Я самый красивый человек в мире

— Взамен я предлагаю вам… вот это.

И протянула конверт. Мама вынула чек. При виде суммы ее глаза чуть не вылезли из орбит. Ни разу в жизни я не видел ее такой взволнованной.

— Подождите, я… не могу сосчитать, сколько здесь нулей… Вы случайно не ошиблись?

— Мадам, если есть область, в которой я не способна сделать ошибку, то это количество нулей в чеке.

Мама три раза проверяла сумму, не веря своим глазам. Она вела пальцем от цифры к цифре, пересчитывая их вполголоса, потом аккуратно промокнула лоб платком.

— Я уверена, эта сумма позволит нам безбедно существовать до конца дней…

— Думаю, вы меня неправильно поняли. Я буду перечислять вам эту сумму ежегодно.

Мама побледнела. Она сжала заветный клочок бумаги в кулаке и прижала к груди.

— Сын мой, я хочу, чтобы ты хорошенько подумал…

— Мама, вы же знаете о моей клятве.

— Конечно, знаю. Я столько лет пытаюсь объяснить, что ты не виноват в его смерти, но ты продолжаешь наказывать себя. Скажи, а обо мне ты подумал? Обо мне, которая пятнадцать долгих лет жила ради того, чтобы дать тебе достойное образование? У нас больше нет денег, на нашем счету ни сантима! Раз ты не хочешь ничего делать, придется мне с моей больной ногой искать работу. Неужели ты хочешь, чтобы я страдала, пока ты сидишь дома? Нет, думаю, пришло время отдать долг. Хватит нищенствовать, я заслужила немного счастья. Всего одна жалкая фотография в год — неужели ты не пойдешь на это, чтобы сделать счастливой свою мать?

Я повернулся к Люсинде.

— А что произойдет через пять лет?

— Думаю, через пять лет мы отпразднуем окончание твоего затворничества и возвращение к людям. И тогда мир вздрогнет.

— А если нет? Если я захочу остаться затворником?

— Значит, ты им останешься. Я тебя ни к чему не принуждаю.

Я сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул.

Люсинда достала контракт и протянула ручку.

Внизу каждой страницы я поставил свою подпись.

* * *

В тот же вечер Люсинда прислала за нами машину с тонированными стеклами, а также десяток крепких мужчин, которым поручила разогнать столпившихся перед входом журналистов. Нельзя было позволить им украсть мое изображение.

Люсинда велела ничего не брать с собой. В нашем новом жилище — мы, кстати, даже не знали, где оно находится, — было все, что нужно, и даже больше. Я вышел из комнаты со слезами на глазах. По дороге к машине мама обернулась и посмотрела на дом такими глазами, словно это был ее старый любовник.

Начиналась новая жизнь.

Всего несколько часов пути, и мы на месте. При виде отведенного нам роскошного дворца мама пришла в восторг. Действительно, это было невероятно красивое здание, я в жизни не видел ничего подобного и даже не мог вообразить, что такое существует. В центре вестибюль, оформленный в викторианском стиле, по темно-фиолетовым стенам извивался черный глянцевый рисунок. Из вестибюля открывался вид на огромную роскошную гостиную, обставленную с большим вкусом. Даже не знаю, что больше поражало воображение: оригинальная мебель или редкие сорта дерева, из которых она была сделана. В глубине стоял внушительных размеров стол, а напротив него возвышался гигантский камин, затмевавший все своим блеском и масштабностью.

По мере того как мы переходили из комнаты в комнату, наш восторг усиливался. Два крыла отходили от центральной части: левое было предназначено для меня, правое — для мамы. В своей части дома я обнаружил игровую комнату со всеми возможными играми, кинозал с одним-единственным креслом в центре и спальню размером с гостиную в нашем старом доме. На маминой половине помимо спальни была оранжерея и SPA-зона. В саду за домом поблескивал бассейн причудливой формы, который, казалось, соперничал по красоте с парком, спускавшимся по холму.

Мы не могли прийти в себя от восхищения и долго бродили по дому, исследуя свое новое жилище. Вдруг раздался странный звонок. Он исходил от маленького пульта управления с одной-единственной красной кнопкой. Я нажал на нее, и в тот же момент на всех экранах, развешанных по дому, появилась Люсинда. Она подробнейшим образом объяснила, как собирается сделать из меня звезду мирового масштаба.

— Видишь, я поселила вас в огромном доме. В нем есть все, что нужно человеку, ведь тебе придется просидеть взаперти долгих пять лет. Можешь просить у меня все, кроме наркотиков и алкоголя. Скажи, у тебя уже были женщины?

Мне стало неловко отвечать при маме, но та не отказала себе в удовольствии съязвить:

— Да, кажется, у месье уже проснулись инстинкты…

— Отлично. Ни о чем не переживай, я лично буду выбирать самых красивых девушек, которые с радостью удовлетворят нормальные для юноши твоего возраста потребности. Однако им будет запрещено разговаривать, и тебе тоже придется воздержаться от бесед. То же самое касается многочисленной прислуги, которая, помимо этого, не сможет находиться с тобой в одной комнате. Таким образом, все пять лет ты будешь видеть только специально отобранных женщин. И больше никого. Конечно, это не относится ко мне и к твоей матери.

Меня полностью устраивали условия Люсинды.

— Твое появление произвело настоящий фурор, поэтому журналисты попытаются любой ценой пробраться сюда. Нам нельзя этого допустить, ведь лучший способ создать миф, привлечь внимание публики — твое отсутствие, вернее, незримое присутствие. Каждый год первого января мы будем показывать людям одну фотографию. Весь мир будет ждать этого дня, чтобы прикоснуться к тебе. Прикоснуться к мечте. Для них год будет начинаться с созерцания прекраснейшего из творений природы. Пройдет пять лет, прежде чем они смогут увидеть нечто большее, чем изображение. Уж поверь мне, я сумею превратить их жизнь в ожидание, никто не умеет внушать людям желания лучше меня. А ты так красив, что легко станешь их мечтой. Они будут поклоняться тебя, как только ты выйдешь из своего заточения.

— Только если сам этого захочу!

— Конечно, только если сам этого захочешь. И хоть я вижу твою решимость, все равно от всего сердца желаю удачи. Ты уже не ребенок, и твой путь — тяжелое испытание. Очень тяжелое.

* * *

Люсинда даже представить себе не могла, насколько была права. Это оказалось не просто тяжело, а невыносимо. Несмотря на решимость, несмотря на ненависть к себе и своему телу, несмотря на сыновний долг, пять лет затворнической жизни превратились в настоящий кошмар.

Главный виновник всех несчастий незаметно проник ко мне в душу. День ото дня он набирал силу и, в конце концов, опутал плотными сетями. Это было одиночество. Почему-то раньше я гораздо меньше страдал от него. Может, из-за бесчисленных женщин, с которыми я занимался любовью? Формально я был не один, но, не имея возможности поговорить с ними, испытывал страшные муки. А может, из-за той школьной недели? Ведь, несмотря на драматичный исход, я сохранил ярчайшие воспоминания о своей недолгой свободе. Со временем я понял, что прожил несколько дней обычной жизнью, такой, о которой всегда мечтал папа, когда говорил: «нормальное детство, как у всех мальчишек».