Яд бессмертия
Шрифт:
— Милая, это просто страшный сон.
— Нет, озарение.
Ева призвала на помощь все свое мужество. Она должна была кому-то рассказать — иначе этот ужас так и не выплеснется наружу, останется у нее в душе. Но для начала нужно обрести спокойствие, нужно рассуждать как полицейский, а не как женщина, тем более не как запуганный ребенок.
— Все было так отчетливо, Рорк, что я до сих пор не отошла. Я все еще чувствую все это, чувствую его… Комната в Далласе, где он меня запер. Он всегда меня запирал, куда бы мы ни переехали. Однажды я попыталась выбраться и удрать, но он меня поймал, а после этого стал снимать комнаты на высоких этажах и запирать двери снаружи. Убежать стало невозможно.
— Вот, выпей. — Рорк подал ей стакан, оставленный Соммерсетом.
— Нет, это транквилизатор. Не хочу транквилизатор. — Она с трудом перевела дыхание. — Мне он не нужен.
— Хорошо. Сейчас я принесу тебе простой воды. — Рорк встал и, увидев в ее глазах подозрение, улыбнулся. — Обещаю: просто воды.
Поверив ему на слово — кому же еще ей было верить? — Ева приняла у него стакан и жадно выпила до дна. Потом Рорк присел на подлокотник ее кресла, а она, глядя прямо перед собой, заговорила снова:
— Помню ту комнату. Этот сон мне снится вот уже две недели, и каждый раз вижу все новые жуткие подробности. Я даже пошла на прием к доктору Мире. — Она подняла на него глаза. — Я тебе не говорила… Не смогла.
— Ничего, — выдавил Рорк. — Ведь теперь ты все мне расскажешь.
— Теперь придется. — Она набрала в легкие побольше воздуху и попыталась представить всю картину, вспомнив, как ведет себя следователь на месте преступления. — Я бодрствовала в той ужасной комнате. Надеялась, что он вернется вдрызг пьяным и не тронет меня. Было уже очень поздно.
Чтобы увидеть все это, ей даже не надо было закрывать глаза: мерзкая комнатушка, мигание красной рекламы за грязным окном.
— Там было холодно, — бормотала Ева. — Он сломал кондиционер, и стало очень холодно. Я видела, как у меня изо рта идет пар. — Она содрогнулась, настигнутая этой волной холода из прошлого. — Я очень хотела есть. Мне просто необходимо было поесть. У нас никогда не было еды, и я все время голодала. Я как раз обрезала плесень с куска сыра, когда он заявился.
Скрип открывающейся двери, липкий страх, стук падающего ножа. Еве хотелось встать, походить, чтобы успокоить нервы, но она сомневалась, что ноги ее послушаются.
— Я сразу увидела, что он недостаточно пьян. О, в этом я хорошо разбиралась. Сейчас я вижу его как живого. У него были темно-каштановые волосы и расплывшееся от пьянства лицо. В свое время он был, наверное, красив, но потом полопались сосуды по всему лицу, в глазах… У него были огромные ручищи. Огромные! Или, может быть, мне это просто казалось, потому что я была мала.
Рорк взял ее за плечи и стал массировать, чтобы снять напряжение.
— Он больше не сделает тебе больно. Он больше к тебе не притронется.
— Нет, — согласилась она. «Зато во сне… — пронеслось в голове. — Во сне я буду по-прежнему корчиться от боли». — Он взбесился, потому что застал меня за едой. Мне не полагалось притрагиваться к еде без разрешения.
— Боже! — Рорк поплотнее укрыл ее одеялом, чтобы унять ее дрожь. А он-то всегда поражался, с каким аппетитом она ест! Ему очень хотелось так ее накормить, чтобы она раз и навсегда забыла про голод.
— Потом он принялся меня бить. — Ева услышала, как сорвался ее голос, и попыталась взять себя в руки.
, «Теперь это просто рапорт о происшествии, — внушала она себе. — Рапорт, только и всего!» — Он сбил меня с ног и продолжал осыпать ударами. По лицу, по всему телу. Я плакала, кричала, умоляла его перестать. Он разорвал на мне одежду и запустил пальцы.., в меня. Мне было нестерпимо больно, потому что он насиловал меня только прошлой ночью и теперь снова принялся
насиловать. Дышал мне в лицо, просил быть хорошей девочкой — и насиловал. Мне казалось, что я вот-вот разорвусь на кусочки. Боль была такой ужасной, что я больше не смогла терпеть. Я стала его царапать — наверное, до крови. Тогда он сломал мне руку.Рорк не мог больше сидеть спокойно. Он вскочил, подбежал к окну и распахнул его — ему нужен был свежий воздух.
— Может быть, я на минуту отключилась. Но мне не удалось до конца забыть про боль. Иногда ведь про нее забываешь…
— Да, — бесстрастно подтвердил он. — Знаю.
— Но в тот раз боль была чудовищная: она накатывала омерзительными волнами. А он никак не мог уняться… И тогда в руке у меня оказался нож — взял и оказался, сам собой. Я ударила его ножом. — Ее вздох был так похож на рыдание, что Рорк обернулся. — Я вонзала в него нож снова и снова. Кровь была повсюду — сладко пахнущая свежепролитая кровь. Я выползла из-под него. Наверное, он уже был мертв, но я пырнула его еще несколько раз. Я вижу себя, Рорк: я стою на коленях, сжимая в кулаке рукоятку ножа, вся в крови; его кровь брызжет мне в лицо… Мне не позволяла остановиться моя боль.
«Кто бы поступил иначе? — пронеслось у него в голове. — Кто?!»
— Наконец я заползла в угол, чтобы быть от него подальше. Я боялась, что он встанет и убьет меня. То ли я потеряла сознание, то ли уснула от изнеможения. Помню только рассвет. И свою боль. Я превратилась в комок боли; Кажется, меня вырвало. А потом я увидела.., увидела…
Рорк подошел и взял ее руку — холодную, как лед, худую и бескровную.
— Хватит, Ева.
— Нет, дай мне договорить. Я должна с этим покончить. — Она с трудом выталкивала слова, словно это были неподъемные камни, отягощающие душу. — Я увидела тело и поняла, что убила его. Я знала, что теперь за мной придут и посадят в клетку, в темную клетку. Он всегда пугал меня клеткой, когда уговаривал быть хорошей девочкой. Я пошла в ванную и смыла с себя кровь. От боли в руке можно было сойти с ума, но мне очень не хотелось в клетку. Я кое-как оделась, сунула свои вещи в сумку. Хотя — какие там могли быть вещи?.. Мне все время казалось, что он собирается встать и схватить меня. Я оставила его лежать и пошла. Было раннее утро, на улицах ни души. Не помню, что стало с сумкой — то ли я ее потеряла, то ли выбросила. Я долго шла, потом спряталась на каком-то заднем дворе и дождалась темноты.
Ева провела рукой по лицу. Оказывается, она помнит и это: темноту, вонь, страх, потеснивший даже боль.
— В темноте я снова пошла. Я шла долго, пока не свалилась от изнеможения. Это снова были смрадные задворки. Не знаю, сколько времени я там пробыла, пока меня не нашли. Я уже ничего не помнила: ни что случилось, ни где я нахожусь, ни кто я такая. Я до сих пор не помню своего имени. Он никогда не называл меня по имени.
— Тебя зовут Ева Даллас. — Рорк сжал ее лицо ладонями. — Та часть твоей жизни давно в прошлом. Ты выжила и преодолела свое прошлое. Теперь к тебе вернулась память — значит, ты окончательно исцелена. Все страшное позади, Ева!
Она смотрела на него, сознавая, что никогда никого не любила больше, чем его. И не полюбит.
— Неужели ты ничего не понимаешь?! Я обязана ответить за содеянное. У всякого поступка есть последствия, Рорк. Теперь я не смогу выйти за тебя замуж. А завтра я должна буду расстаться со значком полицейского.
— Что за безумие?!
— Пойми, я убила родного отца! Потребуется расследование. Даже если меня оправдают, мне придется начинать с нуля. А пока не завершится расследование, я не смогу работать в полиции. И стать твоей женой не смогу. — Она решительно встала. — Мне надо собрать вещи.