Я стану твоим врагом

— Эй, ты! Да, ты! Рожу-то поверни сюда, бестия! Уж не сама ли Ящерка? Ну-ка, ну-ка…

Флорика попыталась нырнуть в толпу, но крепкая рука ухватила её за локоть, удерживая на месте. Стражник сощурился, вглядываясь в смуглое лицо, и уже почти расплылся в победной улыбке — ещё бы, поймать ту, за которую положена такая хорошая награда — когда раздавшийся за его спиной голос негромко произнёс:

— Отпусти её.

Стражник развернулся, и едва не поперхнулся холодным воздухом: к ним подошёл принц Орест с приближенными рыцарями — по настоянию Нестора охрана отныне сопровождала принца повсюду.

— Но… ить… ваше высочество… это же… Ящерка! — запинаясь, выдал стражник.

— Это девушка, — Орест поймал внимательный взгляд Флорики: не запомнить ночного просителя она не могла. Как и он не мог не узнать её, стоявшую по правую руку Большого Питона в ту памятную ночь. — Отпусти её. Свободен.

Стражник мгновенно разжал пальцы, перевёл выпученные глаза с откровенно ухмыльнувшейся ему Флорики на принца, и поражённо ретировался. Награда ускользнула от него самым неожиданным образом, но ничего поделать он не мог.

— Вот спасибоньки, ваше величество, — расплылась в улыбке Фло, отвешивая неуклюжий поклон. — Дай Единый вам всего вкусного! Чтоб вам жить долго и не болеть! Счастьичка, любви, жены покладистой да деток красивых! Разрешите идтить?

Орест невольно улыбнулся в ответ: девушка хотя и явно издевалась, но смотрела на него с той невыразимой смесью лукавства, интереса и хищных, разгоравшихся на самом дне карих глаз искр, что принц попросту не мог воспринимать её как опасную преступницу, воровку или убийцу, правую руку грозного Питона.

— Иди, — тепло усмехнулся принц, рассматривая тонкую фигурку девушки. — Надеюсь, впредь ты будешь осторожнее… Ящерка?

— Что вы, что вы! — замахала руками девушка, но взгляд карих глаз по-прежнему не отпускал его, изучал, вкрадывался, точно пробуя принца на ощупь. — То ж девка преступная, по коей виселица плачет, а я девушка честная, порядочная! Флорика, ваше высочество, просто Флорика…

— Флорика, — повторил Орест. — Красивое имя, Флорика. Беги, пока не хватились.

Девушка отвесила ещё один шутливый поклон и нырнула в толпу, тотчас потерявшись из виду. Орест шагнул к Марион, попытавшись заглянуть в лицо баронессе. Он видел, как они общались с преступницей, видел тесно сплетённые руки — выходит, Синяя баронесса в сговоре с бандитами Галагата? Но как?..

— Прошу вас, ваше высочество, — одними губами проговорила Марион, не глядя ему в глаза, — вы наверняка ошибаетесь, если сейчас думаете, что я как-то с ними связана.

Орест помолчал, постоял рядом, глядя, как монахи поднимают гроб, занося его в храм. Первые придворные потянулись следом, и принц сделал шаг, оказавшись перед ней.

— Я слишком уважаю вас для подобных мыслей, леди Марион, — тихо сказал он, и медленно прошёл к главному входу, вслед за королём Андоимом.

Марион проследила за ним взглядом, и направилась за остальными, оказавшись в тепле толстых стен храма. Обряд прошёл довольно быстро, она едва успела согреться и избавиться от пронизывавшей её дрожи, когда монахи закончили пение, и зазвучали последние прощальные слова.

Придворные потянулись за выносимым из храма гробом, и она заняла своё место в колонне. Снаружи всё так же шёл дождь, и придворные заторопились по своим каретам, стремясь как можно скорее покинуть людное место, где было так просто подцепить лесную заразу. В усыпальницу отправлялись немногие, лишь самые приближённые к королеве люди. Королю Андоиму пришлось возглавить траурное шествие, к ним присоединился также принц Орест и всего три придворных дамы, среди которых Марион с удивлением узнала рыжеволосую леди Доминику. Маркиза странным образом решила почтить память покойной королевы, и Марион оставалось лишь теряться в догадках. За время их пребывания в Галагате маркиза не раз пыталась вызвать баронессу на разговор, но наученная дворцовой жизнью в Ренне Марион избегала любого общения.

— Леди Марион, — услышала она несмелый голос герцогини Наалы, — прошу, не сочтите за дерзость… Дело в том, что я не смогу сопровождать королеву в её последний путь… я очень сожалею, но брат велел мне возвращаться сразу после погребального обряда.

— Вы и так проявили почтения к Таире больше, чем многие другие, — устало отмахнулась Марион, складывая руки на груди: таким образом тепло сохранялось лучше. — Хотя и не жили дворцовой жизнью, и могли не брать на себя вообще никаких обязательств. Вы поступили благородно, и, думаю, её величество бы это оценила.

— Я не о том, — видно было, что разговор даётся Наале нелегко, но, тем не менее, молодая герцогиня отступать не собиралась. — Просто я заметила, что вы одеты… не совсем по погоде. Я помню, какая суматоха была в опочивальне, все собирались в спешке… Прошу вас, — теплая рука девушки легла поверх тесно прижатых к груди рук воительницы, — примите мою накидку. Я понимаю, это большая дерзость, но вам предстоит дождаться погребения, церемонии у склепа… а дождь, по-видимому, затянулся надолго… я не могу допустить мысли, что вы простудитесь, или… нет, правда, леди Марион, сейчас очень холодно, и я… Прошу вас, не подумайте дурного… у меня нет в мыслях обидеть вас! Я действительно хочу только, чтобы вам было теплее…

Марион слушала молодую герцогиню, пытаясь убедить себя в том, что она должна оскорбиться в ответ на подобное предложение, отклонить его немедленно и в самой резкой форме — но вместо этого чувствовала лишь благодарность за подобную бесхитростную заботу. Похоже, за полгода, проведённых в Валлии, она окончательно растеряла остатки гордости. Да и какая гордость может быть у неё, практически нищей вдовы покойного аверонского командующего, не сумевшей сохранить имение мужа и наследство своего сына? Потерявшей расположение своей императрицы, лишившейся дома? Теперь же, после смерти королевы Таиры, её судьба, как и судьба Михо, была не определена.

Они с леди Геленой приняли единодушное решение вернуться в Аверон вместе с Севериной — императрица наверняка приедет на могилу дочери. Северина и решит их участь — и если им разрешено будет вернуться, они не упустят такой возможности. До тех пор они могли оставаться во дворце неприметными тенями, нежеланными и уже бесполезными гостьями, никем не признанные, и отныне всеми избегаемые.

Что там говорить — сам мир между Авероном и Валлией со смертью королевы Таиры дал толстую трещину. Что ждёт два государства, Марион могла только предполагать — а витавшие в воздухе мрачные мысли придворных лишь убеждали её в собственных преположениях.

— Благодарю за заботу, ваша светлость, — вымученно улыбнулась баронесса. — Пожалуй, я с радостью приму ваше щедрое предложение. Уверена, вы предложили это с самыми добрыми намерениями.

— О, я так рада, что вы не оскорбились! — просияла Наала, скидывая с себя меховую накидку. Марион приняла её, тотчас ощутив блаженное тепло чужого плаща. Накидка была новой, пахла кожей, и только. Духами Наала не пользовалась, и хвала Единому — Марион не выносила резких запахов. — Правда, рада! Я так переживала за вас, когда видела, как нелегко… Прошу вас, не сочтите за дерзость, но я была бы рада видеть вас в нашем поместье, — решившись, выпалила напоследок Наала, вглядываясь в её лицо тем невозможно знакомым взглядом, который вызывал в ней ранее один лишь гнев. Глаза, синие, внимательные, были единственным, что связывало нескладную девушку с блистательным братом. — Я была бы очень рада видеть вас вновь. И уверена, у брата тоже нет возражений, он всегда так отзывался о вас… Пожалуй, я пойду, пока не промокла, — оборвала саму себя герцогиня, — я очень, очень хотела бы встретиться вновь.