Я у мамы дурочка

Назавтра мы принесли ей травы и листьев. Она всё так же обходила комнату, ища выход, и неизменно останавливалась перед дверью. Мне показалось, что она стала двигаться медленней и лапы у неё похудели и сморщились.

Я представила, как мой племянник, Димка-маленький, со своим двоюродным братом испытывает её на прочность, кладёт на спину книги, игрушки… И она медленно передвигается с этим грузом…

Если б она ела хотя бы! Но она неизменно переворачивала блюдце с водой или молоком, а листья и трава высыхали, и на них не было никаких следов трапезы.

– Димка, ты как хочешь, а я не могу есть, когда рядом со мной голодное существо. Не ест она в неволе, не тот случай! Если хочешь знать, в зоопарк не хожу, не могу я смотреть на этих несчастных зверей!

– Ладно, что с тобой делать. Отнесу её в сад, пусть ползёт домой.

– Нет, Димка, в горы, откуда принёс.

Он только вздохнул обречённо. Я пошла с ним в качестве награды…

Мы вышли рано. Дорога в гору была одна и для пешеходов, и для транспорта. Когда показывалась машина, люди просто отходили на обочину.

– Представляешь, как она ползла бы год по этим камням?

– И ползла бы, вроде путешествия.

Где-то на половине пути машин не стало, дорога перешла в тропинку.

– Димка, ты помнишь, где её поймал? Пожалуйста, отнесём на то самое место!

– Сказал – отнесём! Я тебя обманывал когда-нибудь?

Аргумент был веский. Вранья в нашем доме не было.

Черепаха то затихала у него в руках, завёрнутая в газету вместе с травой и листьями, то снова начинала шевелиться.

Наконец он остановился и сказал:

– Здесь.

Черепаха сначала прижалась к земле и пригнула голову Мы стояли рядом, стараясь, чтобы на неё не падали наши тени. Пусть думает, что она тут одна и свободна.

И она поняла это. Встала на лапы, вытянула шею, оглянулась и пошла куда-то вбок, где из сухой глины торчали редкие пучки травы. Она шла уверенно и целеустремлённо.

У меня будто камень свалился с души. Димка обнял меня за плечи.

– Теперь на море? Смотри, как сверкает! Побежали!

Жонглёр

В нашем КБ решили создать литобъединение. Договорились с библиотекой напротив, чтобы могли приходить все желающие. Руководить поручили мне.

Я решила не брать всю ответственность на себя. Считала, что могу консультировать людей, пишущих стихи, а проза…

Пригласила Виталия Сёмина. Прекрасный был прозаик и человек порядочный. Мы разделились, одно собрание на стихи, другое на прозу. К сожалению, состоялось только одно занятие, по стихам.

Пришло всего пять-шесть человек. Ну и ничего, подумала я, расскажут друзьям, как у нас интересно.

– Давайте знакомиться. Кто-нибудь принёс свои стихи?

Принёс только один рабочий из нашего КБ. Я взяла несколько листков, исписанных корявым почерком человека, пишущего редко. Это было что угодно, только не стихи.

Я подумала, автора легко обидеть. Я подумала, что никогда себе этого не позволю. Но сказала честно:

– Знаете, это совсем не стихи. Вы читали стихи, настоящие? Пушкина, Есенина?

– В школе проходили. Ну, не стихи так не стихи, подумаешь! Я ещё жонглировать могу!

Он стал посреди комнаты и начал подбрасывать два шарика и ловить их на лету. Подбрасывать у него получалось, а уж ловить – никак. Они падали один за другим, закатывались под столы…

Он нырял за ними, влезал под стол с головой и искал их между ножек столов, стульев, между ботинок и туфелек молодых поэтов.

Я рассмеялась. Я смеялась и не могла остановиться. На этом первое и единственное заседание было окончено.

Я вытерла глаза и попросила всех на следующее принести свои стихи. Я же не знала, что следующего заседания не будет.

Назавтра меня вызвали в партком. Секретарь смотрел на меня сурово, а ведь обычно он мне улыбался!

– Что вы себе позволяете? Решили, что теперь вы звезда местного значения и можете смеяться над молодыми! Над вами смеялись, когда вы начинали писать стихи?

– Нет, мне сказали только, чтобы я писала на производственные темы… Да я не над стихами смеялась! Хотя это невозможно было назвать стихами. Я посоветовала почитать Есенина, Пушкина, чтобы он увидел хотя бы, как выглядят стихи! А он сказал – не получаются у меня стихи, ну и пусть, я ещё жонглировать умею. Но жонглировать он тоже не умел! Не получалось у него!

Литобъединение закрыли.

Трудный вопрос

Самые сложные выступления – когда собирают всю школу, с первого по одиннадцатый классы. Я обычно в таких случаях рассчитываю на старших, остальные понимают на своём уровне. В общем, получается.

Но ещё трудней в пионерском лагере, на свежем воздухе, удержать эту разновозрастную публику, чтобы она не отвлекалась на посторонние звуки и события.

Директором лагеря была моя давняя подруга. Я часто выступала в школах, где преподавали мои друзья или учились их дети.

Она очень переживала. Малышню усадила на первые скамейки и туда же посадила двух ребят лет по двенадцать, на которых не могла положиться. Не верила она, что просидят они спокойно целый час и не выкинут какую-нибудь штуку.

Я читала стихи, рассказывала о Дальнем Востоке. Даже храбро читала про любовь.

Когда я сказала, что буду читать про любовь, заинтересованно закрутилась в основном малышня на первых скамейках!

Бывают моменты, которые помнишь всю жизнь. С первой скамейки поднялся девятилетний философ и спросил:

– Скажите, пожалуйста, когда вы почувствовали себя настоящим поэтом?

И вот стою на сцене, молчу и спрашиваю себя: да чувствую ли я это хоть когда-нибудь?

– Ты задал мне очень трудный вопрос. Иногда напишешь четыре строчки, которые тебе нравятся, или вдруг стихотворение – и целых пять минут чувствуешь себя поэтом. Потом это проходит.

Два нарушителя спокойствия срываются с места. Моя подруга пытается их удержать, но только тенниски мелькают в перелеске.

Возвращаются с огромными букетами черёмухи. Рядом с дежурным букетом цветов их охапки выглядят такими же нарушителями спокойствия, как они сами. И моя подруга только разводит руками: