Янтарь и Лазурит

— Принцесса, вы в порядке? — закричали спешившие к ней монахи.

— Я же сказала, не зовите меня принцессой!

К щекам прилил жар, и Кохаку отвернулась в противоположную сторону от Рури и гадала, почему так себя чувствовала. Она попыталась отвлечься на монахов.

— Тогда как вас называть? — спрашивал Тяньинь, у которого она и забрала ящик локвы.

Кохаку открыла рот, но не издала ни звука. Как она хотела, чтобы её называли? Девочка, сбежавшая из дома и бросившая родных погибать, выросшая под маской другого человека в чужой стране. Нет, под именем Кохаку она ещё не была готова представляться миру. И также не желала, чтобы её звали принцессой Юнхой — слишком устала от этой маски, которую становилось всё сложнее оторвать от себя — настолько сильно та приросла. Ещё был вариант дева Кон: проклятый Ю Сынвон чуть не назвал Кохаку принцессой, когда они тайно отправились в Анджу; но и это имя казалось чужим.

Нуна? Но так называли её самые близкие люди…

Кохаку бросила взгляд на Рури. Последнее время она так редко виделась с Джинхёном и Джинги, которые тоже обращались к ней также, что «нуна» теперь привычнее всего звучали из уст Рури. Она также вспомнила об их младшей сестре Джинмин, с которой они расстались только вчера, и забеспокоилась о ней.

К щекам вновь прилил жар, пока Кохаку смотрела на Рури, она накрыла их ладонями и уставилась в пол.

— Принцесса? — теперь с ней говорил Чуньли, а самый высокий из них Дунси не выдержал тишины, вздохнул и ушёл с тяжёлым ящиком в руках.

— Нуним! — вдруг воскликнула Кохаку. — Зовите меня нуним!

— Нуним? — переспросил Чуньли и переглянулся с Тяньинем. — Хорошо, как пожелаете.

В каком-то смысле Кохаку чувствовала себя ответственной за то, что сегодня они все вместе собрались на судне. Монахи, Ю Сынвон, Рури. Без неё их бы тут не было, поэтому и ощущала себя главной, словно старшая сестра предложила младшим отправиться в приключение. Она будет их нуним.

Ю Сынвон насмешливо смотрел на неё издалека, не выдержал и подошёл. На миг их взгляды пересеклись, как вдруг его рука мягко потрепала её по волосам.

— Эй, ты что творишь?

— Мне тоже звать тебя нуним? — улыбнулся он.

— А то!

— Даже если я старше?

Кохаку надула губы и воскликнула:

— Всё равно ведёшь себя, будто младше.

Когда судно отплывало, на пристани столпилось несколько десятков монахов и монахинь. Последние передали мешок с засушенными лекарственными травами от наставников. У Кохаку складывалось впечатление, будто они отправляли братьев по вере в последний путь, однако сама верила, что те ещё вернутся в свой орден живыми и невредимыми.

Кроме талисманов, у них не было с собой никакого оружия, поэтому Кохаку даже близко не собиралась подпускать их к врагу. Возможно, им всем будет лучше остаться на корабле, а на берег Чигусы сойдёт она одна.

Также им передали кучу меховых накидок. Вернее, принесли более аккуратный покрашенный ящик с крышкой, и поначалу Кохаку понять не могла, что в нём особенного, а затем увидела тёплую одежду. Зима ещё не наступила, но эти добрые люди заботились и о своих соучениках, и о ней. Кохаку испытывала к ним искреннюю благодарность и долго махала рукой, пока корабль отплывал.

Через несколько часов она уже умирала от скуки и от морской болезни. Если поначалу просто не могла найти себе дело, то затем её затошнило. Судно покачивалась на волнах, и Кохаку чувствовала, как кружилась её голова, а вся съеденная еда подступала к горлу.

— Кто же знал, что в море так плохо… — бормотала она себе под нос, свесив голову и руки из-за борта. — Сколько ещё до Чигусы…

— Всего-то недельку потерпеть, — раздался голос Ю Сынвона у неё над ухом. Обычно в такой ситуации Кохаку бы вздрогнула и отпрянула, а может, начала бы возмущаться, что её пугают.

Сейчас же она вяло висела, не в силах стоять. Даже голову не подняла.

Она бы поспорила с ним, но поленилась открывать рот и только что-то пробубнила себе под нос. Ещё опустошит свой желудок, если попытается поговорить.

— Помочь добраться до каюты? — Ю Сынвон вдруг предложил свою помощь.

Кохаку вновь что-то забубнила, но одну руку убрала от борта и помахала ей в стороне. Принявший это за согласие, Ю Сынвон поймал её за ладонь и потянул на себя. Еле живая, Кохаку опёрлась на него спиной, сделала шаг. Перед глазами всё поплыло, и она полетела носом в пол, но генерал успел поймать её.

К ним уже спешил Рури, чей силуэт она с трудом заметила и могла бы спутать с любым другим монахом, если бы не узнавала его походку на слух.

— Нуна, давай я отнесу тебя, — заговорил обычно скромный Рури.

Сильная рука подхватила её под колени и оторвала ноги от пола. Кохаку чуть не завалилась назад, но Ю Сынвон уже прижал её к своей груди. Его аромат ударил ей в нос, а исходящее от тела тепло окутало её, и Кохаку зажмурилась вместо того, чтобы вырываться. Не вникая в происходящее, она чувствовала, как её несли, и расслабилась.

Кохаку не знала, сколько времени прошло и что творилось вокруг, поначалу она ощущала только движения, затем как будто стало темнее, а её вдруг опустили на мягкую кровать. Наконец, она приоткрыла уставшие глаза, но так и не разглядела, кто стоял перед ней, и заснула.

Сквозь сон она слышала, как кто-то настойчиво звал её:

— Нуна, нуна.

Глаза не хотели открываться, поэтому стоило огромных усилий разлепить их. Кохаку лежала на кровати, одна её нога находилась под одеялом, а вторая свешивалась и почти доставала до пола. Перед ней на низком стуле сидел Рури, в его руках она заметила поднос, от которого доносился запах недавно приготовленного риса.

— Я не голодна, — тут же заявила она. От мыслей о еде её снова затошнило.

Кохаку вяло смотрела на Рури, но хотя бы не отрубалась на месте, а постепенно приходила в сознание. Он принёс слабо заваренный травяной чай, чей аромат она учуяла вслед за рисом, также на блюде лежала нарезанная локва и ещё какие-то фрукты.

Пусть она выросла в замке в качестве принцессы, Кохаку так и не смогла привыкнуть к тому, что слуги всё делали за неё. Каждый раз воспоминания о Чигусе давали знать о себе. В свободное от занятий время верховная лиса собирала своих учеников и учила их готовить; не только на себя, но и на взрослых: Кохаку помнила улыбки родителей, когда впервые показала им неумело завёрнутый в водоросли рисовый треугольник. Рури и его брат Тенран тогда ещё были маленькими, сами не готовили, поэтому Кохаку и их хотела чем-то порадовать и приносила сладости из рисового теста и бобовой пасты. Также сенсей учила их убираться, стирать и вообще заботиться о себе. Когда Кохаку только начала жить во дворце Сонгусыля, то хотела всё делать своими руками, и не только для себя, но и для других. Она пыталась готовить для своей служанки Хеджин, которую приставили к ней ещё в первые дни во дворце, и для наложницы Ча, что приютила её и растила как родную дочь. Когда одежда рвалась, Кохаку брала в руки иглу с нитью и собиралась зашить сама, пусть и не умела: только видела, как шили слуги. Но каждый раз её лишали этого удовольствия и делали всё за неё, предлагая лишь научить вышивать.

А теперь, когда Рури принёс для неё еды, на Кохаку ещё больше нахлынули воспоминания. Он хотел накормить её не потому, что служил принцессе Сонгусыля, а из-за искреннего беспокойства.

Пусть её всё ещё мутило, Кохаку поглядывала на пиалу с жидкой рисовой кашей, что Рури держал в руках. Над ней поднимались облачка белого пара. И Рури решил воспользоваться моментом. Раз Кохаку не отнекивалась, он зачерпнул кашу ложкой, подул и поднёс к её губам.

— Кохаку, поешь.

Она смотрела перед собой и вдыхала аромат риса, есть по-прежнему не хотелось. Но под обеспокоенный взгляд друга она просто не могла игнорировать его. Кохаку осторожно забрала ложку из его рук, решительно сунула себе в рот и мигом заглотила. Она чувствовала, как тёплая рисовая каша медленно спускалась по горлу и в любой момент норовилась подняться обратно и оказаться у неё на одеяле. Но Рури прав: даже во время болезни надо есть, поэтому Кохаку забрала небольшую пиалу из его рук и приложила усилия, чтобы съесть всю рисовую кашу. Она также проглотила два кусочка локвы, но больше к фруктам притронуться не смогла, а улеглась и вновь задремала.