Ямато-моногатари

164

В дом тюдзё один человек прислал праздничные дары, обвитые разноцветными нитками, и в ответ тюдзё:

Аямэ кари Кими ва нума ни дзо Мадохикэру Вага ва но-ни идэтэ Кару дзо вабисики Срезая ирисы, Ты, верно, по болотам Блуждал. Я же, в поля выйдя, Охотился — и так это было тяжко! [443] —

так написав, послал фазана.

443

Этот дан почти полностью совпадает с Исэ-моногатари, 52. Танка помещена также в Нарихирасю. В то время было принято, посылая подарок, рассказывать о трудностях, связанных с его добыванием, чем выражалась особая любовь и внимание к адресату.

165

Во времена императора Мидзу-но-о [444] дочь садайбэна [445] была фрейлиной императорской опочивальни, а после того как император принял постриг, осталась одна, и тюдзё тайно навещал ее. Но вот тюдзё тяжело заболел и страдал от болезни. Были при нем и прежние жены, а у фрейлины под большой тайной он бывал, и она-то не могла навестить его и каждый день тайно слала ему письма, справлялась о его здоровье. И вот однажды письмо от нее не пришло. А болезнь тюдзё сильно обострилась, пришел его последний день. И вот из его дома:

444

Имеется в виду император Сэйва (см. 107).

445

Личность не установлена. Садайбэн — дайбэн левого приказа — придворный чин, находящийся в подчинении у министра.

Цурэдзурэ то Итодо кокоро-но Вабисики-ни Кэфу ва товадзутэ Кураситэму то я Тоскливо мне, И все больше сердцу Одиноко. Неужто сегодня без твоего письма День проживу я? [446] —

так он сложил и послал ей. Узнала она, что он ослаб, и горько зарыдала, а когда собралась послать ответ, известили ее, что он умер, и охватило ее горе. Чувствуя, что вот-вот грядет его смерть, он сложил:

446

Танка помещена в Нарихирасю.

Цуви-ни юку Мити то ва канэтэ Кикисикадо Кинофу кэфу то ва Омовадзараси-во Слышал я и раньше О той последней дороге, По которой идти суждено, Но еще вчера не думал, Что это случится сегодня [447] —

так сложил он и скончался.

166

Как-то тюдзё отправился на прогулку в поисках развлечений и оказался у кареты, где сидела женщина красивой наружности. Через щель в занавесках кареты лицо этой женщины казалось прекрасным. Стали они вести беседу. Затем разошлись по домам, а наутро тюдзё сложил и послал:

447

Танка помещена в Исэ-моногатари, 125, Кокинсю, 16, и в Нарихирасю.

Мидзу мо арадзу Ми мо сэну хито-но Кохисики ва Аянаку кэфу я Нагамэкурасаму И нельзя сказать, что не видел тебя. И нельзя сказать, что видел, но Тоскую по тебе. Видно, с грустью во взгляде сегодняшний день Проживу я [448] .

Так шло послание, а она в ответ:

Ми мо мидзу мо Тарэ-то сиритэ ка Кохираруру Обоцуканаса-но Кэфу-но нагамэ я То видели, то не видели, Узнав, кто я, Полюбили ли вы? Что же так невнимателен Был сегодня ваш грустный взгляд? —

448

Эта и последующая танка помещены в Кокинсю, 11, Исэ-моногатари, 99, Нарихирасю.

так сказала. Этот случай в виде повествования известен в свете.

167

Некий кавалер, взяв у своей жены одежды, облачился в них и отправился к новой возлюбленной, да больше назад и не показывался. Одеяния эти сплошь порвались, и он, решив отослать их обратно, присовокупил к ним еще фазана, гуся и утку и послал. В провинции же этих птиц не особо ценили. И жена поручила сказать ему:

Иная кидзи Хито-ни нарасэру Каригоромо Вага ми-ни фурэба Уки ка мо дзо цуку О нет, не надену Для другой привычную Охотничью одежду. Прикоснется к телу — И пристанет ко мне неприятный запах [449] .

449

В танка с помощью игры омонимами включены названия этих трех птиц: кидзи — «не надену» и «фазан», каригоромо — «охотничья одежда», кари — «охота» и «гусь», ка мо — «даже запах» и «утка».

168

Было это во времена императора Фукакуса [450] , когда слава Рё-сёсё [451] была в самом расцвете. Он тогда весьма увлекался игрой в любовь. Дама, которую он время от времени тайно навещал, жила в том же дворце. Однажды случился вечер, когда он обещание дал: «Сегодня ночью непременно встретимся». Она красиво убралась, ждет, а его в помине нет. Она не спит, думает: «Уже, наверно, сейчас рассветет», прислушалась, не огласят ли, который час, слышит: «Третья четверть часа Быка» [452] — и тут же послала в его дом сказать:

450

Император Ниммё (810—850).

451

Ёсиминэ Мунэсада (815—890), с 846 г. получил чин сёсё левого приказа, в 849 г. — чин главы куродо. Постригся после смерти императора. Один из «Шести Бессмертных». Известный мастер поэзии хайкай, вошел в историю поэзии под монашеским именем Хэндзё.

452

Около 3 часов утра.

Хитогокоро Усимицу има ва Таномадзи ё Сердцу твоему, Хоть и печально это видеть, Нельзя доверяться [453] .

И когда ему сказали это, он в удивлении проснулся и:

Юмэ-ни мию я то Нэ дзо суги-ни кэру Во сне, думал, привидишься ты, И затянулся сон [454] , —

453

Усимицу — «печально видеть» означает еще «третий час Быка».

454

Нэ — «сон» означает еще и «час Мыши» (с одиннадцати вечера до часу ночи), т.е. Есиминэ предполагал, что еще рано, а оказалось, что «час Мыши» уже прошел.

прибавив это, он послал ей так передать. Он ведь прилег отдохнуть, думая, что недолго поспит, да и проспал.

Так прославился он в свете своими талантами, что и император, которому он служил, безмерно дорожил им, но вот государь скончался. В ночь похорон государя все отправились сопровождать его тело, и вот с той ночи Ёсиминэ исчез. И друзья его, и жена — все думали: «Что с ним сталось?» — и некоторое время искали его там и сям, но о нем ни слуху ни духу. «Может, он постригся в монахи или утопился? Но если бы он постригся, об этом стало бы известно, должно быть, он все же утопился», — судили они. Все в свете о нем горевали и печалились, а о жене и детях и говорить нечего, день и ночь они предавались посту, возносили молитвы Будде и богам, какие есть на свете [455] , но о нем ничего не было слышно. Жен у него было три, а те две, кого он особенно любил, сказали: «Не будем и мы больше жить в этом мире». Даже той, кого он безгранично любил и с которой у него были дети, он не показывался, следа размером с пылинку не оставил. Если бы он раньше сообщил о своих намерениях, она бы, наверно, и то горевала, но он ничем не обнаруживал такого желания, а исчез неожиданно, даже не зайдя к ней. Как бы ни было, она не могла утешиться, что он не известил ее хотя бы так: «Вот как я думаю поступить», и все лила слезы. Наконец отправилась она в храм Хацусэ. А сёсё, став монахом, в одном лишь соломенном плаще скитался по свету, совершая молебны Будде, и как раз возносил в это время молебствия в храме Хацусэ. Молился он недалеко от одних покоев, а эта женщина рассказывала монаху: «Вот что случилось с моим мужем, и, если он живет в этом мире, прошу тебя, дай мне с ним нынче встретиться хоть раз. Если он бросился в воду и умер, укажи ему путь, как стать Буддой. Умер он или жив, дай мне услышать о нем или увидеть — хоть во сне, хоть наяву». Смотрит — его одеяние, охотничье платье, пояс, даже меч — все принесено в дар храму. Не в силах сказать ни слова, разрыдалась она. Сначала, когда ее спросили, кто она, в храм пришедшая, она вот так все о себе рассказала, а как увидела, что все его одеяние поднесено храму, до беспамятства горевала, такого горя и на свете не увидишь. Тысячу раз подумал он, не выбежать ли к ней, но все передумывал и, ночь напролет плача, провел до рассвета. Все слышались ему голоса его жены и детей. Совсем истерзался. Однако он стерпел, плача, встретил зарю, а утром смотрит: на его соломенном плаще и на всем, куда пролились его слезы, слезы-то видны кровавые. «Вот, значит, и правду говорят: когда безудержно горюешь, то льются кровавые слезы» — вот что говорил он. «В этот миг такое меня охватило желание выбежать к ним», — потом рассказывал он. Так она ничего о нем не узнала. А тут наступил срок поминовения государя. Чтобы можно было снять траурные одежды, множество придворных вышло для омовения на берег реки. Вдруг является перед ними странного вида отрок и приносит письмо, написанное на листе дуба. Взяли они, посмотрели:

455

Имеются в виду боги синтоистского пантеона.

Мина хито ва Хана-но коромо ни Нарину нари Кокэ-но тамото ё Каваки дани сэё Все люди В праздничные одежды Облачились. О рукав монашеского одеяния, Ты бы хоть высох! [456] —

так было написано, и узнали руку Рё-сёсё. «Куда же он девался?» — стали спрашивать, принялись искать повсюду того, кто принес послание, но не нашли. А что сёсё стал монахом, по этому случаю люди и узнали. Однако где он — так никому и неведомо. И вот, услышав, что он живет на свете, Годзё-но кисай-но мия [457] послала придворного на его поиски в горы. Но как услышит гонец: «Здесь он», кинется туда, а он опять исчез, и никак с ним не встретиться. Но вот как-то гонец совершенно случайно забрел туда, где тот скрывался. Сёсё спрятаться не успел, и они встретились. Сказал гонец, что послан из дворца, и говорит: «Изволила она сказать: теперь, когда государя уже нет, в память о нем дорожу я теми, к кому благоволил он, и то, что вы, покинув свет, скрываетесь, очень меня печалит. Отчего, в горах и рощах молебны совершая, не дали нам знать о себе? И даже в родных местах ваших ничего о вас не было слышно, и все плакали и терзались в печали. Ответствуйте, какие намерения в душе тая, вы так поступили? — соизволила она сказать. Я же справлялся о вас и там и сям и наконец добрался сюда». Сёсё-дайтоку, плача, сказал: «Высочайшему повелению со всей покорностью повинуюсь. Император скончался, и я, к его благодеяниям привыкший, не хотел и краткое время оставаться в том мире, где его уже нет. И вот скрылся я в глуби гор, думая, что умру, как кончится срок моего затворничества, но, как ни удивительно, до сих пор продолжаю жить. Очень признателен, что посетили меня. А что касательно детей моих, то никогда я о них не забывал», — сказал он, и:

456

Танка помещена в Кокинсю, 16, а также в Хэндзёсю.

457

Фудзивара Масако (809—871) — вдова императора Ниммё.

Кагири наки Кумови-но ёсо-ни Вакару то мо Хито-во кокоро-ни Вокурадзарамэ я ва «Словно в беспредельной Дали колодца облаков, Разлучились мы, Но милая в сердце Ведь по-прежнему осталась [458] , —

доложи государыне, что так я сказал». Взглянул гонец на лицо и тело монаха, и так ему стало грустно — просто ни с чем не сравнить. Совсем он был не похож на прежнего, одна тень осталась, а одежды на нем было — только соломенный плащ. Вспомнил придворный, как тот был хорош собой, когда служил в чине сёсё, и не мог унять слез. Сказал, что очень все это печально, и, поскольку была это горная глушь, где и на короткое время не стоит человеку оставаться, он, не переставая плакать, молвил Ёсиминэ: «Прощайте», вернулся в столицу и доложил все по порядку о том, как он посетил дайтоку. Государыня тоже очень плакать изволила. Придворные тоже весьма плакали и печалились. Ответ государыни и письма придворных было решено послать через того же гонца, но на прежнем месте Ёсиминэ опять не оказалось.

458

Последняя строка танка не поддается толкованию, поэтому комментаторы придерживаются другого списка, где эта строка дана в виде окурасан я ва. Танка приводится в Хэндзёсю.