Я умею прыгать через лужи

Но это было так далеко!

У Питера уходило два с половиной дня на то, чтобы добраться до лагеря лесорубов, и целую неделю он должен был спать рядом со своими дрогами.

– Хотел бы я быть на вашем месте, - сказал я ему.

Стоял сентябрь, школа была закрыта на неделю, и у меня были каникулы. Я поехал в своей коляске за упряжкой Питера: мне хотелось посмотреть его пятерых лошадей на водопое. Он отнес ведро двум коренникам, а я сидел и наблюдал за ним.

– Почему?
– спросил он.

– Тогда я увидел бы девственные заросли.

– А ну, не торопись!

– крикнул он лошади, обнюхивавшей ведро, которое он поднес к ее морде. Лошадь начала шумно пить.

– Я свезу тебя туда, - сказал Питер.
– Мне нужен хороший парень в помощники. Я возьму тебя с собой, если только ты захочешь.

– Правда?
– спросил я, не в силах скрыть волнение.

– Разумеется, - ответил он.
– Узнай у своего старика, можно ли тебе поехать.

– Когда вы выезжаете?

– Завтра ровно в пять утра. Будь у моего дома к этому времени.

– Хорошо, мистер Маклеод, - сказал я.
– Спасибо, мистер Маклеод. Я буду у вас в пять утра.

Дальнейшие подробности меня не интересовали. Я помчался домой со всей скоростью, на которую были способны мои руки.

Когда я рассказал отцу и матери, что мистер Маклеод обещал взять меня с собой в заросли, отец удивился, а мать спросила:

– Ты уверен, что он это серьезно, Алан?

– Да, да, - быстро ответил я.
– Он хочет, чтобы я помогал ему. Мы настоящие товарищи. Он сам сказал это. Он велел мне спросить папу, можно ли мне поехать.

– Что он тебе говорил?
– обратился ко мне отец.

– Он сказал, чтобы я был у его дома завтра в пять утра, если ты позволишь мне ехать.

Мать вопросительно посмотрела на отца, и он ответил на ее взгляд:

– Да, я знаю, но все это оправдается в конце концов.

– Не так страшна поездка, как пьянство и ругань, - сказала мать.
– Ты сам знаешь, что бывает, когда люди живут подолгу в зарослях.

– Ругани и водки там будет сколько хочешь, - согласился отец. Сомневаться в этом не приходится. Но это ему не повредит. Как раз тот паренек, который никогда не видел пьяных, сам начинает пить, когда вырастает. То же самое и с руганью: мальчик, не слышавший сквернословия, став взрослым, ругается как извозчик.

Мать взглянула на меня и улыбнулась.

– Так ты собираешься покинуть нас, да?
– заметила она.

– Только на неделю.
– Я чувствовал себя виноватым.
– А когда вернусь домой, все расскажу вам.

– Говорил мистер Маклеод что-нибудь насчет еды?
– спросила она.

– Нет, - ответил я.

– Что у тебя есть дома?
– Отец посмотрел на мать.

– Кусок солонины к ужину.

– Положи его в сумку вместе с двумя караваями хлеба. Этого ему хватит. Чай у Питера будет.

– Мне надо выехать из дому в четыре, - сказал я.
– Опаздывать нельзя.

– Я тебя разбужу, - пообещала мать.

– Помогай Питеру во всем, в чем сможешь, сынок, - сказал отец. Покажи, какова наша порода. Разжигай костер, пока он кормит лошадей. Ты многое можешь сделать.

– Я буду работать, - сказал я.

– Еще как буду! Честное слово!

Матери не пришлось будить меня. Я услышал скрип половицы в коридоре, когда мать вышла из спальни. Вскочив с кровати, я зажег свечу. Было темно и холодно, и почему-то мне было не по себе.

Когда я вышел на кухню, мать уже разожгла печку и готовила мне завтрак. Я торопливо заковылял в комнату к Мэри и разбудил ее.

– Не забывай кормить птиц. Хорошо, Мэри?
– попросил я.
– Выпускай Пэта полетать впять часов. У опоссума много свежих листьев, но ты давай ему хлеб. Тебе придется поменять всем воду сегодня, потому что я забыл. Попугай любит чертополох, у нас за конюшней растет куст.

– Ладно, - пообещала она сонным голосом.
– А который час?

– Без четверти четыре.

– Господи!
– воскликнула она.

Мать изжарила яичницу, и я, чуть не давясь в спешке, стал глотать ее.

– Не надо так спешить, Алан. У тебя еще много времени. Ты хорошо умылся?

– Да.

– И за ушами?

– Да, и шею.

– Я кое-что приготовила тебе с собой в маленьком мешочке. Не забудь каждое утро чистить зубы солью. Щетка в мешочке. Я положила тебе старые штаны. Ботинки у тебя чистые?

– Как будто.

Она посмотрела на мои ноги.

– Нет. Сними их, я почищу.

Она отломила кусочек черной ваксы и развела ее в блюдце с водой. Пока она начищала ботинки черной жидкостью, я беспокойно ерзал: мне не терпелось отправиться в путь. Мать начистила их до блеска и помогла мне обуться.

– Я ведь научила тебя завязывать шнурки бантиками, - сказала она. Почему ты всегда делаешь узлы?

Она принесла два мешочка из-под сахару под навес, где я держал свою коляску, и светила мне свечкой, пока я укладывал их на подставку для ног и привязывал костыли.

Было не только темно, но и пронизывающе холодно. Со старого эвкалипта слышался свист трясогузки. Я никогда не вставал так рано, и меня волновал этот новый день, еще не испорченный людьми, полный сонной тишины.

– Никто на свете еще не встал, правда?
– спросил я.

– Да, ты сегодня встал первый в целом мире, - сказала мать.
– Ты будешь умницей, хорошо?

– Хорошо, - пообещал я.

Она открыла ворота, и я на самой большой своей скорости выехал со двора.

– Не так быстро!
– раздался голос из темноты.

Под деревьями темнота обступила меня стеной, и я замедлил ход. Я различал верхушки деревьев на фоне неба и узнавал каждое из них по очертаниям. Я знал все выбоины на дороге, знал, где лучше ее пересечь и какой стороной ехать, чтобы избежать особенно трудных участков пути.

Мне приятно было сознавать, что я один и волен поступать так, как мне заблагорассудится. Никто из взрослых сейчас не руководил мной. Все, что я делал, исходило от меня самого. Мне хотелось, чтобы до дома Питера Маклеода было далеко-далеко, и в то же время я хотел попасть туда как можно скорее.