Я. Ты. Мы. Они

Бабуля очень сильно мне помогает. Здесь, вдали от родителей, она становится нашей главной опорой. Родители пару раз приезжают к нам, сначала, чтобы познакомиться с Кириллом, а потом, чтобы посмотреть на Рому. С последним сложнее, потому что я очень критично отношусь к стерильности, и буквально поливаю всех антисептиком.

Саша так же много работает, но все равно мы видимся гораздо чаще, чем до родов. Он старается разгрести вечера, чтобы иметь возможность гулять с нами.

Стас растет, ходит в садик, мы отдаем его на футбол. Теперь это уже самый настоящий взрослый человек — со своим мнением, со своими интересами, предпочтениями.

Это так странно, быть мамой сразу троих детей, мальчишек. Таких разных, и в тоже время таких похожих. Темноволосые, упрямые и такие любимые. Все в отца. Эта мысль вызывает у меня улыбку до ушей.

Мне всего лишь 23, Саше на год больше. И порой мне кажется, что мы прожили как минимум десять жизней на двоих. Мы вместе взрослеем с ним, учимся быть родителями всей этой банде, учимся радоваться жизни, а не бояться, каждого следующего дня. Я учусь не впадать в истерику от каждой детской температуры или какой-нибудь другой болячки, не ждать подвоха от судьбы.

У нас, наконец-то, есть будущее, можно мечтать и строить планы. Но мне пока что слишком хорошо в нашем настоящем. Даже несмотря на то, что времени нет вообще ни на что. Я кручусь между своими мужчинами, порой даже забывая поесть или поспать. Но разве мне нужна другая судьба?

Третьего Гарри Поттера на французском я стребую с Чернова уже сама. А что, сына же я ему родила!

Часть 4. Идем нужным курсом. Глава 37

К счастью, никто больше не заболел. Ромка со Стасом еще пару дней повалялись в постели, уткнувшись в телефоны, но в целом достаточно быстро пришли в себя. Мне же пришлось тяжелее всех. Видимо, все мои геройства обернулись боком, потому что с моей температурой пришлось бороться неделю. В целом было почти ничего — слабость и постоянная дремота, если б в самые отчаянные моменты градусник не доходил до отметки 40, вот тогда я металась по постели в бреду и лихорадке.

Саша раскидал детей и собаку по бабушкам и дедушкам. Хотел забрать кошку, но я почему-то не отдала. Из вредности орала, что без Пушинки мне не жить, хотя судя по ее взгляду, она со мной была крайне не согласна. Чернов пытался сам за мной ухаживать и лечить, но я истерила. Сама не понимала от чего именно, в голове была такая каша из мыслей и чувств, что самой страшно становилось. И обида, и злость, и стеснение, не хотела, чтобы он видел меня больной и страшной. В итоге мама и Алена сидели со мной по очереди. Это тоже бесило, ну не маленькая же я.

А еще безумно расстраивало, что все, оказывается, могут жить и справляться без меня. Дети, конечно, названивали мне по вечерам, но у всех все было хорошо, и это пугало меня. Нет, я ни в коем случае не хотела, чтобы они там страдали без меня, просто это было странно, что без моих постоянных бдений, мир не рухнул.

Ну и самой верхушкой моих страданий была обида на Чернова за то, что он не приходил. Вот где логика? Сама выгнала, сама потом же и злюсь, что его нет. Вот почему именно сейчас надо было меня слушать? Был бы повод закатить ему новую истерику.

Уже давно проснулась, но все равно лежала под одеялом и смаковала каждый кусочек уходящего сна. Мне снился мой выпускной. Мы гуляли с Сашей по городу юные, свободные и счастливые, держались за руки, целовались и обнимались каждую свободную минуту, не обращая никакого внимания на прохожих.

Шестнадцать лет с тех пор прошло, а я как сейчас помню. Вот бы перенестись сейчас туда, где все так просто и понятно, где нас как магнитом тянет друг к другу, и элементарно хочется все время быть вместе, касаться, наслаждаться. Тогда было легко, одни эмоции, один сплошной кайф…

Отчего во взрослой жизни все оказалось так сложно? Нет чистоты тех ощущений, вдруг откуда-то вылезли сомнения, недоверие, ненужные мысли, страхи.

Ну вот, сон был такой приятный, а мысли опять какие-то удручающие лезут в голову. Я так устала думать. Хочется просто взять, да прижаться к Сашке и умолять, чтобы он выгнал всю эту дрянь из моей головы. Я очень хочу его простить, забыть обо всем и просто раствориться в своем муже, как тогда, в ночь выпускного, чтобы только одни эмоции по оголенным нервам. Чтобы чувствовать, но не размышлять. Но не могу. Не получается.

Закрываю глаза и вижу блондинку с оленьими глаза. Она как воплощение того, чем точно не являюсь я. Во мне же ноль всего этого: беззащитности, элегантности, легкости. Всего того, что по моим представлениям должно быть в женщине. Где теперь гарантия, что если я поддамся своим желаниям и просто прижмусь к мужу, то этого всего опять не повторится опять? Он может сколько угодно обещать и клясться (а ведь он этого не делал!). Я теперь не только ему не доверяю, но и самой себе. Даже подпустить его к себе не могу, и не потому что мне неприятно, а потому что наоборот хочу этого больше всего на свете.

Как можно быть такой?! Он меня предал, а я только и мечтаю, что о нем. Благо, что хоть мозгов хватает на расстоянии держаться.

Из глубины квартиры слышится звон посуды, и сердце на мгновение замирает… А вдруг там Саша? Все-таки пришел и готовит завтрак? А вот возьму сейчас и обниму его, и пусть будет, что будет.

Но на кухне Аленка. Я даже выдыхаю разочарованно.

— И тебе доброго утра, — оценив мой кислый вид, приветствует меня она.

— Да я, это…

— Сашку надеялась увидеть?

— Нет! Ничего подобного, глаза б мои его не видели! — слишком бурно возмущаюсь я.

Одно дело страдать по нему в своей голове, совсем другое выносить это на всеобщее обозрение.

Алена с прищуром смотрит на меня и лишь хитро улыбается.

— Иди, умывайся, сейчас завтракать будем.

И я спешу скрыться в ванной от слишком проницательной золовки.

Умываюсь и чувствую, что, несмотря на все свои дурные мысли, мне сегодня хорошо. Вернее моему телу, за последнюю неделю ему пришлось достаточно паршиво, значит, если организму сегодня хорошо, то и мне тоже. Можно просто насладиться завтраком в приятной компании, а потом стребовать своих детей обратно.

Когда я свежая и бодрая возвращаюсь к Алене, она уже накрыла на стол, в тарелках дымилась овсянка. Я по-детски скривилась, вызвав в Аленке беззаботный смех:

— Санька, ты хуже своих детей. Кирюха так же морщится, когда мама его по утрам кашей пытается накормить.

— Это у нас семейное…

— Ничего подобного, это просто ваша неприученность к овсянке. Ты сама не любишь, вот и дети к ней не привыкли.

Я с сомнением ковыряюсь ложкой в склизкой массе.

— А есть что другое?