Я у мамы дурочка
Шрифт:
– Столько шума из-за одного печатного листа!
В бюро пропаганды меня как будто только и ждали:
– Хотите поехать по Дону на агитационном теплоходе?
– Конечно хочу!
Это было продолжением счастливой полосы. Синее небо, тихий Дон, свежий ветер и свобода!
На теплоходе выставка художников Дона, две милые девушки-искусствоведы, два известных ростовских поэта, молоденькая поэтесса, только что кончила библиотечный институт, приехала работать в нашу областную библиотеку. Здесь она – от библиотеки.
И я радуюсь, дурочка: поэтесса, будем дружить, а то
Директор бюро пропаганды на одной из стоянок загрузил целую гору арбузов. Команду не угощают.
– Они же ловят рыбу и отдают её в общий котёл! – возмущаюсь я. – Не буду есть ваши арбузы.
Меня поддерживают все, бунт на корабле! И справедливость торжествует.
Команда ведёт себя так, будто они одни на теплоходике. Ловят рыбу удочками. Такое впечатление, что мы идём в каком-то рыбном косяке. Они не успевают насаживать приманку: карпы с коричневой чешуёй, изящная сула – так на Дону называют судака.
Рыбу жарят на завтрак, обед и ужин, из неё варят настоящую донскую уху с помидорами, которых на Дону так же много, как рыбы и арбузов. Щедрый август!
Команда ходит в немыслимых трусах и майках, в старых шлёпанцах или босиком, и капитан в том числе.
Вот и сейчас он стоит у штурвала, майка растянута, трусы до колен, он небрит и растрёпан, сигарета в углу рта.
Наши снобы команду вообще не замечают, ведут себя так, будто именно они одни на теплоходике.
Но чего в меня Господь не доложил, так это снобизма.
Я сажусь рядом на бухту каната и улыбаюсь. И капитан поглядывает на меня искоса.
– Хорошо идём, – сообщаю я, – быстро!
– Так надо успеть к вашему выступлению.
– Выступление только в шесть часов!
– Так нам ещё три часа ходу. А вы что, лекцию какую читаете?
– Какую лекцию, – смеюсь я, – стихи читаю, свои, у меня только две недели назад первая книжка вышла. А вы приходите к нам на выступление!
– Спасибо, непременно.
Теплоход ждали на каждой стоянке. Ставили прямо в поле сцену из свежеструганых досок, стол, трибуну с микрофоном, длинные-длинные скамейки прямо на траве под чистейшим небом, перед самой сценой рассаживались ребятишки.
Но такой толпы мы не видели нигде. Люди не только сидели, они стояли сплошной стеной! Объяснение нашлось – на щите висела самодельная афиша, и на ней огромными буквами значились: Рыбников и Ларионова. Помельче – известные ростовские поэты. Совсем крошечными буквами – все остальные, и я в том числе.
– Я же сказал по телефону – может быть, они приедут! По неподтверждённым данным! – оправдывался директор бюро пропаганды.
Толпа была огромная. Люди, наверно, съехались из всех окрестных станиц! Мы буквально пробивались к сцене. Женя Долинская шла впереди, как Жанна д’Арк, и твердила:
– Пропустите, товарищи, пропустите, пожалуйста! Если мы не дойдём до сцены, ничего не состоится!
Нам неохотно давали щёлочку, в которую мы протискивались с трудом.
И вот мы на сцене. Конечно, среди нас нет ни Ларионовой, ни Рыбникова, и у меня тревожное ожидание скандала. Да нас просто забросают помидорами, благо они лежат рядом огромными
буртами! Нас никто не станет слушать! А я ещё пригласила капитана. Хоть бы он не пришёл!Толпа гудит. Люди хорошо знают в лицо и Рыбникова, и Ларионову и прекрасно видят, что на сцене их нет.
Но директор бюро пропаганды нисколько не смущён.
– Внимание, товарищи! Рыбников и Ларионова приехать не смогли по не зависящим от нас обстоятельствам. Но поверьте мне, наша Светлана вполне вам заменит Ларионову, а Рыбникова – ну вдвоём Долинский со Скрёбовым!
Толпа хохочет, а я в ужасе. Я?! Ларионову? Эту изумительную красавицу, которой не пришлось бы даже и говорить ничего, только улыбаться, и все были бы счастливы!
Но я всё же выхожу к микрофону. И люди слушают меня! Эта толпа, которую собрали фактически обманом, обещая встречу с любимыми артистами слушает девчонку-поэтессу, её нехитрые стихи. Я понимаю, что мне хлопают больше за храбрость.
И вдруг сквозь толпу протискивается молодой красивый моряк в парадном кителе с огромным букетом алых роз! И толпа встречает его оглушительными аплодисментами. Хлопают ему, его белоснежному кителю, его алым розам, моей счастливой растерянной улыбке…
И люди за столом замирают на мгновение, будто видят нашего капитана впервые, а потом, не сговариваясь, тоже начинают аплодировать.
Господи, сколько счастья мне выпало в жизни!
Семинар молодых
После отпуска я оказалась в совершенно другой обстановке на работе. Чёрная полоса не дождалась, пока ступлю на неё, пошла навстречу. Как во время прилива, сначала мелкие волны наступают по сантиметру…
Прошла реорганизация, я сама выбрала лабораторию, у меня были добрые отношения с её будущим руководителем. Но его уволили за время моего отпуска и назначили другого. С ним отношения были такие, что первое побуждение – бежать, бежать!
Но мой заказ был в этой лаборатории. И новый её начальник сказал:
– Обещаю, тебе здесь будет хорошо. Наши личные отношения тут ни при чём.
И я поверила, дурочка!
Я никогда не отпрашивалась на выступления и вообще старалась, чтобы эти две мои ипостаси не соприкасались.
Впрочем, все знали, что я пишу стихи. Могла на работе подписывать конверты в журналы, по телефону из лаборатории решала все свои литературные дела, дома не было телефона.
Могла, чтобы не забыть, на работе записывать какие-то строчки. Кто-нибудь склонялся над моим плечом, и я говорила:
– Это было в походе. Такой тяжёлый поход, рюкзак просто пудовый, а ночью – вдруг звездопад!
Не надо было, не надо было, не надо было!
И вдруг звонок.
– Света, приходи срочно в Союз писателей, тебя ждёт Бахарев.
Александр Арсеньевич был секретарём Союза. Он хорошо ко мне относился, да я была уверена, что ко мне все хорошо относятся! Разве что Гарнакерьян… Разве что Халупский….
– Я в перерыв, хорошо?
Перерыв – сорок пять минут. Сколько раз я бежала, не ожидая троллейбуса, только бы успеть вернуться!