Я Свет и Я Тьма, советую, не Дразните Меня

– Все, что мне нужно, это поспать. Нони должна увезти отсюда ребенка немедленно, а ты пойди и вели Мичелотто заставить монашек молчать. Ни одна живая душа не должна вынести правду за стены обители: ни кого я родила, ни когда, ни кто присутствовал.

– Не думай об этом, я уже обо всем позаботился.
– Цезарь склонился к сестре, убирая влажные пряди с её лица.
– Никто из них и никогда не раскроет рта. Наш малыш...

– Я не спала с Хуаном!
– Креция ухватила рукой его за шею, когда Цезарь наклонился поцеловать дитя в пузико.
– Я солгала потому, что ты сделал мне больно и я хотела...

– Хотела, чтобы мне стало так же больно, как тебе.

– Он нежно поцеловал её в лоб.
– Что ж, душа моя, ты своего добилась. Мне стало больно, как никогда. Педро стоил того?..

– Он не заслуживал смерти.
– Потрескавшиеся губы Креции едва двигались.
– Ты прав, мне было больно. Мне пришлось выбирать, кого пощадить: тебя или его...

– Что?
– он почувствовал, как его измученное сердце пропустило один удар.

– Пощадить его и дать ему умереть от твоей руки или пощадить тебя, отдав его на растерзание ублюдку Мичелотто.
– Ее логика могла любого свести с ума.

– Если не хочешь терять друзей, не заводи их!
– Хрипло прошептал он, осторожно отстраняясь от любимой.
– Я бы остался с тобой, но должен ехать во Флоренцию.

– Отец велел тебе покончить с бреднями монаха-доминиканца?
– тихо спросила Кеси.

– Ты слышала его речи?
– Цезарь изменился в лице, выходя из себя.
– Он скоро умрет.

– Не так, как ты и Отец задумали.
– она вскрикнула, когда малыш впился беззубыми деснами в ее сосок.
– Убьёшь его во время проповеди или после, настроишь народ против Борха ещё больше. Да он спит и видит, что умрет мучеником и следующий Папа его канонизирует. Нет, его следует судить Святой церковью, должен сознаться в служении Лукавому, а потом вешайте его или сжигайте, без разницы... Толпа при казни еретика ликует не меньше, чем на его проповедях. Он будет очернен и опозорен, а моё имя - омыто...

– А если он не сознается?
– в ответ Лукреция беззвучно рассмеялась:

– У меня сознается.
– Цезарь улыбнулся в ответ и погладил их сына по спинке.

– Думаю, после всего, что он наплел о тебе, ты имеешь полное право на вендетту...

После кормления Цезарь передал ребенка Нони, которую Корельо посадил в экипаж и увез, а сам провел бессонную ночь возле постели Кеси, всю ночь метавшейся во сне и что-то лепетала на латыни. Слов было не разобрать, но по напряжению в голосе можно было понять, что она ругается с кем-то. Светало, когда он решил разбудить её поцелуем.

– Нет!
– её ладонь накрыла его губы.
– Я теперь долго никого к себе не подпущу.

– Я хотел разбудить тебя поцелуем и пожелать доброго утра...
– голос Цезаря охрип от усталости, - Мне скоро уезжать. Скажи мне, как ты себя чувствуешь?

– Сейчас мне лучше, - Ответила она - но я больше не хочу детей. Никогда!

– Ты родила мне сына, о большем я и не мечтаю.
– Цезарь облизал пересохшие губы.
– Я попрошу Нони позаботиться об этом, обещаю. Что ты станешь делать, когда я уеду?

– Ванноца знает, что я была беременна?
– Креция погладила его по щеке.

– Я же обещал тебе. Мать знает только, что одна девушка понесла от меня...

– Скажи ей, что та умерла в родах и отдай сына ей. Она сумеет позаботиться о Джованни.

– Нет, - Цезарь заметно переменился в лице, - сын мой, и я никому не отдам его!

– Ты поклялся всегда делать то, о чем я попрошу, - она мило улыбалась, но её вкрадчивый тон не сулил ничего хорошего - как я поклялась быть с тобой одним целым. Хочешь первым нарушить достигнутое соглашение? Цезарь, лучше не зли меня...

– Она уже стара и...
– Цезарь попытался придумать аргумент для обоснования отказа.

– Либо ты отдаешь ребенка Ванноце, либо я забываю о данном тебе обещании!

На этом спор завершился. Цезарь понял, что она сделает, как говорит.

– Хорошо, я перевезу Джонни матери по возвращении из Флоренции, совру о дате его рождения и матери, которая породила его. Ты поедешь с нами в Ватикан?

– Пока Родриго зол на меня? Нет.
– Она обвела пальцем контур его губ.
– Я подожду, пока он прикипит всем сердцем ко внуку, снова сблизиться с матерью и поймет, какая чудесная у него дочь, тогда и вернусь. К тому же, не успею я вернуться, как он назначит день свадьбы, а я не хочу прыгать в новую бездну, не придя в себя от старой. Не желаю нового хомута!

– Если учесть, что прекрасная половина Неаполя считает твой новый хомут физически совершенным, щедрым и любвеобильным, хорошо воспитанным и умным, я переживал бы за другое. Смотри мне, не влюбись в этот идеал! Я успел подружиться с Альфонсо...

– О да, - Креция не удержалась от ехидного смешка - уверена, удержаться будет трудно!

– Язва!
– Проворчал Цезарь.
– Я действительно переживаю, как ты воспримешь его...

– Жить с идеалом? Ты шутишь? Через три года брака я, наверное, умру от скуки или с горя...
– Они оба рассмеялись, не подозревая, что слова окажутся пророческими.

***

Конец марта 1498 г. Флоренция. Прием при дворе, устроенный королем Неаполя.

Цезарь прибыл на прием, сопровождая Санчию и Хофре, а также с целью выяснить: не отпугнули ли проповеди Савонаролы короля Неаполя и его племянника герцога Бишелье, и принца Салерно Альфонсо Арагонского от брака с Кеси. Горацио он приметил сразу:

– Рад видеть вас, Чезаре, - Король тепло приветствовал его.
– Как поживает ваш отец?

– В добром здравии, благодарю.
– Цезарь насмешливо улыбнулся, - А где мой будущий зять?

– Был где-то здесь.
– Король неловко улыбнулся - вы же понимаете, эти "дети"...

***

– Да, аморэ мио, о, да...
– он сжал покрепче край столешницы, за которую держался, запрокинув голову назад. Тело ходило ходуном, а полные чувственные губы закушены до крови, так не хотелось криками привлекать сюда сборище пьяных болванов. Он стойко держался, пока последняя судорога не "прошила" его удовлетворенное до изнеможения тело - Лучия, я уже говорил тебе, что обожаю твой шаловливый ротик?
– девушка быстро подняла к нему лицо и заливисто рассмеялась, занявшись шнуровкой его на его брюках (распустить ее легче, чем затянуть).
– Прости, сегодня я повел себя эгоистично...

– Мне нравится удовлетворять вас, принц.
– придворная фрейлина (его неофициальная фаворитка последние два года) поднялась, поправляя на юноше белую шелковую рубаху.
– Мне достаточно просто целовать вас, чтобы насладиться вами и вашей красотой...

– Приходи в мои покои, когда все начнут расходиться после праздника. Уверен, я смогу реабилитироваться.
– Бросив на неё самый пылкий взор, на который только способен, Альфонсо достал платок и помог ей утереть губы, - Ступай...

Она улыбнулась, осознав, что её снова пригласили, быстро кивнула и побежала прочь, пока принц не передумал. Стоило двери затвориться, улыбка сошла с его лица. Альфонсо подошел к большому зеркалу, чтоб поправить одежду и полюбоваться собой. Он обернулся, услышав скрип двери и поймав в отражении трагик-маску Арлекина: