Я. Ты. Мы. Они

Спасает лишь то, что Стасу уже три года, и он с удовольствием ходит в садик. Вообще он очень понимающий, разговорчивый и самостоятельный. Но даже его достает катастрофа по имени Роман.

— Мам, а можно его обратно вернуть? — с неподдельной надеждой в голосе спрашивает сын. Скорее всего, он и предложениями-то научился побыстрее говорить, исключительно ради этой фразы.

Но, несмотря на все выверты, Ромка растет достаточно быстро и настоящим хомяком, не ребенок, а сплошные щеки, да складочки! Так и зовем: «Хома». А еще он очень активен, ему хочется всего и сразу, и только попробуй откажи.

В общем, живется нам весело. Правда, я скучаю по учебе, и даже Сашке завидую, который уже выходит на финишную прямую, еще год и он дипломированный юрист. Я же с грехом пополам закончила третий курс, на четвертый решила уйти в академ. Понимаю, что не вывожу, но горький осадок все равно остался, мне не хватает моих языков, чего-то своего, личного.

Поэтому Саша в честь первого дня рождения Ромы дарит мне «Гарри Поттер и тайная комната», но в этот раз на английском.

— Извини, на французском не смог пока достать. Подумал, что тебе приятно будет язык вспомнить.

— А я на французском бы и половины не поняла, а со словарем нет времени сидеть, — мне обидно, что третий язык так и остался в подвешенном состояние. Базу узнала, а тонкости так и не постигла.

Сашка если точно не понимает мое состояние, то по крайней мере, догадывается. Целует меня в висок, крепче прижимая к себе.

— Потерпи, еще год хотя бы. Я окончу универ, и Ромку в ясли отдадим, там легче будет.

— Все равно уже не то. Это все каким-то вторичным стало. Вот ты скоро юристом станешь, и это важно. А мой иняз словно хобби какое-то.

— Ну, Сань…

— Что? Сам будто не видишь, я теперь так, бледная тень от тебя и детей, — говорю и понимаю, что да, переживаю, хоть сама себе в этом раньше и не признавалась.

— Глупая, какая тень, ты — фигура, — сказал, а сам ко мне под футболку пальцами лезет, по животу гладит, груди касается.

Дыхание у меня сбивается сразу же, вот только поощрять Сашку совсем не хочется. Поэтому скидываю его руку с себя: — Ну, я же серьезно!

— Да я тоже! Серьезен, как никогда. Сань, — он видимо не может меня не касаться, поэтому утыкается носом мне в шею со стороны спины. — Обещаю, и французский мы твой выучим, и книгу я третью я тебе найду…

А потом улыбается каким-то своим мыслям и игриво так добавляет:

— Лет так через пятнадцать…

— Саша! Никаких пятнадцать лет, и никаких больше детей. Слышишь?! Готова прожить свою жизнь дальше без третьей книги.

— Жадина, — наигранно обижается он.

Он вроде как и шутит, но меня пугает сама эта тема. Иногда мне кажется, что Саша хочет повторить свою семью, какой она была когда-то. Надорвалось в нем, что ли, тогда что-то.

— А ты сумасшедший! В двадцать один год люди не мечтают о третьем ребенке! Они вообще о детях еще не мечтают.

— Так не сейчас же, а в перспективе. Кто ж виноват, что у нас такие крутые пацаны получаются.

Мне только и остается, что глаза закатывать, да и от рук его бесстыжих уворачиваться. Что с дураком-то спорить.

Глава 34

Но судьба распоряжается совершенно иначе.

Все начинается с банальной температуры. Я списываю все на зубы, пою Ромку нурофеном, но эффекта ровно никакого. Ребенок становится очень вялым и капризным. Абсолютно по любому поводу. Не спешу идти к врачу, успокаивая себя тем, что Рома и капризы — это считайте одно и тоже. Но за неделю температура так и не спадает, а еще он перестает есть. И как-то так резко, что даже Хомой его больше не назовешь, щеки куда-то делись.

Мама ставит ультиматум и выпинывает нас к участковому педиатру. Врач тоже ссылается на зубы, но все же отправляет нас сдать анализы. Из-за того, что пришлось сдавать кровь, ребенок рыдает мне всю обратную дорогу до дому. Зато ночью спит крепко, и я успокаиваюсь.

Утром Сашка уходит на пары, забрав Стаса в садик. А я навожу дома порядки, прислушиваясь к Ромке, который все спит. Почему-то мне кажется это хорошим знаком, хотя лоб все еще горячий. Но говорят же, что сон лечит, не так ли? Ближе к десяти звонит домашний телефон.

— Да?

— Александра Сергеевна? Здравствуйте. Вас из поликлиники беспокоят. Вы вчера были с сыном на приеме, мы проверили анализы Романа. Есть вопросы по результатам, не могли бы сейчас в поликлинику подойти?

— Да, конечно.

Я пугаюсь, но пока только слегка. Может, они анализы наши потеряли? Еле распихиваю Ромку, он опять не в настроении, одеваю.

В поликлинике нас встречает педиатр, сразу же ведет на забор крови, Рома недоволен. Пока я прыгаю по коридору с плачущим сыном, в лаборатории делают срочные анализы. Мне бы уже начать беспокоиться, задуматься о том, что не так, но я настолько уставшая за эту неделю, что мозг просто не складывает два плюс два. Да и Ромку успокоить все не получается.

Потом нас приглашают почему-то к заведующей отделения.

Что-то не так с составом крови. Меня засыпают терминами, понимаю лишь одно, большое количество лейкоцитов.

— Что это все означает? Рома болеет? Это не зубы?

— Александра Сергеевна, вы не волнуйтесь, — говорит мне заведующая, а я сразу же начинаю ненавидеть это «не волнуйтесь». Сколько раз мне потом еще его скажут. — Мы пока не можем сказать конкретно, но вашему сыну необходимо сделать еще один анализ. Не самый приятный, но боюсь, без него никак.

Пункция. Хорошо, что я еще не понимаю, что это такое, иначе бы еще там начала выть, вместе с Ромой. Впрочем, пункцию сделают позже. А пока только на скорой увезут в детскую клиническую больницу. Отделение гематологии. Эта вывеска мне потом долго будет сниться в кошмарах. Именно здесь мне скажут наш диагноз.

Лейкоз.

Я еще надеюсь на ошибку, но после того, как делают пункцию, все надежды просто разбиваются вдребезги. Три недели мы пролежали в реанимации. Муж приезжал каждый вечер и ночевал с нами в кресле. Если бы не он, я бы просто не справилась, честно.

В первый вечер я толком реветь не могу, только смотрю в одну точку. Сашка сначала пытается разговаривать, но я не реагирую. Даже не слышу его. Только когда он меня за плечи хватает и больно так трясет, начинаю понимать, где мы. А еще он запрещает мне думать о плохом.

Днем, когда его нет, я реву, белугой реву, пока врачи мне не вколят успокоительное. Проснусь уже вечером, и хоть голова ужасно будет болеть, откуда-то силы возьмутся, спортивная злость и желание бороться. Я никому не отдам сына! Чего бы мне это не стоило.