Я - Русский офицер!
Шрифт:
— Становись, равняйсь, смирно, — скомандовал капитан, и штрафники выстроились в одну шеренгу.
— Ну что, мужики, двинулись пешком!? — сказал капитан, — За мной, шагом марш!
Выйдя на дорогу, капитан, перекинув вещевой мешок через плечо, пошагал в направлении фронта. Сзади, стараясь попасть в шаг капитана, двинулись уже бывшие штрафники летчики, которым уже через считанные часы предстояла с пресловутыми «Мессерами» кровавая драка.
— Лен, а Лен, в седьмую палату молодого лейтенантика привезли, летчика. Сделай ему перевязку!
В тот момент Луеву, словно ударила молния. Стерилизатор выпал из рук на кафельный пол и, выпавший из него шприц, разбился, разлетевшись мелкой крошкой стекла по процедурной.
— «Лейтенант,
Краснов спал на спине. Его голова была перемотана бинтом, а загипсованная нога лежала в лангете, с подвешенным к пятке грузом.
Ленка влетела, чуть не сбив с ног солдатика, который скакал на костылях в сторону курилки. Остановившись в оцепенении, она осмотрелась и, увидев новенького, присела рядом с койкой на табурет. Краснов спал и не видел, как появилась Лена. Он только почувствовал, как кто-то нежно взял его руку. Он открыл глаза и увидел её — его Леди. Ленка вскрикнула от неожиданности, прижав его руку к груди, заплакала.
— Жив, жив! Жив, мой милый, миленький! Валерочка — жив!
Она целовала его опаленную войной и пропавшую порохом руку и причитала, заливаясь слезами. Все эти годы, как они расстались, Ленка верила и ждала, что придет тот день, когда они встретятся и больше никогда не расстанутся. Она сердцем чувствовала, что Валерка жив, жив вопреки всему. Вопреки всем смертям. Вопреки самой войне. Она верила и ждала, и Бог воздал ей за ее верность. Сейчас он лежал перед ней, как два года назад, в ту ночь, когда началась война. Это был настоящий подарок ее судьбы и в эту минуту слезы горечи и разочарования сменились слезами настоящего бабьего счастья. Краснов, почувствовав, как на его руку капают слезы, поднял руку и, коснувшись ее щеки, сказал:
— Ленка, ты! Прости меня, что я так долго искал тебя. Прости меня…
— Молчи, молчи, милый, ничего не говори. Все будет хорошо!
Так, после двух лет разлуки, встретил Валерка свою любовь, встретил, чтобы остаться с ней до конца своей жизни.
Ее сердце в тот миг распирала неведомое ей ранее чувство, которое нежно щекотало душу, вырывая из девичьей груди самые нежные и самые добрые слова любви. Ленка была готова вцепиться в Краснова, чтобы больше никогда не отпускать. Хотя, хотя впереди было еще два года войны — два года горьких слез, потерь и ожиданий.
Берлин
Май! Май он всегда май! Будь он в Смоленске, в Москве или в Вене, или даже в поверженном Берлине. Май — это ожидание первозданного чуда и этапа в новой, зарождающейся на земле жизни и любви. Май, словно невеста на выданье — благоухает, очаровывает, будоражит свежестью молодой зелени и буйством весенних цветов, накрывающих сады белоснежной фатой. Только май одет в свадебное платье и шелка цветущих садов. Только в мае весь Берлин, от окраины и до окраины, утопает в ароматном, белоснежном наряде распустившейся сирени и черемухи.
Сашка Ферзь, сидя на ступенях Рейхстага, снял выцветшую пилотку, и обнажив седую голову, подставил ее под ласкающие лучи мирного солнца. Он, нежась под ласковым светилом, блаженно закурил трофейную сигару и, глубоко вдыхая дым ароматного турецкого табака, задумался, погрузившись в пучину воспоминаний.
Всего десять дней прошло с того момента, как немцы сдались, а фельдмаршал Кейтель подписал акт о безоговорочной капитуляции. Десять дней без войны! Десять дней счастья, тишины и настоящего блаженства. Берлин утопал в белом цвету выброшенных в окна простыней и наволочек. Разве мог он сейчас поверить в то, что война уже закончилась. Разве мог он предположить, что он, бывший вор и жиган, сможет выстоять в этой схватке не с немцами, а с самим собой. Ведь еще два года назад, так же сидя в окопах под Курском, он, рядовой штрафбата, никогда не думал, что вообще останется жив. Много раз за это время смерть дышала ему в лицо, а он по жигански плевал на нее без всякого страха, и она
боялась его. Боялась не то что забрать его, а боялась даже близко подойти к нему к этому смоленскому пареньку. И всякий раз, словно в воровской разборке, обнажив свой стальной клинок финского ножа, шел Сашка до самого конца. Сейчас ему не верилось, что он, бывший блатной жиган, встретит великую Победу в самом логове врага. Даже в самых смелых фантазиях, он никогда не мог себе представить, что дожив до этого момента, он, некогда бывший уголовный авторитет по кличке Ферзь, исполнил свое обещание, данное погибшему под Курском старшине — НКВДешнику из заградительного отряда.Еще первого мая, в последнем бою он ворвался в пылающий Рейхстаг с автоматом в руках. Добив последних фашистов, уже после боя Ферзь влез на широкий дубовый стол, за которым когда-то восседал Гитлер. Не мудрствуя лукаво, он, как простой советский солдат — победитель нагадил на тот стол, где решалась судьба всего мира. Нагадил просто так, в отместку. Нагадил за штрафника Ваську, за Николая Сюткина и свой разбитый Смоленск. А потом, с невиданным радостным ощущением исполненного им солдатского долга, вытер Сашка свой зад парадным штандартом фюрера.
Ведь он — солдат-Победитель! Он, несмотря на смерть и огонь, прошел весь этот путь, от Курска до Берлина. Он победил и теперь медаль «За отвагу», ордена «Славы», да «Красной звезды», украшали его грудь и приятной тяжестью оттягивали повидавшую виды, выцветшую и посидевшую вместе с ним до белизны солдатскую гимнастерку.
Сашка сидел на ступенях и улыбался, всматриваясь в многочисленную толпу, которая стояла на площади, обступив «Студебеккер». Там, на кузове, напротив Бранденбургских ворот, Лидия Русланова снова пела про «валенки» и, размахивая платочком, дарила улыбки всем оставшимся в живых. А они, солдаты — победители, рукоплескали ее волшебному голосу и были в те минуты, так же счастливы, как и старшина, Сашка по кличке Ферзь.
И пройдет время, и каждый год девятого мая вся благодарная Россия будет вспоминать своих героев грандиозным салютом по всей стране. И на Поклонной горе будут собираться со всей страны, оставшиеся в живых ветераны и, помянув погибших, выпьют свои фронтовые сто граммов. И уже внуки, правнуки этих героев, приколов на грудь развевающиеся на весеннем ветру Георгиевские ленточки солдатской Славы, будут вновь и вновь поздравлять их, настоящих солдат той великой Победы!
В этот миг, Фескин смотрел на красавцев офицеров-летчиков. Он вспомнил своего друга Краснова Валерку и молодого солдатика Ваську Хвылина, который бросился под танк со связкой гранат. Вспомнил и командира штрафной роты капитана — сибиряка Колю Сюткина, в которого прямо на его глазах, попал снаряд из немецкого танка. Вспомнил, как лежала в пыли курской степи его половинка. И в ту минуту, он даже мертвый, все еще продолжал идти в атаку, сжимая в руках противотанковую гранату.
Эти воспоминания тронули сердце Ферзя и он, взглянув в голубое майское небо, заплакал, закрыв ладонями свое лицо. Он плакал никого не стесняясь. Он плакал, то ли от счастья, что остался жив, то ли от горечи утрат. Он, настоящий русский мужик, плакал, и эти слезы, словно святое миро очищали его зачерствелую в боях душу, придавая ей былую чувствительность и любовь.
— Ну что ты, старшина, плачешь? Радоваться надо, Победа же! — сказал голос над его головой, и кто-то по-дружески похлопал его по плечу.
— Сделай доброе дело, милый человек, сфотографируй нас на память с друзьями на фоне этого Рейхстага! — сказал офицер-летчик и протянул Фескину трофейную немецкую «Лейку».
Сашка поставил свой солдатский вещмешок на ступеньки и, взяв в руки фотоаппарат, прильнул к видоискателю. Там, перед исписанными солдатами и изрешеченными пулями и осколками колонн Рейхстага, стояли четыре летчика-офицера. Надраенные хромовые сапоги сияли в лучах майского солнца лаковым глянцем. Шерстяные габардиновые кители украшали ордена, медали и звезды героев Советского Союза. Погоны офицеров-победителей, ярко горели блеском благородного металла и завораживали даже видавшего виды Ферзя.