Янтарь и Лазурит

Глава 2

Янтарю неведомы рамки приличия

Тёмно-коричневый капюшон скрывал лицо юной девы, которая озиралась по сторонам и пальцами придерживала края ткани, чтобы дующий с моря сильный ветер не выдал её. Словно нарушитель, она кралась по улочкам Сонбака и прижималась к стенам домов, постоянно оглядывалась назад, пока не добралась до торговой площади.

Она старалась слиться с толпой, но ветер как назло пытался сорвать с неё плащ, который второй рукой приходилось придерживать и на груди. Из-под плотной тёмной ткани сверху выглядывала нежно-жёлтая чогори*, а насыщенный, как спелый персик, низ ханбока** торчал всем напоказ. Пришлось отойти в сторону, пока никто не узнал её, однако уши дева всё равно навострила.

* Чогори (кор. ???) — распашная кофта/блузка с длинными узкими рукавами, как мужская, так и женская; основной элемент корейского традиционного костюма ханбока.

** Ханбок (кор. ??) — традиционная одежда корейцев.

Этим утром Кохаку — а именно это имя ей дали при рождении — слышала, как слуги обсуждали жестокое убийство несчастной женщины где-то за городом, но не обмолвились о конкретном месте. Либо сами не знали. Беднягу растерзал ужасный монстр — это всё, что они обсуждали, не уточняя остальные моменты. Как ярый борец за справедливость, Кохаку не могла оставаться в четырёх стенах, поэтому мигом улизнула и даже не успела позавтракать. Зато теперь потрясающий аромат выпечки, а также вид свежих овощей и фруктов рушил все её планы и манил к себе. К счастью, с собой было припасено немного денег, но вдруг кто узнает её у прилавка или в городе и сразу сдаст? Кохаку не собиралась так просто сдаваться, для начала она должна подробнее узнать о произошедшем.

Только она прикрыла глаза, постаралась забыть о голоде и вслушалась в голоса окружающих, как мимо прошли двое стражников из дворца. О Донхо и Кан Джонхён — она сразу узнала их, так как прекрасно запоминала лица.

Как ошпаренная, Кохаку отпрянула и чуть не сбила с ног мужчину с ящиком овощей.

— Извините! — выпалила она и убежала в сторону, обошла несколько домов и лишь затем вернулась на площадь.

Давно пора было раздобыть одежду простолюдин. Кохаку не первый раз сбегала, а её яркие цвета выдавали с ног до головы — тем более приходилось прятаться под плащом.

«Может, у Джинхёна что-нибудь найдётся?» — с надеждой подумала она и решила заглянуть к другу-подпольному-издателю. Он не раз прятал её у себя, пока слуги искали её по всей столице и ближайшим окрестностям.

Не то чтобы Джинхён нарушал закон, он просто умел рисовать. Ранее в Сонгусыле книги имели только образовательное предназначение, даже Кохаку заставляли читать труды великих мудрецов и затем проверяли, насколько она усвоила материал. А её друг нарисовал несколько неприличных страничек и показал ей, в свою очередь она подсунула их другим знакомым, и со временем подобным заинтересовался весь Сонбак. Джинхён начал рисовать уже не отдельные иллюстрации, а более длинные сюжеты, которые переросли в эротические романы. Естественно, официально продавать их он не мог, зато даже знатные особы посылали в его скромную лавку свитков и чернил своих слуг, чтобы закупиться новыми историями.

Он и его младший брат происходили из далёкого мирного города Анджу, по их внешнему виду и некоторым привычкам — Джинхён, к примеру, терпеть не мог убираться — Кохаку догадывалась, что родились они в одной из знатных семей, но покинули дом и отправились в столицу то ли за знаниями, то ли за деньгами. Оба брата никогда не рассказывали свою историю полностью, лишь отрывками.

Только она посильнее натянула капюшон на лицо и уже двинулась в сторону лавки друга, как её нюх учуял не просто запах моря, а нежный, давно забытый аромат чего-то родного. Кохаку резко обернулась, из-за чего плащ чуть не слетел.

Всего в нескольких джанах* от неё у лавки с овощами стоял юноша в свободных тёмных одеяниях, ветер раздувал его длинные распущенные волосы, местами отливающие голубизной на солнце. С такого расстояния Кохаку не видела цвета его глаз, но не сомневалась, что имели они лазурный цвет.

* Джан (кор. ?) — 3,03 м

Обладая прекрасной памятью на лица — а эти глаза она бы не забыла в жизни, — она стояла как вкопанная и не могла произнести ни слова.

«Рури?!»

Она не могла думать ни о чём, кроме имени, которое никто не произносил уже двадцать лет.

Слёзы подступили к глазам, в то время как грудь наполнялась теплом. Кохаку не заплакала, а продолжала стоять и смотреть.

Он жив.

Он выжил.

И он… бросил её!

Вслед за переполнявшим счастьем пришли недопонимание, разочарование, боль.

Кохаку вновь смогла двигаться, и ноги уже сами несли её к юноше в длинном тёмно-синем халате. Она остановилась в шаге от него, одной рукой придерживая плащ у горла, а вторую сжала в кулак, думая замахнуться и дать пощёчину и в то же время пытаясь сдержаться.

— Рури! — выпалила она, вкладывая в одно имя все переполняющие её эмоции.

Крик разнёсся по всей площади, на несколько мгновений повисла тишина: люди перестали разговаривать, даже птицы умолкли и не пели, после чего раздались первые перешёптывания и вновь поднялся типичный для подобных мест гул. Юноша обернулся, его лазурные глаза встретились с яростным взглядом Кохаку, которая, казалось, сейчас вспыхнет на месте, как загорается сухая веточка даже от небольшой искры.

— Дева, — замялся он, — вы меня с кем-то путаете.

Слегка заострённые уши отличались от воспоминаний из детства: она помнила более вытянутые и длинные, но это ничуть не смутило её. Ей тоже было что скрывать.

Кохаку изогнула свои брови от удивления и ахнула:

— О нет, Рури, тебя я не забуду никогда.

— Я впервые в Сонгусыле, — немногословно ответил он и нахмурился, посматривая на людей. А затем прикусил нижнюю губу.

Он так делал с глубокого детства, и эту привычку Кохаку переняла у него.

Такие родные лазурные глаза, наполненные искренним непониманием, смотрели на неё, но вскоре переключились на другое.

Их уже окружила толпа зевак, которая с интересом наблюдала за развитием событий. Кохаку проследила за взглядом Рури, устремлённым к шумевшей толпе, и вздохнула: не хватало ещё привлекать лишнее внимание, мало ли её узнают и поймают.

Она жила по принципу «действуй, а потом разбирайся с последствиями», поэтому резко схватила юношу за руку и потащила прочь от выпечки.

— Куда… Ты!

По интонации она слышала, как Рури растерялся, и не смогла сдержать улыбки. Не то чтобы Кохаку питала к нему настоящую злобу или неприязнь — много времени уже утекло, да и Рури тогда был ребёнком, как и она сама. Однако все эти годы Кохаку верила, что её друг погиб, и теперь в один миг испытала целую бурю эмоций и не понимала, как вести себя дальше.

— Молчи и иди, — усмехнулась она, пытаясь оставаться невозмутимой, — если не хочешь привлечь ещё больше внимания.

Краем глаза она видела, что на лице юноши промелькнуло недовольство, но он промолчал и не стал сопротивляться.

Кохаку решила, что логичнее всего сейчас заглянуть в лавку Джинхёна, куда изначально и направлялась, узнать новости и попросить другую одежду. Если до него ещё не дошли слухи, то всегда можно вернуться на торговую площадь, а если Джинхён и сам всё знает, то ей же проще.