Ямато-моногатари

Садзаранами Мамонаку киси во Арафу мэри Нагиса киёкуба Кими томарэ то ка? С шумом набегающие волны Быстро берег Вымоют, верно. Раз прибрежье чисто и красиво, Может быть, ты соизволишь остановиться? [479] —

так сложил. Император нашел стихи превосходными, сошел, одарил всех, кто там был, а затем к себе вернуться соизволил.

479

Танка приводится в Синсэндзайсю, 16, с небольшими изменениями.

173

Однажды сёсё Ёсиминэ-но Мунэсада поехал по делам, и, когда он проезжал по Пятому проспекту, начался сильный дождь, и он встал, чтобы укрыться, в каких-то полуразвалившихся воротах. Заглянул внутрь — домик, крытый корой дерева хиноки, размером кэн в пять, а рядом кладовая, людей же не видно. Вошел он, огляделся: у лесенки цветет красивая слива. И соловей поет. Людей как будто нет, но через щель в занавеске приметил он какую-то даму высокого роста, в одежде светло-фиолетовой и ярко-алой поверх и с длинными волосами, и говорит она сама с собой:

Ёмоги охитэ Арэтару ядо-во Угуису-но Хито ку то наку я Тарэ-то ка матан В плющом заросшем Ветхом доме моем Соловей Поет, что кто-то придет, Но кого мне ждать? [480]

А сёсё:

Китарэдомо Ихиси нарэнэба Угуису-но Кими-ни цугэё-то Восихэтэ дзо наку Вот пришел я, Но не смею заговорить. А соловей Рассказать тебе о моем приходе Учит меня в песне своей [481] , —

480

Танка приводится в Кокинсю, 19.

481

Угуису — «соловей» включает в себя слово уку — «печальный».

сказал он мягким голосом. Дама испугалась, ведь она думала, что кругом — ни души, и не могла вымолвить ни слова, опасаясь, что увидят ее жалкое состояние. Тогда он вошел на веранду. «Отчего вы молчите? Льет такой сильный дождь, пока не прекратится, я побуду здесь», — сказал он. Она отвечает: «Но вы здесь промокнете хуже, чем на проспекте, здесь ведь все так ужасно…» А было это в десятый день первого месяца. Через щель в занавеске подала она ему подушку для сидения. Он взял подушку и уселся. И занавеси и терраса были изъедены летучими мышами, целого места не было. Заглянул он внутрь: циновка и прочее были хорошие — в напоминание о прежних временах, но и они уже обветшали. Солнце понемногу заходило, и он тихо проскользнул к ней и не дал ей войти с террасы в дом. Дама уже раскаивалась, но что ей было делать, и говорить было бесполезно. Дождь лил всю ночь до рассвета, и только наутро небо немного прояснилось. Она хотела войти в дом, но он не пустил ее, сказав: «Побудь еще тут». Солнце поднялось уже высоко. Отец дамы никак не мог показать себя гостеприимным хозяином, мог угостить лишь отрока, сопровождающего сёсё, напоив его сакэ, а на закуску дав твердой соли. Для сёсё в своем обширном саду он собрал растущие там овощи, сварил их на пару, положил в чашку, а вместо палочек для еды наломал веток сливы в цвету. На лепестках цветов дама написала красивым почерком:

Кими-га тамэ Коромо-но сусо-во Нурасицуцу Хару-но но-ни идэтэ Цумэру вакана дзо Вот молодые побеги, что я собрала Для тебя, Выйдя в весенние поля И полы одежды Промочив [482] .

Он увидел эти стихи, очень пожалел ее и стал есть. Она же лежала ничком, безмерно стыдясь. Потом сёсё встал, послал отрока, и тот вскоре привез в повозке множество всяких вещей.

482

Танка приводится в Кокинсю, 1, где приписана императору Нинна, и в Сёкугосюисю, 1.

Сёсё надо было встретиться с одним человеком, и он, сказав: «Я скоро опять приду к тебе», вышел. И после этого он беспрепятственно ее навещал. Много яств ему в жизни пришлось отведать, но о том, что ему подали на Пятом проспекте, он вспоминал с удовольствием и радостью.

Прошли годы и месяцы, сёсё пережил государя, которому служил, и, не желая видеть, как изменится век [483] , он постригся в монахи. В дом той, прежней возлюбленной послал он монашескую накидку, чтобы она ее вымыла, и приписал:

483

«Век» — здесь «эпоха правления императора», т. е. «Не желая видеть, как будет править другой государь…»

Симоюки-но Фуруя-но мото ни Хиторинэ-но Уцубусидзомэ-но Аса-но кэса нари Вот моя накидка из конопли, Крашенная чернильным орешком, В которой вкушаю одинокий сон В старом жилище, На которое падают снег и иней [484] —

так сложил.

484

Танка обыгрывает омонимы: фуруя — «старое жилище» и фуру — «идти» (о дожде), уцуфуси — «чернильный орешек» и «лежать вместе», аса — «конопля» и «утро», кэса — название монашеской накидки (санскр. касая), которая, надевалась в знак отрешения от мирских желаний, и «сегодняшнее утро». Таким образом, автор стихотворения напоминает даме о том утре, когда шел дождь и они были вместе. Сходное стихотворение приводится в Кокинсю, 19, с пометой: «Автор неизвестен», а также в Хэндзёсю, кроме того, в Кокинрокутё, 2 (раздел «Монашество» и «Истории жизни») помещена танка, во всем совпадающая с танка Кокинсю, за исключением последней строки.