Янтарная Цитадель (Драгоценный огонь - 1)

– Мне тоже, знаешь, невесело было, - ответил Линден.
– Я ничего поделать не мог.

– Если б не ты, - заметила Танфия, - мы бы уже сидели в скальдской тюрьме.

– А если б не твой нож...

– Странно, - произнесла девушка.
– Этот дурацкий ножичек, которым и масла не намажешь, вдруг рубит веревки и заставляет бх... лейхолмцев разбегаться с воплями. Ты все еще убежден, что я нашла его случайно, Руфе?

Юноша пожал плечами.

– Да что в тебе такого особенного, что ты получаешь такие подарки?

– Считаешь, что во мне ничего особенного?

Руфрид застонал.

– Да я не об этом! Я только спросил... ну, неважно.

– Теперь мы знаем, - проронил Линден.

– Твари, которые напали на нас в Излучинке и убили Эвайна, принадлежат бхадрадомен. Царь... использует бхадрадомен против своего народа.

– Нет, - прошептал Руфрид.
– Я не верю, что все так плохо.

– Даже если так - Бейн не знал, - добавила Танфия.
– Это у него на лице написано было! Когда он понял, то чуть со страху не умер! Он называл эту тварь "господин посредник". Но посредники - люди, и не становятся ни на чью сторону, а только судят, честно и мудро. Они люди. Бессмыслица какая-то.

– Будь я проклят, если понимаю, что творится в мире, - заметил Руфрид.

– А если царь не знает, с кем имеет дело? Его надо предупредить!

Руфрид тяжело вздохнул.

– Ох, Танфия. И кто мы такие, чтобы царь нас слушал? Если он имеет что-то общее с бхадрадомен, он об этом знает, уж поверь. А чтобы нам понять, что им движет - это без толку.

– А я не могу опустить руки!
– ответила Танфия и, промедлив миг, добавила: - Только давай не будем называть их по имени. Вдруг накликаем.

Ради разнообразия Руфрид не стал над ней насмехаться. Его самого передернуло.

Гулжур вглядывался в маслянистую поверхность кровавика, но сосредоточение давалось ему с трудом. Он был один в чаще, сгорбившись над камнем. Гнев в нем смешивался с чувством триумфа. И расчетом.

Ему пришлось убить Бейна. Разбежавшиеся солдаты не в счет - их россказням никто не поверит. Но Бейн знал.

Будь проклят мальчишка, тот, что сорвал пелену обмана. Всегда найдется человечишко, которому не отвести глаз. И будь проклята Предком девчонка, владевшая древним оружием, которого Дозволяющий надеялся никогда боле не видеть. Она убила одного из соплеменников Ру. Но куда хуже был страх, порожденный трепещущим аэр-роф, прорастающий из родовой памяти древнего ужаса. Даже сам Гулжур опасался этого клинка, и не осмелился последовать за беглецами, чтобы отмстить. Позже, когда девчонка осмелеет...

– Дозволяющий?

Вокруг него сплелась равнина. Жоаах уже поджидал его.

– Способствующий.

– Я едва вижу тебя. Здоров ли ты?

– Утомлен, друг мой. Я только что усвоил отрезвляющий и весьма полезный урок.

– И какой же?

– О вреде самоуверенности, - ответил Гулжур.
– О пользе уроков прошлого. Не все оружие, сгубившее нас, уничтожено, и не все человеки слепы.

– Что случилось?
– озабоченно спросил Жоаах.

– Я все расскажу позже. Мне о многом надо поразмыслить. Но не тревожься - в общем плане это лишь незначительная погрешность. Мои дела здесь окончены; я возвращаюсь в твои края.

Путники покинули Сеферет и вступили в землю Дейрландскую. Первый участок их пути - долина Эльфет - оказался легок: по здешним луговым просторам кони могли часами скакать, не встречая преград. Попадались на пути и чистые ключи, и рощи, где можно было собирать осенние плоды и охотиться на кроликов и птиц. Кони не переставали удивлять своих седоков спорые, послушные, стойкие и крепко стоящие на ногах. Мечта достичь Парионы казалась все более исполнимой.

По мере того, как путники заходили в глубь Дейрланда, земля становилась все суровей. Пропали поля - лишь окаймленные скалами, заросшие жесткой травой чаши разрывали дикую седую чащу. Танфию поразило, насколько редко населен этот край - куда реже, чем покинутый Сеферет. Одиночество давило ее. В сумерках ей мерещились тени за плечом, и слышались голоса, но обернувшись, она не видела никого.

Часто вспоминала она о своем разговоре с госпожой Амитрией. Образ старухи, поющей Песнь творения, и синяя ночь за ее плечами, не ли у девушки из головы... и все, о чем говорили они, боги, и предания, и дальние края, обретало в мозгу Танфии свои обличья и краски. Думая о Сеферете, она красила его черным и синим Луин Сефера, и костяной белизной его стен. Если так, то цветами Дейрланда были серый цвет тумана, тускло-зеленый - мокрых от росы лугов, и бурый - мертвого орляка.

– Мне кажется, что здесь не место Брейиде и Антару, - заметила девушка как-то вечером, когда начали сгущаться сумерки.

– Странные тебе мысли в голову приходят, - буркнул Руфрид, но вполголоса, будто не желая нарушать лесной тишины.

Деревья росли редко, так что стройные стволы ясеней не застили путникам взора; и вдалеке через лес проходил строй охотников, ряд синих теней в тумане. Одни, пешие, несли копья, другие ехали на низеньких жилистых коньках. И мужчины, и женщины были одеты в оленьи шкуры, и волосы их были распущены. Танфия и ее спутники остановились радом. Дейрландцы походили на привидения, на охотников из далекого прошлого, допрежь именования земель. Они двигались с томительной неспешностью, как в воде, и туман окутывал их, подобно жидкому голубому свету.

Что-то проломилось через кустарник, вырвав Танфию из забытья. Добыча охотничьего отряда появилась перед ней, словно из-под земли - могучий олень, чьи развесистые рога касались небес. Кони шарахнулись в испуге; олень замер на миг, тяжело вздымая темные бока. Взгляд его черных глаз, испуганный, и все ж многознающий встретился со взглядом Танфии, и в этот краткий миг девушка поняла, что это не просто лесной зверь, но дейрландский Бог-Олень, изначальная ипостась Антара - нет, самого Анута - охотник и жертва в едином, великолепном теле.

А рядом стояла белая оленуха с глазами черными, как Нут.

Потом олень и оленуха метнулись в лес, и дейрландцы устремились за ними. Охотники промчались в сотне шагов от места, где стояли путники, и все ж не повернули к ним головы; лишь тихо пролетели мимо, разметав по ветру накидки из оленьих шкур.

– Они их не настигнут, - прошептал Линден.

– Нет, - согласилась Танфия.

– Не в этот раз, - подтвердил Руфрид.

Глаза его сияли возбуждением и священным трепетом, руки стискивали поводья, будто юноша мечтал сам оказаться среди охотников. Путники смотрели, пока призрачные охотники не скрылись во мгле, а потом двинулись дальше, и никогда не вспоминали этой встречи. Никакие слова не могли бы объяснить, как вечерние сумерки обратили обычную охоту в древний, несказанный обряд.

А пару дней спустя, когда путешественники выехали в обширные Менрофские степи, с севера на них обрушилась буря, залив дождем и засыпав градом. Кони перешли на шаг, опустив головы и прижав уши; гривы свисали, как связки мокрых шнурков. Единственными укрытиями по ночам могли служить редкие кусты, и невозможно было разжечь костра. Путники дремали, как могли, завернувшись в непромокаемые плащи, но сырость проникала повсюду. Танфия начала привыкать к холоду и неуютству, к постоянному запаху прелой одежды и мокрого конского волоса. До ближайшего города пришлось бы делать изрядный крюк к югу, а потому, не желая снова попасться солдатам, путешественники продвигались вперед.