Я тебя никогда не забуду

Мимо как раз проходил допризывник – с ранцем, в пальтишке, отчаянно не расстегнутом, с красным галстуком и в синей форме.

– Пионер, – ласково остановила я его, – ты хочешь треху заработать?

Мальчик остановился и, набычась, недоверчиво спросил:

– Это как?

– Ничего сложного или противозаконного. Легко и быстро.

– Чего делать-то надо?

– Сходить домой к одному дяде и передать ему два слова.

– И за это – три рубля? Вы заплатите?

И правда, сумма была неправдоподобно большой за столь немудрящую услугу – особенного для шести-семиклассника, коим мальчик являлся.

– А что, много? Могу меньше дать.

– Э, нет, тетенька, первое слово дороже второго.

– Какая я тебе тетенька!.. Девушкой меня называй! Короче, идешь вон в тот двор, подъезд первый, третий этаж, квартира номер семь. Позвонишь в дверь и спросишь Ивана. – «Почему у меня, спрашивается, вылетел именно Иван?» – Когда он выйдет, скажешь ему всего два слова: «Катя приехала». Вот и все. А потом возвращаешься, и я с тобой расплачиваюсь.

– А если Ивана не будет на месте? – хитро прищурился пионер (делец растет, не иначе новый Кирилл). – Или мне вообще не откроют?

– Договор остается в силе. Получишь все те же три рубля.

Я достала из кошелька зеленую бумажку и помахала ею перед носом школьника.

Юнец убежал.

– Правда засады ждешь? – ухмыльнулся Кир.

– Береженого бог бережет.

Спустя семь минут появился школьник. Понуро известил:

– Там не открывают.

– Да ты и не звонил!

– Звонил! И кулаками стучал! И ногой!

– Точно?

– Честно!

Похоже, бедный парень отчаянно боялся, что в случае отрицательного результата я, против уговора, с ним не расплачусь. Но «тетя» его не подвела. Я была честной. (Честная воровка, мошенница и разбойница – ничего себе звучит!). Я дала мальцу трешку – и он вприпрыжку убежал вдоль да по Герцена.

– Твоя душенька довольна? – насмешливо спросил Кирилл. – Засады нет? Можем возвращаться?

Я не приняла его шутливый тон.

– Пошли, – бросила озабоченно. – Но, по-моему, нам отсюда пора сваливать.

Мы провели в квартире не более пяти минут. Кир бросил:

– Я поеду к барыге, рубли сдам, возьму «зелени».

Он залез в тайник. Награбленное мы хранили под ковриком, висевшим над кроватью. В стене Кир выдолбил полкирпича. Мы держали там все четыре с половиной тысячи долларов. Нишу мой любовник закрывал оставшимся плоским куском кирпича с побелкой и штукатуркой. Если вставить его на место и даже не прикрывать ковриком, было очень похоже, что в стене просто образовалась пара трещин. Кир вытащил оттуда все, что было.

Я стала бросать вещи в сумку. Нищему одеться – только подпоясаться. Зубные щетки, пара рубашек, пара кофточек. Главное наше богатство – джинсы – мы наденем на себя. Все ненужное я кинула на тахту. Покидать прошлое надо налегке.

А еще я положила на стол, на самое видное место, стопку ксероксов – свои записи еще из восемьдесят первого года, – а также две тетрадки: похищенную на даче у Порядиной и взятую у директора. Рано или поздно, я полагала, на нашу комнату выйдет краснознаменная московская милиция. Может, у нее в этот раз хватить пороху распорядиться этим богатством.

Мы договорились встретиться с Кириллом ровно в семь на полпути от станции Каланчевская к Ленинградскому вокзалу. Я была там вовремя. Но Кира – не было. Прошло полчаса, час. Я замерзла и стала нарезать по улице нервные круги и петли.

Через полтора я просто начала сходить с ума. Я уже почти не сомневалась: с Кириллом что-то случилось. Его схватила милиция. Или, наоборот, фарцовщик навел на него бандитов – с такими деньгами, неважно, в какой валюте, рублях или долларах, он представлял лакомый кусочек для уголовников любой масти… А может, – дороги под вечер подзамело – и он на машине попал в аварию?

И я, распсиховавшись, позвонила из автомата туда, куда никогда не звонила. Мать Кира, Вероника Витольдовна, вдова генерал-лейтенанта Воробьева, терпеть не могла ни одну девушку из тех, с кем встречался ее сын. Для него давно уже была приготовлена партия – некая Настя, внучка кандидата в члены политбюро. Или, на худой конец, Нина, дочка замзаведующего орготделом московского горкома. А он… Связался с дурной компанией! Занялся фарцовкой! Против него открыли уголовное дело! Каких трудов (да и денег) стоило Веронике Витольдовне замять эту историю! И то до конца не удалось, жалко отчима-генерала уже нет на свете, и бедному Кирюшеньке дали полтора года принудительных работ на стройках народного хозяйства… Но даже с клеймом полууголовника сыночек оставался завидным женихом. Работники торговли и их дочери спали и видели породниться с настоящими представителями элиты, сливками советского общества. Но нет же: когда Кирилл наконец освободился, он практически ушел из семьи, стал снимать квартиру, жить с уголовницей (со мной, то есть)… Ясный пень: мамаша его ненавидела меня люто. Единственной попытки познакомить нас мы обе не вынесли.

И вот теперь я позвонила ей – из чего следует, что градус моего волнения был очень высок.

Я была сама кротость.

– Вероника Витольдовна, простите, Кирилл у вас?

– Он был, но уже уехал. – В голосе несостоявшейся (а может, все-таки будущей?) свекрови послышалось плохо скрываемое торжество. И ледяная язвительность.

Я растерялась.

– Уехал? Куда? На машине?

– Нет, машина стоит в нашем гараже. Он собрал сумку и отправился на вокзал. Сказал, что уезжает на недельку в Ленинград. А вы разве не вместе?

В интонациях Вероники Витольдовны послышалось глубочайшее удовлетворение – оттого, что с Кириллом мы, похоже, не вместе и он наконец бортанул меня.

– Нет, мы вдвоем, конечно же, отправимся, – успокоила я ее. – А давно он вышел?

– Да уж часа два. А ты его ждешь? – Ее слова истекали ядом.

– Может – его, а может, и нет. – И нанесла разящий удар: – Это вам уже больше ждать некого. И нечего. – И нажала на рычажки аппарата.

И тут меня вдруг пронзила ужасная мысль.

Кирилл меня бросил! Использовал, предал и бросил! Интересно: он давно запланировал убежать от меня? Или – под влиянием минутного импульса, когда понял, что мы под колпаком?

Нечего обольщаться, сказала я себе. Подобные поступки спонтанно не совершаются. Кирилл наверняка заранее спланировал свой побег. Он не любит импровизаций.

А я всегда любила действовать стремительно и по наитию.

Я отправилась на вокзал. Ошибется тот, кто подумал, что я желала, чтобы Кир взял меня с собой. Коли кто так решил, то ничего во мне не понял.

Но я хотела еще раз взглянуть на него. Посмотреть ему в глаза. И – все-таки оставить за собой последнее слово.

Я даже не подумала, что на вокзале мне появляться опасно. Плотность милиционеров, в форме и в штатском, приходящихся на каждый квадратный метр, на железнодорожных станциях была, пожалуй, самой высокой в стране. Выше даже, наверное, чем на Красной площади. Но я ничуть не сомневалась, что Кирилл отправится в северную столицу на поезде. Самолет исключался: там требовалось предъявить паспорт. Автомобиль, пожалуй, тоже. Как довольно опытный водила, Кир знал, насколько у нас опасны междугородные путешествия на машине – тем более зимой, на обледенелых дорогах. Да и мать его сообщила, что машина в гараже – зачем ей врать.

И вот мой родной Ленинградский – откуда две тысячи раз я уезжала в свой городок, а потом снова возвращалась в столицу. Случалось мне ждать там и подолгу, когда опаздывала на электричку или ее вдруг отменяли. В итоге я знала здесь каждый уголок. В том числе и местечко, откуда легко просматривалась и стекляшка вокзала, и подходы к тем путям, где швартовались поезда дальнего следования.

Кирилл любил комфорт, и я почти не сомневалась, что он поедет вагоном СВ на поезде, отправляющемся около полуночи, – к примеру, на «Красной стреле».