Я с тебя худею

— Зачем ты привел меня сюда? — ой-ей, дело дрянь, я едва выговариваю слова.

— Ермакова, ты совсем не догоняешь, что происходит или прикидываешься?!

Я не узнаю Соколова. Из балагура и шута он меньше чем за минуту превращается в разъяренного, раненного зверя. От взгляда, которым он одаривает меня, я подаюсь назад и упираюсь в запертую дверь. Страшно.

Соколов в несколько шагов сокращает расстояние между нами и становится передо мной, упираясь руками в двери. Я оказываюсь в ловушке.

— Если у тебя и будет первый поцелуй, то только со мной! — произносит он и с чувством ударяет ладонью по двери.

— Меня сейчас стошнит… — шепчу я, понимая, что больше себя не контролирую.

От этих слов Соколов словно с катушек слетает и набрасывается на меня, впиваясь в мои губы. От неожиданности я взвизгиваю и упираюсь руками ему в грудь, но не могу оттолкнуть от себя, даже сдвинуть с места. Я чувствую, как он пытается разомкнуть мои губы и углубить поцелуй, но я не позволяю. Он давит на меня всем телом. Сопротивление бесполезно, не в моем состоянии. Единственный шанс освободиться — поддаться ему. Я расслабляюсь, впуская его настойчивый язык в свой рот и пугаюсь того, как приятно он ощущается. Соленые губы со вкусом алкоголя терзают мои, сминают с какой-то горячностью и в то же время с нежностью. Я не могу больше притворяться, что мне не нравится все, что происходит и пробую отвечать на его поцелуй. Неумело и робко, скорее интуитивно ловлю его губы и касаюсь его языка своим. Вау! Мой первый, настоящий поцелуй. И с кем? С Соколовым. Жар разносится по всему телу, голова еще больше идет кругом. В животе все завязывается узлом и поднимается вверх…

Я резко отталкиваю от себя Соколова и в следующую секунду меня рвет фонтаном. Рубашка, вся одежда и дорогущий ковер Соколова — все это перепачкано тем, что я сегодня ела и пила весь день. От стыда и ужаса я не могу произнести ни слова, скатываюсь по двери вниз, падаю на колени и меня снова рвёт. Снова и снова.

Глава 10. Под другим ракурсом

Настоящее время

Набираю подруге и долго слушаю гудки в трубке. Когда совсем отчаиваюсь и хочу сбросить звонок, Маруська отвечает запыхавшимся голосом:

— Говори, только быстро!

Я слышу протяжные стоны Стаса на фоне и густо краснею. Мельком гляжу на сестру. Не хочу, чтобы она это услышала.

— Эммм, я вам помешала?

— А? Что? — голос Маруськи звучит словно издалека. — Ну, давай же! Еще, резче, толкай!

— О, боже… чем вы там занимаетесь? Хотя… не хочу это знать, не говори… — я уже почти нажимаю на сброс, но внезапно слышу голос подруги отчетливей и громче прямо в трубку.

— Ты представляешь, лето, засуха уже неделю, а этот неудачник умудрился найти одну единственную лужу и застрять в ней! — подруга почти кричит, и я отодвигаю телефон дальше от уха.

Слышен рев мотора, звук шлифующих шин и к ним примешивается отборный мат Стаса.

— А куда вы поперлись под вечер? — я жестом прошу счет у официанта и, зажав телефон между плечом и ухом, копошусь в сумочке.

— Мама Стаса подкинула идею съездить за земляникой, — ворчит Маруська и орет уже мимо трубки, но я все равно зажмуриваюсь от громкости ее голоса: — Ну! Еще! Толкай же!

Видимо, мотор старенькой двенашки Стаса давно не видывал такого напряжения. Он рычит, пыхтит и трудится на максималках. Я слышу, как что-то хлюпает, а парочка любителей земляники начинает верещать от радости. Выбрались.

— А что ты хотела, Лесь? — пищит подруга. — Что-то срочное?

— Да так… — я пытаюсь придумать на ходу другую причину моего звонка, но не могу. — Вы меня с мысли сбили своими приключениями.

И не только с мысли! Я уже давно пророчу отношения между Маруськой и Стасом.

— А ты… — решаюсь, все же, спросить, — а ты не замечала… как на самом деле Соколов относился ко мне в школе?

– Как? Да он же сох по тебе все старшие классы! — вот так непреклонно заявляет Маруська. — Ой, мы же обсуждали это тысячу раз!

— Не-ет, — сокрушенно вздыхаю я, попутно расплачиваясь по счету. — Клянусь, я думала ты меня просто троллишь.

— Ну да, ну да! — хмыкает подруга. — Леська, да весь класс это знал! Он и не скрывал особо…

— Но он же встречался с Польска, — у меня ладони потеют от волнения. Как? Как можно быть настолько слепой?

— Ну и что? Ты же его постоянно динамила, а он пацан видный…

— О, боже… — у меня совсем нет слов, только отчаянное желание вернуться в прошлое и надавать себе отрезвляющих пощечин.

— А почему ты об этом спрашиваешь? — подозрительность — второе имя Маруськи. — Только не говори, что он наконец признался тебе в чувствах!

— Ох, слава богу, нет!

От размышлений меня отрывает Ульяна, она стучит указательным пальцем по своим наручным часам и строго смотрит на меня:

— Мы опоздаем на восьмичасовой автобус.

Я думаю его вовсе пропустить. Заканчиваю разговор с подругой и долго смотрю на телефон, решаясь на следующий звонок.

Соколов берет трубку после пары гудков.

— Я весь внимание, — бодрым голосом говорит он. На фоне слышна какая-то детская болтовня, шум машин и чьи-то разговоры.

— Нужно поговорить, — выпаливаю я, чувствую волнение и неловкое смущение, которого раньше не ощущала, общаясь с ним. — И лучше не по телефону и не в переписке.

— Хочешь, приходи ко мне. Угощу чаем… — я во всех красках представляю, как он расплывается в улыбке при упоминании о чае. — Ну, или поужинаем вместе, я заказал мяса из шашлычной за углом.

Он называет адрес, и я еще больше нервничаю, потому что он живет в нескольких шагах от кафе, где мы сидим с сестрой.

— Только… я буду не одна, — предупреждаю я, а Ульяна смотрит на меня сощурившись.

— На языке вертится шутка про тройничок, но боюсь ты ее не оценишь.

Боже, дай мне сил!

— Скоро будем, — бросаю я и кладу трубку, чтобы не передумать.

***

По дороге к дому Соколова я рассказываю сестре куда мы идем и зачем. Она, конечно же, неправильно понимает слова «по работе» и «обсудить комикс» и ехидно скалится.

— Ты еще никогда не ходила к авторам домой.

— Потому что они живут в других городах…

— А этот — неподалеку, — заканчивает она и ее улыбка становится еще шире.

Я воздерживаюсь от комментариев и ищу глазами Соколова.

Внезапно я замечаю огромного бульмастифа, бегущего прямо на нас с Ульяной. Я леденею от ужаса и загораживаю собой сестру. У меня вся жизнь проносится перед глазами от вида этой огромной махины, способной сожрать нас прямо на бегу и даже не подавиться.

— Милаш, нельзя! — громко командует его хозяин и неспешно приближается к нам, побледневшим от страха.