Январский гром

— Не умеем мы воевать толком, вот нас и бьют, как того дурака в церкви, — словно в такт его мыслям отозвался командир 3-го механизированного корпуса генерал-майор Баранов, получивший звездочку «героя» еще на «зимней войне» с финнами. — У них ведь половина танков легкие, с 37 мм и 20 мм пушчонками, только воюют умело, к маневру всегда прибегают, в лобовые атаки не идут. И правильно делают, я бы сам на таких танках как у них не рисковал бы — это не КВ, и даже не «тридцатьчетверки».

Действительно, танковый парк, с которым немцы дошли практически до столицы, вернее до дальних пригородов, поражал. Средних танков немного — в каждом батальоне, как выяснилось, всего по роте средних танков, «четверок» с 75 мм «окурком» пушки. Причем неполная рота, в десять танков — третий взвод отсутствовал, а четвертый представляли пять танков «двоек», размерами побольше «шестидесятки», но вооруженные такой же пушечкой. Все остальные танки «тройки», две трети дивизий, с 50 мм орудием, но более коротким чем противотанковая пушка на лафете, да машины чешского производства с 37 мм пушкой. И еще «двойки», их чуть ли не в каждую роту включали. Но имелось одно обстоятельство, которое позволяло немцам умело воевать и постоянно бить русские механизированные части — наличие в каждом экипаже радиста с радиостанцией, которую противник не просто постоянно использовал, но с ее помощью организовывал каждый бой. И чуть-что, любой комбат мог вызвать не только артиллерийскую поддержку, но и налет «лаптежников». Завывающие над головой самолеты с неубирающимися шасси, с изломанными крыльями, умеющие попадать бомбой прямо в танк, производили жуткое впечатление на советских воинов, что вставали на пути германского блицкрига.

— Не КВ, и не Т-34, — согласился полковник Старокошко, — но ведь от самой границы бьют нас, сукины дети. Не научились мы воевать толком, все жалуемся, что радиостанций мало. Но к чему эти стенания, мы ими даже не пользуемся толком, только сейчас я научился управлять бригадой по радио, и то с постоянными накладками. А ведь даже засады не умели организовывать, а сейчас немцы намного осторожнее стали, и чуть заметят, то сразу артогнем накрывают. Да и слабоваты «сорокапятки», надо на триста метров подпускать, но ведь не идут уже ближе, не подходят, осторожничают. Всех нам «двадцать шестых» с «бэтушками» повышибали.

Что было, то было — легкие танки несли катастрофические потери, противопульная броня не выдерживала попаданий 37 мм пушек. Дольше всех оставались в боевой линии только танки с экранированными «лбами», но таких была всего треть, и теперь их берегли, как только могли, полностью забыв про прежнее бездумное «расточительство», когда теряли в бесплодных атаках десятки, а порой и сотни танков.

— Приказ пришел все не экранированные легкие танки, что у нас остались, на заводы отправить. Решено формировать из них самоходные противотанковые полки по два десятка САУ в каждом, на четыре батареи, плюс два танка управления с радиостанциями при комполка. На «двадцать шестые» будут ставить 57 мм пушки, с «комсомольцев» приказано их снимать, на БТ «гадюки» — те подошли лучше для них, более тяжелые на две-три тонны, гораздо устойчивее при стрельбе.

— А что тогда в танковых бригадах у нас останется? С чем я воевать буду дальше? У меня только десяток «двадцать шестых» останется, тех, что с «нашлепками». Да дюжина «тридцатьчетверок» всего, они на себе все и тащат. Пополнение обещали, но так ничего и не дали, Виктор Ильич.

Старокошко новость изрядно удивила — с одной стороны такие самоходные ИПТАПы нужны были до крайности на фронте. Против «гадюки» с ее мощным зенитным снарядом ни один германский танк не мог выстоять, и даже приблизится на меньшую, чем полтора километра дистанцию. Да и перебросить САУ на любой угрожаемый участок фронта можно было гораздо быстрее, чем полк тех же буксируемых УСВ. К тому же пришло понимание, что Т-26 и БТ совершенно непригодны для боя против противника, войска которого насыщены противотанковыми пушками и ружьями.

— Две роты «шестидесяток» тебе выделили, к чему недовольство. А средних танков производят мало, а потому решено в роты Т-34 вводить третьим взводом экранированные БТ, но по две машины, а не три. Т-26 с «нашлепками» Т-26 передавать в тяжелые танковые полки четвертой ротой из семи машин, плюс еще пара в разведвзводе. Выпуск КВ крайне мал, а решили сформировать еще дополнительно с полдесятка полков — тяжелых танков на них пока нет.

— «Тришкин кафтан» постоянно латаем — роты по семь машин стали, новый штат бригады вообще 52 танка, из них два десятка «шестидесяток». А теперь одна рота Т-34 из двух в батальоне вообще в некомплекте…

Старокошко тяжело вздохнул, посмотрел на подбитый Pz-III, что из танка превратился в обгоревший металлолом. Все полковник прекрасно понимал — взять танки армии было неоткуда, потому и хватались за Т-60, чтобы хоть что-то было, чем ничего. Но тридцать восемь танков в бригаде, а таких уже большинство, причем половина шести тонных «шестидесяток», это уже отчаянная ситуация. Впрочем, оставалась надежда, что на фронте скоро появятся новые танковые бригады из «матильд» и «валентайнов» — те, по крайней мере, прилично забронированы.

— Да, у нас плохо, но у немцев еще хуже — у них в дивизиях по полсотни танков осталось. Все остальные на пути остались вот такими грудами, — Баранов дернул рукою в сторону подбитых германских танков. Ты заметил, что наступление до последнего времени вела только пехота, а механизированные части начали отводить во вторую линию.

— Как такое не заметить, Виктор Ильич, это ведь первое свидетельство того, что немцы решили перейти к обороне… В 1941 году германские панцерваффе проводили операции с решительными целями на всем восточном фронте, не имея при этом ни количественного, ни качественного превосходства. И эти Pz-III и Pz-II добравшиеся до подмосковной деревеньки, прямое тому свидетельство. Но именно здесь закончился блицкриг, и всем в вермахте стало ясно, что одолеть русских в ходе одной кампании не получилось…

Глава 10

Балтику штормило третий день в подряд — выход в море был «заказан», в такую погоду риск просто несоразмерный. Плавать в шхерном районе, а именно к таким относился Моонзудский архипелаг, на мелководье, смерти подобно, риск потери корабля вырастает многократно.

— Теперь, Алексей Борисович, мы можем надеяться только на самих себя, и на собственные силы. Скоро подойдет отряд капитана первого ранга Мещерского, больше доставки пополнения и припасов из Ленинграда не будет. Но то ладно, продержимся, и ледоколы у нас имеются. Но подкреплений точно не будет до мая, если, конечно, не принимать в расчет полеты транспортных самолетов. Но так и летных дней в декабре будет мало — погода тут такая скверная в это время. Да, кстати — работы на Рухну нужно продолжать безостановочно, береговая батарея наглухо перекроет возможность противнику проводить конвои в Ригу, что, правда, маловероятно. Но остров занимает стратегически важное место, и препятствует как высадке на Моонзунд, так и действиям вражеских кораблей в Рижском заливе.

— Работы заканчиваются, Валентин Петрович — площадки для береговых батарей были подготовлены в июле-августе, только пушек не имелось. Я тогда отправил туда три 100 мм орудия, но баржу с ними потопили. Зато теперь доставили и установили четыре 130 мм орудия, в прикрытие две зенитных батареи, они же станут противодесантными по необходимости. Возвели пристань для торпедных катеров, сейчас силами строительной роты завершается достройка взлетно-посадочной полосы, способной принимать бипланы. По крайней мере, на У-2 уже туда садились и взлетали, но там будет базирование «чаек» — для них полоса должна быть длиннее. Гарнизон полностью обеспечен всем необходимым на три месяца, но туда еще надо доставить припасы, чтобы довести до пятимесячной нормы.

— Хорошо, Алексей Борисович, но постарайтесь как можно быстрее установить пушки, снятые с потопленных кораблей — новые береговые батареи необходимы для усиления нашей артиллерии на Вормсе и Мооне. И к январю они должны уже провести отстрел, и быть полностью готовы.

Командующий Передовой базой Балтийского флота вице-адмирал Дрозд подошел к окну, посмотрел на хмурое небо и нависшие над Рижским заливом свинцовые облака, что чуть ли цеплялись за высокие башни рыцарского замка в Аренсбурге. Начало зимы для Эзеля вполне привычное, штормить будет чуть ли не каждый день. В море не выйдешь, самолеты не летают, так что бомбардировки теперь надолго прекратятся. Это хорошо — потерь хоть не будет, и не только пилоты отдохнут. А вот к концу декабря, когда залив покроется льдом, и замерзнут проливы, вот тогда и начнется война. Но к этому моменту многое может измениться, и адмиралу отчаянно хотелось, чтобы в лучшую сторону, и так слишком много потерь.

Взгляд зацепился за торчащий из воды корпус минного заградителя «Марти» — никто не ожидал, что три недели тому назад, в погожий денек немцы ударят с воздуха более, чем сотней самолетов, большей частью авиации, что оставалась у группы армий «Север». Отряд легких сил стал главной целью этого массированного налета, и как выяснили после допросов пленных вражеских пилотов, им поставили задачу потопить русский «крейсер», а с ним и «броненосец береговой обороны», что находились на рейде Аренсбурга. Валентин Петрович сильно удивился, но переводчики объяснили, что под крейсером немцы понимают как раз минный заградитель из-за его внушительного водоизмещения в шесть тысяч тонн и действительно крейсерских обводов — корабль был перестроен из царской яхты «Штандарт». Да и вооружен серьезно — четыре 130 мм и семь зенитных 76 мм орудий, не считая мелкокалиберных пушек и крупнокалиберных пулеметов. И тот дал свой последний бой, сбив три атаковавших его самолета, но получив семь бомбовых попаданий, от которых и погрузился почти по верхнюю палубу.