Я умер вчера

– Так вы же меня не отпустите, если я вам нужна, – рассмеялась Настя. – Нашли дурочку.

– А мы с вами вступим в сговор, – весело возразил Заточный. – Я возьму на работу вас и еще кого-нибудь толкового, вы за годик научите его аналитической работе, подготовите себе замену – и с чистой совестью на волю, в пампасы городской преступности.

«А почему, собственно, я сопротивляюсь? – мысленно спросила себя Настя. – Иван предлагает мне то, о чем я мечтала давно. Заниматься только аналитикой и не чувствовать себя виноватой в том, что чисто оперативную работу я делаю от случая к случаю и не в полную силу. Ни перед кем не оправдываться, не терпеть косые взгляды в коридорах Петровки, не слушать за спиной противный шепоток о том, что полковник Гордеев создает своей любовнице тепличные условия. Как начальник Иван не хуже Колобка. Конечно, это совсем другой стиль, Заточный человек жесткий, крутой, безжалостный, он мне поблажек делать не станет, но в них и не будет необходимости. Главное – он мужик очень умный и, безусловно, порядочный. Чего я так цепляюсь за свое место? В майорах уже без малого пять лет хожу, по хорошему-то почти год назад должна была подполковника получить. И не в том дело, что мне эти погоны нужны, а в том, что по погонам, вернее, по их своевременной смене другие начальники и сотрудники судят о моем уме. Переходила в майорах? Значит, дура, значит, ни на что не годишься, а может, в личном деле у тебя не все в порядке. Ну-ка посмотрим, что там, в личном деле-то? Ах, вот оно что, отстранение от работы и служебное расследование по факту связи с криминальными структурами. Сам Эдуард Денисов в друзьях у Каменской. Ну и что, что ничего не накопали, это в документах так записано, мало ли по каким причинам. А на самом деле, значит, запятнана, прокололась, потому и не двигают по службе, и звание очередное не присваивают».

– Я подумаю, – очень серьезно ответила Настя. – Для меня такое предложение неожиданно, я не готова сразу дать ответ.

– Подумайте, – согласился Заточный, – я вас не тороплю.

Через час Настя была дома, бодрая, свежая после прогулки и даже, как ей показалось, полная сил, что вообще-то было ей несвойственно. Из-за плохих сосудов она почти постоянно испытывала некоторую слабость, у нее часто кружилась голова, а от жары и духоты даже обмороки случались. Улыбаясь и что-то мурлыкая себе под нос, она с удовольствием принялась за уборку квартиры, удивляясь сама себе. Муж бросил, работа не ладится, а она поет и радуется жизни. Не к добру это, ох, не к добру.

Она уже закончила пылесосить и готовилась к осуществлению героического подвига в виде мытья окон, когда зазвонил телефон. Это был Дима Захаров.

– Чем занимаешься? – весело спросил он.

– Домашними делами.

– И долго тебе еще трудиться?

– По желанию. Могу прямо сейчас закончить, могу до вечера провозиться. А что?

– Хочу напроситься к тебе в гости. Надо поговорить.

– Тогда напрашивайся, – разрешила Настя.

– Напрашиваюсь.

– Разрешаю. Можешь приехать, так и быть, – милостиво позволила она и засмеялась.

Дима приехал минут через сорок с огромным тортом в руках.

– Спасибо, – поблагодарила Настя, забирая у него объемистую коробку с ярким рисунком.

– Это не тебе, а легендарному профессору, которому посчастливилось стать твоим мужем, – ответил Захаров, снимая обувь.

– Придется тебя огорчить, профессора нет дома.

– Но он же вернется когда-нибудь.

– Боюсь, что нет.

– То есть? – Дмитрий внимательно посмотрел на нее. – Вы что, поссорились? Впрочем, прости, это не мое дело.

– Это действительно не твое дело, – согласилась Настя, – поэтому торт я отнесу на кухню, поставлю чайник, и мы с тобой будем поедать кондитерский шедевр в полное удовольствие.

– Погоди.

Дима придержал Настю за руку, повернул к себе.

– Повторяю, я не лезу не в свое дело, но если вы действительно поссорились, то мне лучше уйти отсюда.

– Ты же хотел поговорить, – насмешливо напомнила ему Настя.

– Поговорить можно и на улице. Я слишком хорошо знаю, как это бывает, когда муж ссорится с женой и уходит, а потом возвращается и обнаруживает в своей квартире постороннего мужчину. В этой ситуации не помогает ничего, кто бы этим мужчиной ни был: родственник, сотрудник, сосед, друг детства. Сам через это проходил, поэтому знаю точно. Не родился еще тот мужик, который в подобной ситуации не подумал бы: «Шлюха! Только я за порог, она уже привела. Небось жалуется на меня, сочувствия ищет. Может, даже специально ссору спровоцировала, чтобы меня выпроводить». Короче, Ася, если есть хотя бы малейший шанс, что твой профессор вернется, я ухожу. Давай поедем куда-нибудь, ну хотя бы в Сокольники, погуляем и поговорим.

– Он не вернется, – тихо сказала Настя. – И я больше не хочу это обсуждать. Просто поверь мне: он не вернется.

– Что, так серьезно? – сочувственно спросил Дима.

– Я же сказала: не обсуждается, – сердито повторила Настя. – Пошли на кухню, я чайник поставлю.

Ей было неприятно, что пришлось сказать Димке о ссоре с мужем, но разговор как-то так повернулся, что и не сказать нельзя было, чтобы не соврать. Можно было наплести что-нибудь насчет командировки, но Настя твердо знала, что даже самая невинная ложь может поставить человека в ужасно неловкое положение. Например, позвонит сейчас кто-нибудь Алексею, и придется в присутствии Захарова отвечать, что он в Жуковском. Или еще какая-нибудь неожиданность случится, например, явятся мама с отчимом. Такое за ними водилось, хотя и редко. Но ведь все, что случается редко и потому не принимается во внимание, имеет обыкновение происходить в самый неподходящий момент.

– Стало быть, ты у нас соломенная вдова, – заключил Дмитрий, оглядываясь на кухне и устраиваясь поудобнее за столом. – И часто у вас такое случается?

– В первый раз, – вздохнула Настя. – Дима, я же просила это не обсуждать.

– Ну, Настасья, с тобой тяжело. Куда ни ткни, о чем ни спроси – обязательно попадешь в перечень тем, закрытых для обсуждения. Про мужа нельзя, про наше романтическое прошлое нельзя, про секс нельзя. А про что можно?

– Про Юлию Николаевну, – улыбнулась она. – Про нее можно что угодно и двадцать четыре часа в сутки.

– Ладно, давай про Юлию. Я пошустрил немного в «Гранте», и один парень там мне очень не нравится.

– Кто именно?

– В том-то и дело. Как пел небезызвестный Герман в «Пиковой даме», я имени его не знаю.

– Так в чем проблема? Узнай.

– Ася, не все так просто. Я и так слишком упорно мелькаю в этом агентстве, хотя делать мне там совершенно нечего. Если я прав и этот паренек понял, что я туда нос сую по его душу, то больше мне там появляться нельзя. Ну что я тебе объясняю очевидные вещи, любой опер нутром чувствует, когда из разрабатываемого коллектива пора уносить ноги. Чувствует, и все. Короче, ситуация такова: я хочу сегодня показать тебе этого парня издалека, и дальше ты его работай своими средствами. А я уйду в сторону, иначе будет только хуже.

– Хорошо, – согласилась Настя, – покажи. А чем он тебе так не понравился?

– Я его застукал совершенно случайно, когда он рылся в картотеке директора. Доступ к картотеке имеет только Пашка, да ты его помнишь, наверное, мы же с тобой у него были. Такой противный блондинчик.

– Помню, – кивнула она, разливая кофе в чашки.

– Пашка мне показывал картотеку и говорил, что там хранятся сведения обо всех заключенных агентством договорах. Но поскольку сам принцип работы – это строгая конфиденциальность, то каждый конкретный сотрудник «Гранта» знает только о тех заказах, по которым работает. Сплетни всякого рода запрещены, я имею в виду обсуждение чужих дел. Доступ к картотеке имеет только Паша, больше ни у кого ключа нет. А кабинет свой он не особо запирает, там все секреты только в железном шкафу, где картотека, а все остальное открыто для всеобщего обозрения. Если, например, он в течение дня куда-то отлучается, то никогда дверь не закрывает. И даже разрешает пользоваться кабинетом в свое отсутствие, если нужно принять клиента, а во всех помещениях кто-нибудь да находится. Короче, приехал я вчера, без всякого повода приехал и даже без предупреждения, вроде как мимо проезжал и вроде как в прошлый раз оставил у Паши на столе зажигалку. Прохожу к директору в кабинет, стараясь не привлекать к себе внимания, тихонько открываю дверь и вижу прелестную картину из цикла «Не ждали». Парень перепугался насмерть, побелел, ну а я, как большой актер всех драматических и академических театров, смущенно извиняюсь, лепечу про зажигалку, быстро нахожу ее на столе и тут же ретируюсь, чтобы не спугнуть его. Мне пришлось притвориться, что в его присутствии рядом с открытой картотекой я не вижу ничего особенного. Поэтому я не мог ни спросить у других сотрудников его имя, ни остаться, чтобы подождать Пашу. Его нельзя было пугать, понимаешь? И если я в обозримое время снова появлюсь в агентстве, он задергается из страха, что я покажу на него Пашке и спрошу, какого черта он делал с картотекой.

– Ясно.

Торт был свежим и очень мягким, и Насте пришлось долго выбирать из имеющихся в наличии ножей тот, что был наименее тупым. Но даже самый нетупой нож в ее хозяйстве оказался все-таки недостаточно острым. Когда она начала резать торт, вся красота тут же разрушилась, по облитой глазурью поверхности пошли трещины, куски получились неровными.

– Извини, – виновато сказала она, кладя на тарелку Диме отрезанный кусок, – как умею.

– Да ладно, – добродушно усмехнулся он, – в желудке все равно скомкается. Но вообще-то хозяйка ты аховая, если у тебя в доме такие чудовищные ножи. И как только твой муж это терпит?

– Как видишь, не терпит, – огрызнулась Настя с неожиданной злостью. – Я же просила тебя не затрагивать тему моего мужа.

– Господи, да тебе уж слова сказать нельзя! – возмутился Захаров. – Я говорю не про мужа, а про ножи. Что, ножи – тоже запретная тема?

– Прости.

Настя на секунду отвернулась, сделав вид, что ищет что-то в кухонном шкафчике. Когда она снова села за стол, лицо ее было спокойным.

– Чего ты такая заведенная? – спросил Дима, отправляя в рот отнюдь не маленький кусок торта. – Переживаешь?