Я ухожу. Прощай навеки. Твоя душа

 - Ну–у… разные стихи получаются, — произнесла она тихонько. — Иногда смешные, иногда грустные очень, так, что самой плакать захочется…

 - Да–да, — покачал он головой. — Так бывает…

 - Расскажите мне стих какой–нибудь, — снова попросила она.

 - Стих… — задумался он. — Стих… Прости, солнышко, я ведь детских–то стихов и не знаю совсем… Пару песен знаю, а вот стихов… У меня ведь детей–то никогда не было…

 - Что ж вы так… — произнесла она. — Взрослый уже совсем, а детей нет.

 - Вот как–то так — смутился он и виновато улыбнулся. — А ты знаешь… Ты знаешь, я всегда дочку хотел…

 - Жениться надо было, — сказала она наставительно. — Была бы вам дочка.

 - Да, — кивнул он. — Только вот как–то…

 - Ну ничего, — добавила она, успокаивая. — Вы ж еще молодой совсем, какие ваши годы. Женитесь, заведете себе детей — дочку и сына. Будете жить–поживать да добра наживать…

 - Спасибо, милая, — поблагодарил он. — Только ты знаешь, я никогда это выражение не любил: «завести детей»… Звучит как–то… Заводят собачек, кошечек, рыбок аквариумных…

 - Ну ладно, — согласилась она. — Родите себе детей и будете жить–поживать… Только вы их не бейте никогда. Даже если они что–то ну очень плохое сделают, вы их все равно не бейте, ладно? Обещаете?

 - Обещаю, — еле выдавил он, проглатывая комок, невесть откуда взявшийся в горле.

 - Да, только вам нужно за ум взяться сначала, — продолжала она.

 - Это как же, маленькая? — удивился он.

 - Я вас много раз пьяным видела, — пояснила она.

 - А… — растерялся он. — Ты об этом… Ну это, видишь ли… Я возьмусь за ум, конечно…

 Дедок напротив, который от нечего делать давно уже прислушивался к их разговору, хрипло закашлял, закхекал и захрюкал.

 - Смышленая девчонка, — похвалил он.

 - Соня… Сонечка… — Иван не знал, как ему начать.

 - Ну? — отозвалась она.

 - Ты вот что… Ты ведь одна живешь, я слышал…

 - Одна, — кивнула девочка.

 - Трудно тебе…

 Она пожала плечами.

 - Вы стихи обещали рассказать…

 - Да–да, спохватился он. — Конечно… Не знаю, что бы тебе прочитать… Ну… Ну разве что вот это, как раз к случаю… Называется «Дождик»…

 - Дождик, — повторила она.

 Он помолчал с минуту, вспоминая давно заброшенные, почти уже забытые рифмы. Потом прочитал:

 Дождь над городом пролился,

 Дождь по крышам пробежал,

 В переулке порезвился,

 Мне в окошко постучал.

 Посмеялся над прохожим,

 Под крыльцо загнал кота.

 Стал на сорванца похожим,

 Напевая «тра–та–та».

 А потом, насупив брови,

 Отчего–то загрустил

 И всплакнул на полуслове - Как малыш — смешон и мил.

 Солнце, выглянув из тучки,

 Стало дождик утешать;

 Тихо взяв его на ручки,

 Стало слезки вытирать.

 Вот вздохнув, смешно надувшись,

 Дождь похныкал… Перестал…

 И, по–детски улыбнувшись,

 Вдаль по лужам убежал…

 - Вот, — закончил он.

 Соня задумчиво улыбалась.

 - Хороший дождик, — произнесла она. — Веселый. И добрый. Не то что наш, — кивнула она на небо. — А кто эти стихи придумал?

 - Их я сочинил, Сонюшка. Давно.

 - Правда?! — восхитилась она. — Здорово! Хорошие стихи у вас получаются!

 - Ну не то чтобы… — почему–то смутился он.

 Дед между тем раскурил вонючую сигарету, закашлялся глубоко, сипло, с бульканием и присвистом.

 - Бросать тебе надо, дед, это дело, — сказал ему Иван.

 - Это какое, милок? — не понял тот.

 - Курить тебе надо бросать — помрешь ведь.

 - Помру, — кивнул старик. — А что ж…

 - Сонечка, а… а ты хотела бы в городе жить? — спросил Иван осторожно.

 - Нет, — ответила она почти не задумываясь.

 - Почему?

 - Не знаю, — пожала она плечами. — Я в деревне привыкла.

 - Да конечно! — вставил дед. — Знамо дело, кто ж свой дом на город променяет. Тяжко в городе — дышать нечем. Люди как чужие все али обиженные друг на друга ходят. СлОва никому не скажи — облают.

 - Так ведь трудно одной, — настаивал Иван.

 - А я не одна, — ответила девочка просто. — Баба Аня мне помогает.

 - Кто это — баба Аня?

 - Соседка. Постирать или печь истопить она всегда поможет.

 - Ну соседка — это… Это же посторонний человек… Печь истопить… В городе вот ее и топить не надо… А хочешь, мы… с тобой…

 - Ну что, граждане попрошайки, — произнес чей–то голос за его спиной, — как успехи?

 Менты…

 И как же они их проворонили. Ведь как из–под земли выросли прям. Участковый, местный видать, и с ним два шкета совсем в затасканной форме не поразмеру. Солдатики, наверное, из милицейского батальона, с Прохоровской. Ну ладно, они с Соней заболтались, но дед–то куда смотрел!.. Эх, хрыч старый, слепой, наверное, совсем. Ну теперь жди беды… Если бы местные менты или один участковый, так они бы возиться не стали. А эти, солдатики, они молодые да злые, им план сделать надо, чтоб вечером в казарме не ответить перед стариками–то. Пиши пропало…

 - Соня, — повернулся капитан к девочке. — Ты бы шла отсюда, а.

 - Не лезь к девочке, кэп, — набычился Иван. — Она–то тебе что?

 Удар справа, со стороны одного из щеглов, неожиданным был, только поэтому Иван и сложился пополам, теряя дыхание. А так слабенький был ударчик. Что этот задохлик восемнадцатилетний, метр с кепкой, сделать мог. У него и кулачонко–то с воробья размером. Неожиданностью взял.

 - Ну ты это, как тебя, — захрипел на солдатика участковый.

 - Сержант Сенцов, — пробубнил солдафон.

 - Ты это, сержант Сенцов, — наставительно выговорил капитан, откашлявшись, — ты давай–ка, чтоб никаких телодвижений без команды. Всосал?

 - Так точно, — нахохлился шкет.

 - Лады. Этого и старика берите, ведите в опорник, — распорядился участковый. — Только без эксцессов.

 - Может не надо, капитан? — отдышавшись уже, взмолился Иван. — Прошу тебя, как человека, не надо. Мы уйдем, сгинем, а?

 Рядом пыхтел и кашлял старик, дышал хрипло, астматично.

 Заморыш потащил Ивана за рукав. Иван прям всем затылком, кожей и волосами ощущал, какая злость исходит от этого гаденыша. Если бы не участковый, утащили бы и запинали.