Я. Ты. Мы. Они

Наверное, именно поэтому я тогда поехал к ней. С утра съездил в наш старый район, столкнулся с прежними знакомыми, друзьями брата. Мне наливали, сочувствовали и говорили, что нужно жить, что я — молодец, потому что не сломался. Люди опять увидели то, что я позволял себе им показывать. И это было херово. Напился. Метался. Ноги сами понесли в знакомую квартиру. У меня не было определенной цели, мне хотелось лишь снова оказаться в этом островке спокойствия.

Но в какой-то момент все пошло не по плану. Саня сидела со мной на диване, касалась моего лица, и у меня словно стоп-кран сорвало. Я потянулся к ней и поцеловал. Она не возражала. И где-то в этот момент мой пьяный мозг окончательно перестал работать. Я уже тогда прекрасно знал, что такое секс. Привык к тому, что девушки сами были не прочь оказаться со мной в одной кровати. У меня и мысли то не проскользнуло, что сейчас не тот случай. Саня казалось мне тогда очень отзывчивой и податливой, и до ужаса теплой и живой. Последнее раззадоривало сильнее всего.

Уже только после того, как кончил и слез с нее, стал понимать, что что-то не то. А когда увидел ее глаза, с застывшей в них паникой и слезами, испугался сам. Она забилась от меня в угол дивана, до последнего пытаясь сдерживать свои чувства, но было видно, что страх неминуемой лавиной захватывает ее полностью.

До меня очень туго доходило, что же я сейчас натворил, что сделал с ней. Затем заметил кровь на ее бедрах, и отвращение к самому себе так и накрыло всего меня. Протрезвел моментально. Хотелось как-то дотронуться до нее, успокоить, извиниться в конце концов, но все слова погибали где-то внутри меня. У меня не было гарантии, что она вообще захочет, чтобы я касался ее. Я бы на ее месте точно не захотел.

А потом она попросила меня уйти. И я реально запаниковал. Мне хотелось сбежать из этой квартиры, от ее глаз, от этой реальности, в которой я только что сотворил ужасное… Но при этом остатки человечности во мне говорили, что нельзя оставлять ее сейчас одну. Но Саня уже почти кричала, что бы я уходил, и я сбежал. Этот случай потом долго стоял между нами. Даже после того как все более или менее наладилось, когда родился Стас, когда она сама начала тянуться ко мне, я все внутренне боялся, что однажды проснусь и вновь увижу тот затравленный взгляд, из-за которого мне когда-то хотелось удавиться.

Я ненавидел и презирал себя, поэтому к ней и не подходил. Она отстранилась, и я был рад, понимал, что не имею никакого права сбегать, но она сама сказала не подходить, и я обрадовался. Долго старался не видеть в ней женщину… сотворенную мной. Это было выше моих сил. Еще толком не успел отойти из-за переживаний относительно нашего первого секса, как выяснилось, что мы беременны. Вернее беременна была Саня, я тогда не воспринимал ребенка как нашего. Лишь понимал, что непросто изнасиловал ее, но и по ходу дела вообще сломал ей жизнь. Старался что-то делать, поддерживал, помогал, хотел как-то все исправить, но было поздно. Пришлось мириться с тем, что из-за меня у нее все пошло кувырком.

Даже на реакцию родителей было все равно. Хотя сквозь пелену своих терзаний видел, как мать из-за своей паники творит что попало.

Все перевернула некрасивая сцена в столовой. Когда Сомова устроила свой дрянной спектакль, а вся остальная школа как послушное стадо уставилось на Саню. Вот тогда-то во мне и проснулось стойкое желание защищать, защищать свою женщину и своего ребенка. Я уже видел первые очертания ее живота, и это принесло осознание того, что это не просто живот или трагедия Сани, а что там внутри находится МОЙ ребенок. И от это будоражило так, что хотелось рвать и метать, прыгнуть выше головы, лишь бы с ними все было в порядке.

______

Когда же именно я понял, что люблю её?

Санька долго и упорно утверждала, что я изначально был с ней из-за благородства. Когда-то даже истерику мне закатила, что, мол, я с ней из жалости. Я всегда опротестовывал это, хотя и чувствовал себя виноватым и обязанным сделать всё возможное ради неё и ребёнка, в попытках хоть как-то компенсировать то, что я сотворил. Вот только она упускает одну очевидную вещь – она мне понравилась. Однажды просто понял, что спешу к ней не потому, что должен, а потому что сам жажду встречи с ней.

Мне нравилось гулять с ней, разговаривать, каждый раз преодолевая её сопротивление. Поражала сила её духа, настойчивость и независимость. Правда, последнее она сама не осознавала.

Но решающим было то, что внутри неё рос наш ребёнок. В какой-то момент эта идея захватила меня, стала моим наваждением. Однажды Стас предположил, что мы с Саней были вместе только из-за него. Да, безусловно, он послужил поводом для того, чтобы мы с ней оказались рядом, поводом присмотреться друг к другу. Но ведь за этой беременностью стояло не только её материнство или моё отцовство, но и наши с ней отношения, в которых каждый из нас смог показать те грани себя, которые до этого были неизвестны. В одном Сашином желание сохранить ребёнка я видел её доброту, искренность, человечность, честность…

Когда Саня родила и назвала сына Стасом, я был готов поверить, что вся моя жизнь была прожита только ради одного этого момента. В мире вдруг обрисовался смысл, позволивший начать затягиваться той самой чёрной дыре внутри меня.

Затем и вовсе, мне стало мало этого всего – разговоров, редких встреч, смущённых взглядов, брошенных друг другу украдкой. Я хотел её. Всю и полностью. Вот только показывать этого нельзя было. Всё ещё помнил, что было, когда я дал волю своим желаниям. Думал же, что Саня позволяет мне быть рядом из благодарности, из-за того, что выбора у неё иного не было. А тут я… со своей страстью. Откуда я знал, что это может быть взаимно? Мне казалось, что как только я совершу хоть одно поползновение в её сторону, вновь увижу то отчаянье и слёзы, что стояли когда-то в её глазах. Я сгорал изнутри, изо дня в день, борясь со своими навязчивыми мыслями о ней. Было тяжело постоянно быть рядом и не иметь возможности позволить себе чего-то лишнего. А она как назло менялась – взрослела, становясь более женственной. Я видел все изменения, происходящие с её телом, и нервно сглатывал.

Тот день, когда она сама не утерпела и лично устроила мне головомойку на лестничной площадке, стал подобен прорыву плотины. Потому что поток эмоций, хлынувший после всех наших признаний, уже было не остановить. Не знаю, что поразило тогда больше, что небезразличен ей, или что она готова с не меньшим пылом отвечать на мои действия. Как мы тогда целовались! Еле смог мозги включить, чтобы оторваться от Саньки. Так и стоял потом как идиот в подъезде с оттопыренными штанами, затем ещё и тёща будущая пришла с разговорами. Думал, что от стыда сгорю. А когда понял, чего от меня Людмила Владимировна хочет, чуть в голос не застонал. Опять держать себя в руках, не позволяя лишнего шага в сторону уже практически своей женщины. Но с доводами её мамы было не поспорить, я понимал, что всё это будет во благо для той, чью жизнь уже однажды перевернул.

Дальше меня ждали полгода, очень смахивающие на агонию. Теперь было в разы сложнее сдерживать себя, потому что я знал, что моё желание взаимно, что Саня хочет всего этого не меньше, чем я. Спасало одно, в этот раз у меня была вера в то, что однажды она будет моей, и даже примерно знал когда.

В ту ночь после выпускного, в темноте нашей квартиры я положил все возможные силы, чтобы показать ей, каким может быть секс. Как это сладко и невероятно, доставлять взаимное удовольствие. Старался сделать всё возможное, чтобы навсегда стереть из её памяти воспоминания о злополучном вечере. И Саня отвечала на все мои порывы, сама была страстной и развязной, что только подталкивало меня на новые геройства. Мы не отпускали друг друга всю ночь, а под утро, оставшись без сил, провалились в объятия сна.

Где-то в этот момент я и понял, что не могу без Сани. Без её глаз и улыбки, её упрямства и безграничного доверия. Даже было всё равно насколько это взаимно, главное, что она позволяла мне быть с ними, позволяла мне любить себя.

Вот примерно под такие думы я доехал до аэропорта. И чего меня это на воспоминания потянуло? Начал с намёка на лёгкую утреннюю эротику, а в итоге вон как всё закрутилось в голове. Нет, нельзя, больше увлекаться дегустацией настоек тестя. Кто знает, чему его там в своё время научили в Уругвае? А может это всё надвигающийся день рождение, типа старость и всё такое? Нет-нет, никакой старости.