Я тебе (не) принадлежу

Где-то на отголосках сознания слышу, как просит вызвать врача. А дальше тишина. Полная темнота. Ни звука. Ни голосов. Ничего. Как будто все разом исчезло. Словно апокалипсис наступил. Армагеддон, где я…

– Инна Ивановна, вы меня слышите?
– такой далекий, но такой близкий голос.
– Сто миллиграмм… - где-то вдалеке странное свечение.
– Быстрее!

Яркий свет режет глаза. Слепит. Вызывает очередную головную боль. Стон. Громкий. Жалобный.

Резкое движение. Руку простреливает… иголка?

Дергаюсь, стараясь сфокусировать взгляд. Смотрю прямо перед собой. Невысокая блондинка в белом халате. На шеи стетоскоп. В руках папка. она светит мне каким-то фонариком в каждый глаз и делает записи. С задумчивым и немного напряженным видом.

– Что? Кто?
– не могу слова воедино собрать.
– Где я?

Под пальцами ощущаю хбшную простыню. Подушка под головой далека от шелковой. Запах тут тоже странный. Пахнет лекарствами.

– Вы в больнице, Инна Ивановна, - только сейчас замечаю, что она говорит с неким акцентом.
– Меня зовут Мишель Воробьева. Я приставлена к вам для оказания медицинской помощи.

– Кем… кем приставлена?
– облизываю пересохшие губы.

Мне тут же подают стакан с водой, который я с жадностью выпиваю. Хотя во рту все еще жуткая горечь.

– Теми двумя господами, - отходит вправо, и я вижу полицейских за пределами палаты.

Я как под конвоем. Как отъявленная преступница, что может сбежать из больницы. Хуже уже просто быть не может. Или я ошибаюсь.

– Как долго я тут?
– немного подтягиваюсь вверх, морщась от головокружения.

– Час с небольшим, - улыбается, а мне плакать хочется. Дико, навзрыд. Чтобы каждый это услышал.
– Мы взяли у вас анализы. С вашим ребенком все в порядке. Беременность протекает абсолютно нормально. Вам не о чем беспокоиться.

Машинально кладу ладонь на живот. Глажу его. Моля Бога, что он сохранил во мне это чудо. Эту маленькую, чудесную жизнь. Мое сокровище.

– А мой… Павел Андреевич здесь?

– Тот полный мужчина?
– невольно усмехается, поглядывая на меня как на ненормальную.
– Он в коридоре. Позвать его?

– Да, конечно, - киваю головой, натягивая на себя простыню прямо под горло.

Адвокат забегает в палату практически с языком на бок. Глазами просит врача уйти. Мишель тут же ретируется, посоветовав меня не волновать. Это вредно для здоровья обоих.

– Инна Ивановна, как вы? Я так испугался… обморок… больница… эти доблестные полицейские у дверей. Просто невыносимый кошмар. Страшный сон…

– Павел Андреевич, сумму залога уже назначили?

Не очень-то хочется провести все расследование в камере. Ребенок не должен впитывать в себя негативную энергию.

– Еле смог снять со счета нужную сумму, - вытирает пот с лица салфеткой.
– Пока еще не все деньги перевели.

– Куда перевели?

Не понимаю его. Что там с моим состоянием? С моими миллионами? Наследство же не может в раз закончиться.

– Инна, а вы вообще в здравом уме?
– раздраженно, злобно глядя на мое стонущее тело.
– Сами же пару дней назад перевели бОльшую часть своего наследства в разные благотворительные фонфы. Даже вложились к какие-то преуспевающие компании.

– Я… я не могла этого сделать, - качаю отрицательно головой, ощущая как земля подо мной рушится, и медленно лечу прямо на самое дно бездны.

*

– Вам нужно пойти на сделку с полицией, Инна Ивановна. И, вполне возможно, вам дадут не двадцать с лишним лет, а пару годков в обычной тюрьме. Соглашайтесь.

Гляжу на двух своих адвокатов и стараюсь переварить их слова. Но они никак не воспринимаются моим затуманенным разумом.

Вот уже как два дня я дома. В России. Сижу как затворница в особняке, не смея лишний раз выйти даже в сад.

Журналисты караулят чуть ли не под окнами, вынюхивая очередную сенсацию про расследование смерти Клима. Им бы только сделать разгромный материал про Голубеву Инну Ивановну. Которую как самую опасную преступницу перевозил в самолете детектив, нацепив металлические наручники.

Такое я только в фильмах видела, а теперь на себе испытала. Гадко. Мерзко. Противно. Чувствовала себя тогда отвратительно. Никогда мне не было так страшно, стыдно и… неуютно. Хотелось поскорее в родных пенатах оказаться, дабы никто меня не трогал и дал побыть в тишине, в одиночестве.

Но не тут-то было. Даже в России все сразу же пошло наперекосяк. Все беды вновь свалились на мою голову. Еще хуже, чем во Франции.

– Инна Ивановна, вы нас вообще слушаете?
– перед моим носом мелькают щелкающие пальцы помощника Павла Андреевича, Кирилла.
– Где вы витаете?

– Простите, - кутаюсь в плед, поджимая под себя ноги. Последнее время мне жутко холодно, аж до тряски.
– Выяснили что-нибудь о тех фондах, куда ушли мои деньги?

До сих пор поверить не могла, что кто-то, прикрываясь моей личностью, смог влезть в семейные счета и все их опустошить на благотворительность.

Нет, я конечно филантроп, денег на добрые дела мне не жалко. Но вот… все те организации очень странные. Фирмы-однодневки. Были и вдруг исчезли. По мановению волшебной палочки.

– Мы стараемся, но пока безрезультатно.

Как всегда. Никто ничего не может дельно мне сказать.

Время идет, расследование продвигается. От чего все больше погружаюсь в пучину темной бездны, где меня обвиняют в убийстве собственного мужа.

А уж с какой огромной ненавистью в глазах на меня буквально пару часов назад набросилась падчерица. Пожелав сгореть заживо в пламени ада за совершенное преступление. Проклятья бы так и сыпались мне на голову, если бы Лизу не вывел из дома очередной ее ухажер.

– Инна Ивановна, вам необходимо дать интервью местному телеканалу, - от предложения Павла Андреевича глаза на лоб лезут. Он что с ума сошел?
– А уже потом договоритесь с прокурором. Он вам…

– Никаких интервью, - цежу сквозь сжатые зубы.
– Хотите, чтобы меня растерзали на части журналюги?

Он же мой адвокат. Должен защищать, оберегать, помогать снять все обвинения, а ведет себя… как молодой и неопытный юнец. Предлагает тупейшую идею.

Да что с ним не так?

– Мы стараемся ради вашего блага, Инна Ивановна, - Кирилл возмущенно фыркает, с шумом захлопывая папку.
– И раз вы не хотите, то…