Я — твоё солнце
Шрифт:
Меня сейчас вырвет.
Я открыла книгу, а точнее — целый мир.
«В 1815 году преосвященный Шарль-Франсуа-Бьенвеню Мириель был епископом в Дине. То был старик лет семидесяти, занимавший епископский престол в Дине с 1806 года».
Ранним утром мамины вырезания поутихли. Отец вернулся домой: на краю раковины стояла его чашка из-под кофе. Я с ним не пересекалась, но он единственный человек во всём доме, который не знает, что у нас есть посудомоечная машина.
Мадам Шмино посмотрела на меня, будто обнаружила паршивую мышь на дне своей сумочки. Тут же раздался шёпот одноклассников, комментирующих
Семь из двадцати.
Одна из худших в классе.
Хотя нет — худшая.
— Если вы возьмётесь за учебу и позанимаетесь, мадемуазель Дантес, результаты будут лучше.
Таня получила восемнадцать. Её подружки стайкой сгрудились вокруг числа четырнадцать. У Виктора шестнадцать. Человек-тарантул получил семнадцать.
Обычно я хорошо учусь. Наверное, я в другом измерении или инопланетяне выпили весь мой мозг, вставив трубочку в ухо.
Семь из двадцати.
Мне стало жарко, свитер прилип к коже. Пока я снимала его, поймала на себе взгляд улыбающегося Виктора. Он провёл рукой по волосам и выразительно подмигнул. Тут случился второй прилив жара.
Менопауза.
Я отвернулась, посмотрела в окно и вдруг заметила, что наэлектризованные волосы колесом поднялись вокруг головы. Дрожащими пальцами я кое-как примяла их. Снова раздались смешки.
Мадам Шмино раздала все судьбоносные работы и поднялась на кафедру. Я пыталась заставить мозг вникать в её слова, но нейроны словно в заложники захватили.
А может, они уже все погибли.
Именем золотых спагетти, я не могу завались экзамены, это невозможно! Застрять здесь ещё на год?! Как выбраться из этой петли? Я не могу сосредоточиться, будто скольжу по серой ледяной вселенной. И Элоиза со своей одержимостью Эрван-ном вряд ли мне тут поможет.
Я выбежала из Питомника с уверенностью, что сегодня хуже уже не будет: по сценарию обычно главный герой уже настолько завяз в проблемах, что с ним больше не может приключиться ничего плохого.
Но я ошибалась.
Моя личная кульминация поджидала меня сегодня вечером — теорема непрухи во всей своей красе.
Глава четвёртая
У Деборы под ногами только разруха и пустота
Перепрыгивая через ступеньки, я поднималась по нашей бесконечной лестнице. По дороге из Питомника я приняла важное решение: рассказать маме правду. Было невыносимо сознавать, что отец нежится в объятиях этой цапли в кудрявом парике, пока мама думает, что он на работе.
Однако стоило мне открыть дверь, как я замерла. Прокравшись в гостиную, я лишь убедилась: родители сидели рядышком на диване и рассматривали журнал, прижавшись друг к другу головами.
— А, Дебора! Иди посмотри! — с воодушевлением воскликнул отец, едва завидев меня.
Глаза мамы лучились, несмотря на круги под ними.
— Твой папа принёс нам эксклюзивный нулевой номер.
— А где Изидор?
Может, мне по такому поводу ещё и карнавальный костюм нацепить?
Отец похлопал по дивану, и я нехотя подошла, бросив сумку на пол — хотя стоило набить её стальными кирпичами вместо тетрадей и бросить прямо в его довольную
рожу.За диваном послышалось тяжёлое пыхтение Изидора. Я присела на мягкое сиденье и сделала вид, что рассматриваю журнальный макет.
— Круто, можешь гордиться собой. Я пойду погуляю с собакой.
Не дожидаясь ответа, я удалилась. Стоило мне только прикоснуться к поводку, как объевшийся супа плешивый толстяк Изидор вскочил.
— В лицее точно всё хорошо? — услышала я шёпот отца и закрыла за собой дверь.
Ага, просто супер, веселюсь до упаду, столько поддержки, успехов, популярна как никогда…
Чтобы отпраздновать эту новость, Изидор всем своим внушительным весом наступил на мой лягушачий сапог.
— Чокнутая семейка! Ненавижу вас!
Мы прогулялись с Изидором по бульвару и повернули к скверу бабули-профукали-страну-милочка в блестящих легинсах; я обозвала её леди Легинс. Хотелось бы мне пойти в другое место, но выбора нет: Изидор способен облегчиться только в обильной зелени.
Прижав нос к земле, он обнюхивал кусты, вертелся, копался в гравии, прохаживался, будто от его дел зависела судьба всего человечества, но в итоге приземлил свой бампер у ближайшей скамейки — к счастью, не занятой. Я отвернулась, чтобы дать ему немного личного пространства, и вот — великая, идеальная, бесконтрольная ТЕОРЕМА НЕПРУХИ — в тот самый момент я услышала:
— Привет, Дебора!
Я поворачивалась так долго, словно в замедленной съёмке.
Передо мной, засунув руки в карманы, стоял Человек-тарантул и наблюдал за гигантской какахой, вываливающейся в прямом эфире из Изидора. Казалось, я проглотила килограмм чёрного перца по собственной воле — настолько пунцовым было моё лицо.
— Это твоя собака?
— Нет, то есть да…
— Ах! Девушка! — завизжал кто-то за спиной Человека-тарантула. — Судьба снова свела нас вместе, так что я надеюсь, вы поступите правильно!
Я не верила собственным глазам: теорема превзошла все мои ожидания, словно бактерия, растущая от контакта с кислородом. Леди Легинс тоже была здесь! Укутавшись в вишнёвый плащ, с точно такой же помадой на губах и глазами навыкат, старушка огромными шагами направлялась ко мне. Изидор же продолжал спокойно облегчаться, полностью сосредоточившись на нижней части своего тела.
— Добрый день, мадам, — рискнул Человек-тарантул, растерявшись при виде разъярённой старушки-скандалистки.
— Вы её парень? То есть она пришла с подкреплением, лишь бы её пёс испражнялся на своё усмотрение в нашем чудесном сквере! Вам должно быть стыдно, молодой человек!
Если бы в этот момент у меня в руке оказался топор — острый и лёгкий, — я бы вонзила его старой карге прямо в горло, чтобы больше не совала свой нос в чужие дела с таким энтузиазмом. Увы, я живу не в компьютерной игре, а в печальной реальности. Вместо этого я сильнее сжала поводок Изидора; на глаза наворачивались слёзы стыда.
Однако Человек-тарантул ещё не сказал своё последнее слово.
— Не понимаю, о чём вы, но одно верно: я действительно её парень. И когда эта прекрасная собака покончит со своими делами, мы разденемся догола, будем кататься по земле и заниматься любовью, как дикие звери, обмазываясь какашками.