… на, держи!

Порывшись под шалью, Маланья извлекла на свет книжку. Хм. А мне–то казалось, учебник по магии должен выглядеть как–то более… внушительно. И уж точно не быть одной из этих эзотерических книжонок, какими завалены прилавки книжных комиссионок. Обложка яркая, а в углу пятно от чая. Так и написано «Учебник белой магии. Заговоры».

— Да ты ерунду–то всякую не читай! — старушка щёлкнула меня по носу — не сильно, но хватило, чтоб приняться тереть переносицу. — А меня слушай. В магии, значит, неважно, что ты говоришь. Важно, что думаешь, чего от сердца идёт и какие силы зовёшь. Они ж, силы–то, завсегда слышат — хоть ты их с пентаграмой и дохлой курицей в руке зови, хоть просто в лифте кнопки жги. А слова — они любые могут быть, чтоб направить только, помочь… Эти не по нраву — сама поищи или придумай.

Странно: вот вроде бы особо и не говорили ни о чём, а голова заболела, закружилась… Маланья, конечно, сразу заметила: сунула мне в сумку книжку свою и давай туда–сюда мельтешить.

— Всё! Хватит, вижу, с тебя. Ты у себя желание какое найди — неважно, какое, сильное, главное — и попробуй, как ты говоришь, сколдовать. Оно, может, и не исполнится сразу, а ты старайся! Вставай, вставай, нечего рассиживаться. Проводишь бабулю?

— А?

— Проводи, говорю, бабулю с Архангельска до дома! — Маланья в очередной раз подмигнула. Вот не пойму никак, как к ней относиться–то? Как к училке — не выйдет, ведёт себя, будто моя ровесница, а то и младше; как к ровеснице? Так неловко, пожилая всё–таки…

— Да хоть горшком назови, в печку только не ставь, — и улыбается всё, улыбается, так, что щёки лоснятся. Странно даже — сама худая, а щёки–то круглые. — Ведьмы, значит, друг другу помогать должны!

Кто–то оглушительно чихнул. Ай! Нет, только не за мной! Ох. Отлично. Уже за силы тьмы принимаю кого попало. Нет, они, конечно, маскируются, наверное, да и вообще умные, вот только алкаша дядю Сашу с соседнего двора явно послали сюда не тёмные силы. Стоит, глаза вылупил, икает аж. На Маланью посмотрел, на меня — и умотал, да как быстро почесал! Пятки только сверкают.

— А нам разве это… скрываться не надо? — н-да, не похожи реальные колдуньи на ведьм из книжек. Наверное, Маланья в молодости красивая была, раз до сих пор несерьёзная такая, с ветром в голове. Ой, она же мысли читает! Старушка озорно сощурилась и схватила меня под руку:

— Чего скрываться–то? Народ сейчас такой — хоть слона через игольное ушко при них пропусти, всё будут думать — фокус! А дядь Саше твоему так точно не поверит никто. Скажут — до белочки допился. Да ты к своему дому иди, к своему! Мне Светозар обещал — пожить пустит. А бабушке твоей не скажем, ладушки?.. Я тихонькая, меня и не заметят!

Тихонькая–то тихонькая, а тараторит без умолку. Вот уже два дома прошли, а всё говорит, говорит, уже толком–то и неясно, что именно; наверное, все бабуськи так умеют. Голова с неё кругом! Туда–сюда, сюда–туда…

Улицу огласил визгливый гудок. А потом я повернулась и увидела мощный грузовик, едущий прямо на нас.

Оно, конечно, удивительно, о скольком успеваешь подумать, пока тебя в лепёшку не раздавило. Например, замечаешь: нет никого за рулём, само едет. А ещё думаешь — как накроет, на куски порвёт, костей не соберёшь, от асфальта отскребать будут. А ещё — что американские полицейские Кока—Колой кровь с дороги смывают. Никогда не буду больше пить Колу!

Маланья дёрнула меня за руку; обдало ветром, сильным таким, кажется, с ног сшибёт или кожу сдерёт. Многотонная махина просвистела мимо и втемяшилась в витрину. И вот–тут всё разом «включилось» — что мой мозг, что звук. Голова наполнилась звоном разбитого стекла, визгом тормозов, воплями прохожих.

— Ой, чуть не убилися! — простонала Маланья, хватаясь за левый бок. — Ой, беда–то какая… Старая я уже для такого, ой, старая…

Покорёженный металлический каркас, торчащий из полуобвалившейся стены, бетонная крошка в волосах… И пахнет — то ли краской, то ли бензином. А что я? А я сижу на асфальте. И зубами чечётку выбиваю. Ладно стена, ей–то что, починят! А как бы меня сбило?! Да кирдык сразу, гарантировано! Я встану, правда. Не надо мне врача из соседней аптеки. Не надо нашатырки. Встану. Вот только вспомню, что у меня есть ноги — а они на месте, это точно! — и вперёд, домой.

— Родненькая, да что ж с тобой такое? Ну–ка вернулась! — Маланья снова щёлкнула меня по носу — да что ж за привычка такая?! А кроме неё, вокруг люди. Подойдут, посмотрят, да свалят — как же, не состоялась кровавая драма. Вот какая–то тётка причитает, будто её, а не нас с Маланьей, чуть не сбило. Вот водитель — бледный, зелёный почти что — бурчит чего–то там про отказавший ручник. Как в кино картинка — все на своих местах. Вот из магазина выскочил мужичонка в костюме, прям как чёрт, которого я представляла — верещит «Кто ремонт оплатит?!».

А чуть в стороне — парень с абсолютно чёрными глазами.

Шут его знает, почему запомнился. Наверное, потому, что у него в странном спектакле роли не было. Просто стоял и смотрел — внимательно так, даже слишком. А может, глаза странные. Обычно и внимания–то на глаза не обращаешь — есть и есть, две штуки по бокам от переносицы. Куда уж там цвет разглядывать! Глаза всякие бывают, по большей части — мутные: серо–голубые, зелёно–карие… А чёрных я никогда не видела. Имею в виду — настолько чёрных.

— Вика! — ё-моё, по щекам–то бить зачем?! Да в сознании я, в сознании! Будто пощёчины было мало, Маланья встряхнула меня, как дачница — плодоносящую яблоню.

— Чёрные.

— Вика?.. — народ шепчется, кто–то думает — в шоке девочка, кто–то — спятила. А Маланья — ни то, ни другое. Настороженно смотрит, и за плечи слишком сильно сжимает. А где… Странный юноша словно испарился, стоило мне отвести взгляд. Следом вернулась и способность к связной речи, и я гораздо увереннее пояснила — даром, что шёпотом, даром, что хрипло: